Жестокие игры
Шрифт:
– Да, – улыбнулась Эдди. – Как вы догадались?
– Миссис Дункан, если не ошибаюсь?
В кабинет вошел Херб Тейер, директор Уэстонбрука. Эдди сидела на изящном диванчике восемнадцатого века и пила чай из тончайшего французского фарфора, изо всех сил пытаясь спрятать свои поношенные ботинки.
– Пожалуйста, без церемоний. – Он кивнул на собственные ноги в резиновых сапогах. – К сожалению, когда Уильям Уэстон основал нашу школу на берегу ручья, он не подумал о том, что весной в Нью-Хэмпшире земля превращается в кашу.
Эдди улыбнулась,
– Рада знакомству, мистер Тейер.
– Взаимно. – Он сел напротив и взял с подноса свою чашку. – Уверен, вам уже сказали в приемной комиссии, что срок подачи заявлений на поступление, к сожалению, истек…
– Да, сказали. Джиллиан училась в Эксетере… но мы с Амосом предпочли бы, чтобы школа располагалась поближе к Сейлем-Фоллз.
– Амос? – переспросил директор, разыгрывая удивление. – Амос Дункан из «Дункан фармасьютикалз»?
– Верно.
Тейер улыбнулся еще шире.
– Уверен, мы сможем найти для нее местечко, если проявим немного изобретательности. Нам не хотелось бы отказывать девочке, которая может стать настоящей находкой для Уэстонбрука.
«Больше всего вас интересуют активы ее папочки и то, что вы сможете с них поиметь».
– Мы очень заинтересованы в вашей школе, доктор Тейер, но до нас дошла некая тревожная… информация. Надеюсь, вы сумеете все прояснить.
– Я к вашим услугам, – с важным видом ответил он.
Эдди взглянула директору прямо в глаза.
– Это правда, что один из ваших преподавателей был осужден за изнасилование?
Она увидела, как краска медленно заливает его щеки, как будто поднимается ртуть в столбике термометра.
– Уверяю вас, миссис Дункан, наш профессорско-преподавательский состав – элита учительского корпуса.
– Вы не ответили на мой вопрос, – холодно заметила Эдди.
– Это прискорбное происшествие, – объяснил Тейер, – любовная связь между старшеклассницей и учителем. Ни один, ни вторая уже не имеют к Уэстонбруку никакого отношения.
Сердце Эдди упало. Она-то надеялась, что Тейер скажет, что все это вранье и такого никогда не было. И вот тебе на: доказательство того, что Джек жил здесь, что-то совершил и был осужден.
С другой стороны, сексуальная связь с несовершеннолетней – это не то же самое, что изнасилование. Влюбиться в девочку вдвое моложе себя – не такое преступление, как принудить ее к соитию силой. Ни того ни другого Эдди понять не могла. Но первое, возможно, могла бы простить.
– А что именно произошло?
– Я не могу распространяться… ради самой школьницы. Уверяю вас, школа приняла меры, чтобы подобное больше не повторилось, – продолжал директор.
– Да? Теперь все ваши учителя моложе шестнадцати лет? Или ученицы повзрослели?
Произнеся эти слова, Эдди тут же о них пожалела. Она взяла свою куртку и с достоинством встала.
– Думаю, доктор Тейер, мы с Амосом должны все взвесить, – чопорно заявила она и вышла, чтобы не наломать еще больше дров.
– Когда переносишь переменную в эту сторону, делишь ее, – объяснял Томас, – ты как будто дергаешь у нее из-под ног коврик… и она исчезает на этой стороне от знака равенства.
Челси сидела так близко, что Томас не переставал дивиться, как ему вообще удается объяснять ей азы алгебры. Одного запаха ее шампуня, яблочного с нотками мяты, было достаточно, чтобы у него закружилась голова. Боже, а то, как она нагнулась над тетрадью, чтобы видеть, что он написал… Ее волосы касались металлической спирали, на которой держались листы тетради, и Томас мог думать только об одном: каково оно, когда эти локоны касаются твоей кожи?
Томас сделал глубокий вдох и отодвинулся на несколько сантиметров. Не помогло, ведь они сидели на кровати Челси – на ее кровати! – где она спала в чем-то розовом и тонком (он видел, что из-под подушки выглядывает ее пижама).
Когда он отодвинулся, Челси улыбнулась.
– Я начинаю понимать.
Она придвинулась, уничтожая буферную зону, которую он намеренно оставил. Потом написала карандашом А = 5В + 1/ 4Си победно улыбнулась Томасу.
– Правильно?
Томас кивнул. Она завопила от радости, а он еще немного отодвинулся. Челси пригласила его, чтобы он объяснил математику, а не набрасывался на нее. Тяжело сглотнув, он заставил себя не думать о том, какая она красивая, когда улыбается, и отсел еще чуть дальше. Его рука скользнула под ее одеяло и наткнулась на что-то твердое. Из-под одеяла выпала черно-белая тетрадь.
– Что это? – спросил он, когда Челси поспешно схватила ее.
– Ничего.
Она сунула тетрадь себе под ногу.
– Почему же ты тогда разволновалась?
Челси прикусила нижнюю губу.
– Это дневник, понятно?
Томас ни за что не стал бы читать чужой дневник, но все же не переставал удивляться тому, что Челси не хотела, чтобы он его видел. Неужели – о боже! – там написано о нем? Он взглянул на черно-белую обложку, пытаясь прочесть надпись на ней. «Книга…» – увидел он.
Внезапно Челси оказалась у него в объятиях и повалила его на подушки, от которых исходил ее запах. Этот запах окутал его самой изумительной из паутин.
– Сколько сейчас стоят услуги репетитора по математике? – прошептала она.
«Ущипните меня, – подумал Томас, – я, наверное, сплю».
– Один поцелуй, – услышал он собственный голос, – и мы в расчете.
И тогда ее губы прижались к его губам. На секунду Челси отпрянула. В ее глазах читалось удивление, как будто она сама от себя подобного не ожидала… и была удивлена, насколько первая попытка пришлась ей по вкусу. На этот раз они подались друг к другу намного медленнее. Томас был настолько ошеломлен, когда почувствовал на себе невесомое тело богини, ее сладкое дыхание, что не заметил, как Челси спрятала дневник между кроватью и стеной.