Жестокие клятвы

Макколл Джо

Адриан фыркает.

— Они мертвы, помнишь? — ему не обязательно говорить это так бессердечно и холодно. Блеск в его глазах говорит мне, что он знает, что я имела в виду не это.

— Что ты сделал с их телами, Адриан? — спрашиваю я, не в силах сдержать растущую ярость в своем тоне.

Он небрежно пожимает плечами, как будто мы говорим не о людях, а о животных и продуктах.

— Спалил их.

Мои глаза темнеют от его резкого заявления. Я не думаю о последствиях, когда наклоняюсь вперед и протягиваю руку, чтобы сбить с его лица самодовольное выражение. Адриан видит это за милю и легко

хватает меня за запястье железной хваткой. Он ерзает на кровати и садится дальше на матрас. У меня нет времени обдумать последствия моего действия, как он схватил меня за лодыжку и запястье, чтобы швырнуть меня к себе. В один момент я сижу на кровати, а в следующий раз я распластаюсь животом над его правым коленом, а левое — над моими ногами, не давая мне пнуть. Мои руки сжимают его штанины, и это уже не ощущение гладкости брюк, которые он носил раньше, а грубая джинсовая ткань. Я шиплю сквозь стиснутые зубы, когда его бедро прижимается к коже моей раны, когда он слегка отстраняет меня от своего тела. Мне не нужно задаваться вопросом, что он делает. Я слышу звяканье пряжки его ремня, оно почти оглушительно в тихой комнате, кожа проскакивает сквозь петли ремня.

— Подними простыню, Ваня, — приказывает он.

Я качаю головой, слезы вытекают из-под ресниц и увлажняют щеки.

— Я больше не буду тебя спрашивать, — рычит он. — Подними простыню, или я сделаю это за тебя. И если я это сделаю, это наказание будет совсем другим.

— Я не твоя, чтобы наказывать, придурок, — я пытаюсь выбросить ноги, но он лишь прижимает мою левую ногу к моей, давление вызывает пульсирующую боль вокруг моих ушибленных ног. У меня горло горит, и бок начал болеть от того, что я положила его на колено.

— Не делай себе хуже, мышонок.

— Pigaine na gamitheis ton eafto sou, — шиплю я на него, приказывая ему пойти на хуй.

Его рука скользит к моим волосам, обхватывая мои густые кудри, оттягивая мою голову назад и выгибая мое тело до тех пор, пока не возникает чувство, будто оно вот-вот сломается. Он наклоняется к моему лицу, глаза сужаются в темные щелочки.

— Я здесь главный, мышонок, — предупреждает он. — Я тот, кто управляет твоей судьбой. Я дал тебе команду, и ты будешь ей следовать, иначе я сделаю так, что порка, которую я планировал тебе дать, покажется детской игрой.

— Пожалуйста… просто отпусти меня.

Адриан улыбается, больше похожий на Джокера, чем на красивого мужчину, которого я так долго знаю. Он поднимает петлю ремня и проводит ею по моему горлу, как нежная ласка.

— Зачем мне это делать? — он спрашивает. — Когда у меня есть все, что я хочу, прямо здесь, — он делает драматическую паузу, в последний раз прижимая ремень к моему горлу, прежде чем отпустить мои волосы. Мое тело падает, борьба покидает меня так же быстро, как и началась. — Подними простыню, Ваня. Сейчас.

Зарывшись лицом в джинсовую ткань, закрывающую его икру, я протягиваю руку назад и подбираю простыню до талии. Ремень звенит в его руке, и я дрожу.

— Пожалуйста, — прошу я еще раз.

— Твои мольбы здесь не работают, — он касается поясницы моей спины, прижимая мой живот дальше к своему колену, удерживая меня. Я напрягаюсь, понимая, что ремень в любой момент ударит по моей обнаженной

плоти. Меня никогда не шлепали. Мои родители никогда не поднимали на меня руки. Им это никогда не требовалось. Я всегда была хорошо воспитанной дочерью и знала, чего от меня ждут. Даже в те времена, когда я пыталась восстать, никто не поднимал ни руки, ни голоса. Вместо этого я была изолирована. Моя свобода была вырвана из-под меня.

В воздухе раздается свист, а затем внезапная ослепляющая боль. Его ремень ударяет по обеим моим ягодицам. Я замерла, воздух застрял в моих легких, отказываясь двигаться, а его ремень снова и снова ударяется о мою кожу. Тепло расцветает с каждой полоской, которую он накладывает на меня.

Я лежу неподвижно, слезы текут по моим щекам, когда я принимаю каждый удар, боясь пошевелиться. Мое тело дрожит, а тихие слезы превращаются в тихие, икающие рыдания. Снова и снова ремень с силой опускается на мою задницу, пока каждая полоска боли не сливается с другой, и сквозь меня не струится тепло.

Затем внезапно он останавливается.

Колени Адриана расширяются, а тело расслабляется. Я вытираю слезы краем простыни, которой оборачиваюсь вокруг плеча. Теплые руки ложатся мне на плечо, посылая сквозь меня поток осознания. Он осторожно помогает мне встать, а затем тянется к узлу, скрепляющему тогу. Я тянусь, чтобы остановить его, но его прищуренные глаза полны мрачного предупреждения, которое заставляет меня остановиться.

Простыня скатывается вокруг моих ног. Встав, Адриан оставляет свой ремень на кровати и кружит вокруг меня, как лев, готовый наброситься. Его грубые костяшки пальцев задевают мягкую кожу моей спины, вызывая мурашки по коже.

— Хорошая девочка, — мурлычет он. Эти два слова, даже сказанные им, заставляют мою киску танцевать. Предательство. Ты же знаешь, что он нас продаст, да?

— Это то послушание, которого я хочу. Тихая. Покорная.

Мне очень хочется сейчас разбить ему череп. Может быть, задушить его этим ремнем, пока я этим занимаюсь. Это мимолетная фантазия, поскольку мне едва исполнилось 5 футов 5 дюймов, а его рост не менее 6 футов 2 дюймов. Однако такой хороший сон. Я обязательно буду представлять его каждый раз, когда выйду отсюда.

Пальцы танцуют на моем бедре, затем на задней поверхности бедер. Прикосновение нежное, как ласка возлюбленного.

— Ты стала настоящей женщиной, Ваня. Великолепное существо.

Его взгляд скользит по моему телу, руки следуют за ним, когда он проводит длинную линию по обеим сторонам моей груди к моему мягкому животу, останавливаясь на вершине моих бедер, прямо над холмиком.

— Расскажи мне, что ты сделал с телами всех?

Адриан останавливается передо мной, его взгляд ищет мой.

— Я собираюсь продать тебя тому, кто предложит самую высокую цену, а ты хочешь знать о трупах?

— Они не заслуживают сожжения, Адриан, — мягко говорю я ему. — Они моя семья.

Он невесело фыркает.

— Они были твоими садовниками, служанками и всем остальным, — вздыхает он. — Почему избалованная принцесса заботится о них?

Он на самом деле так думает?

— Они были верными членами семьи Кастеллано, — я грустно качаю головой. — Они все заслуживают надлежащих похорон.