Жестокий лес
Шрифт:
— Под той осиной страшное болото. Он сразу погрязнет, схватится за веревку. Ветка согнется, он руками будет перебирать по веревке, надеясь выбраться. Тихонечко так, ручками… А болото будет засасывать. Держаться уже сил не хватит, и он тихонечко так будет опускаться — долго на нас будет смотреть и просить о помощи…
Коршун внимательно посмотрел в холодные глаза Фрося.
— Развяжите! — приказал.
Лебединский пошевелил пальцами, еще не веря, что у него развязаны руки. Исколотая грудь страшно болела, глаза слезились, горел рубец на щеке, в кончики пальцев будто загоняли иголки — начинала пульсировать кровь. Сделал неуверенный шаг вперед, качнулся, но устоял.
— Вот что, — подошел к нему Фрось, — мы так решили, прошу пана: пройдете болото — живите. Не пройдете — что же, мы не виноваты. — Он указал пальцем на одинокую осину. — Там проход, туда идите.
— Стреляйте уж лучше! — сказал Лебединский.
— Странный человек, прошу пана. Сказано, стрелять не будем. Выберешься — будешь жить!
“В конце концов, какое это имеет значение — пуля или болото? — подумал Лебединский. — Болото даже лучше: может, перед смертью холодная вода зальет огонь в груди, уменьшит боль…”
Шагнул неуверенно к болоту, пошел, не оглядываясь, и сразу провалился по пояс. С трудом вытянул ногу, сделал еще шаг, еще и еще, поднял руки — вода доходила уже до горла, а боль в груди утихала, будто и не колол его раскаленный шворнем Коршун.
Еще несколько шагов. Бессильно взмахнул руками и заметил над головой привязанную к осине веревку. Инстинктивно схватился за нее, но выпустил сразу — увидел, как стоят на островке шестеро бандитов и жадно смотрят на него, ждут, что будет молить о помощи…
Взглянул на небо, на верхушки деревьев, сложил руки над головой, последний раз выдохнул воздух и глотнул воду. Трясина сразу затянула его…
— У-у, проклятый! — выругался Фрось. — Обманул, бес бы его взял! И здесь обманул, прошу пана!
Вид у него был такой, будто его и в самом деле одурачили.
Еще ночь просидели сельские в засаде, но бандеровцы так и не пришли.
Утром Бутурлак пошептался о чем-то с Антоном Ивановичем, и тот пошел в сельсовет. Дождался, пока собрались возле магазина женщины, высунулся в окно и позвал мальчугана, который крутился на улице:
— Эй, Юрко, сбегай к школе, скажи, чтобы Вербицкий с лейтенантом пришли сюда. На совещание в район их вызывают.
Он посмотрел, как хлопец понесся по улице, и сел за свой покрытый красным полотнищем стол.
Посетителей не было. Демчук покрутил ручку телефона — никто не отозвался. Скрутил цигарку, закурил.
Вскоре пришел к магазину Суярко.
— Когда керосин будет? — зашумели женщины, увидев его. — Уже два месяца керосина не было!
Демчук слышал, как Суярко снял карабин и поставил его на крыльцо, щелкнул замком, открывая магазин, — никто из женщин туда не зашел, и так знали, что полки пустые.
— Вот с бандерами покончим, — сказал Игнат, — тогда и в район поеду. Не могу сейчас, как мобилизованный, значит…
— Черт бы их побрал, этих бандер! — рассердилась какая-то женщина. — А ты, Гнатик, съездил бы.
— Съезжу, — пообещал Суярко. — Будто от меня что-то зависит… Расходитесь, бабоньки!
Антон Иванович хотел затянуться, вдруг подумал: “Что за голос у него? Какой-то не мужской!” Пальцы у него задрожали, подошел к окну, глянул исподлобья на продавца, сам себе сказал: “Нет, не может быть! Хотя почему не может быть? Все может быть. И если Игнат сейчас спросит…”
Суярко подошел к окну, поздоровался с Демчуком, спросил:
— Только что мальчишка прибегал в школу, сказал, что Богдана с лейтенантом в район вызывают. А как же мы здесь одни останемся?
Антон Иванович глубоко затянулся. “Так, значит, он!”
— Начальству виднее, — неопределенно ответил Игнату и затянулся еще раз, чтобы хоть немного успокоиться — пальцы мелко тряслись.
— Связь, значит, восстановили? — спросил Суярко и вопросительно посмотрел на Демчука.
— Начальник милиции звонил, — подтвердил Антон Иванович. — Совещание там у них какое-то, и оружие новое дадут…
— Ну! — радостно воскликнул Суярко. — Давно уж пора, потому что карабин — тьфу! А о своих “ястребках”-милиционерах, что нам на подмогу прислал, спрашивал?
Какой-то повышенный интерес прозвучал в этом вопросе, и Демчук понял, что Суярко задал его не зря. Антон Иванович развел руками:
— Начал что-то говорить, но я не разобрал — связь прервалась. А что с ними может быть? — Внимательно посмотрел на Игната.
Тот отвел глаза:
— Да ничего, так просто…
“Он, — окончательно решил Антон Иванович. — Точно он. И голос у него хрипловатый, но бабий, вот Сергейка и спутал. Послушаешь, закрыв глаза, — женщина, да и только!”
— А если лейтенант не захочет ехать? — продолжал допытываться Игнат.
— А мы его сейчас спросим. Идут уже…
Антон Иванович кивнул головой на улицу, в конце которой появились двое. Дождался, пока подошли. Суярко обернулся к ним лицом, а Демчук, стоя в окне, многозначительно подмигнул им.
— Кто звонил? — спросил Бутурлак, поняв, что Демчук призывает его к сдержанности в присутствии Суярко.
— Ярощук. Сказал, чтобы Вербицкий выезжал немедленно, новое оружие будут давать. А вы, — подмигнул опять, — по усмотрению.
Бутурлак сделал вид, что колеблется.
— А если сегодня нападут на село? — начал нерешительно.
— Не верю я этим сказкам, — вдруг вмешался Суярко. — Вторую ночь не спим, и все напрасно.
— Так считаете? — остро глянул на него Бутурлак. — Может быть, вы и правы. Поеду, — сказал нерешительно.
— Ну и правильно, — сказал Суярко, взял свой карабин и направился к дому.
Когда отошел подальше, Демчук спросил:
— Вы обратили внимание на его голос?
— Неужели он? — задохнулся Вербицкий.