Жестокий наезд
Шрифт:
Я положил трубку в тот момент, когда в кабинет забегали: Алла, Николаев, администратор и уборщица с метлой наперевес.
– Что произошло?!
Крики почти в унисон.
Я барским жестом указал уборщице объем работ, после чего попросил администратора вызвать завхоза для установки стекол.
– Что случилось? – Я наконец-то возвратился к вопросу. – Да ничего особенного. Какой-то ловкач попал в мое окно с первого броска.
– А кирпич не был обернут в бумагу с запиской? – Администратор изобразил на лице подозрительное выражение. До администраторства в Центральном суде он трудился в должности заместителя начальника Центрального РУВД по работе с личным составом. Иначе говоря, профессиональная сыскная смекалка, которую он попытался продемонстрировать, не имела к его бывшей работе никакого отношения. Так же, как к нему самому.
– К кирпичу был примотан паспорт хулигана.
– Паспорт?! Тогда его дни сочтены.
Оставалось лишь дивиться энергичности нашего администратора. Я попробовал улыбнуться, но не получилось. Холод вползал под одежду и заставлял ежиться. Николаев поморщился и отправил администратора за завхозом. Оставшись вдвоем, мы нарушили незыблемый закон Центрального суда – закурили в кабинете. Тайно курили все, включая меня и Николаева, однако все, включая меня и Николаева, делали вид, что правила соблюдают. Сейчас курение в кабинете приравнивалось к курению на улице, поэтому мы чувствовали себя свободно. Не берусь утверждать, но сигареты, кажется, первым вытащил я.
– Дело Малыгина? – наконец спросил Виктор Аркадьевич.
Конечно, он имел в виду не «дело рук Малыгина», а – «это из-за дела Малыгина».
– Естественно, – согласился я.
Мы напоминали двух английских лордов, степенно покуривающих у камина.
– И, конечно, это сделал не Малыгин-младший и не Малыгин-старший, – уточнил Николаев.
Я попробовал представить себе Артема, еле передвигающегося на костылях, или Семена Матвеевича, заместителя председателя городской думы, который, воровато оглянувшись, бросает кирпич в окно суда.
– Пожалуй, вы правы. – Я качнул головой. – Я даже могу продолжить список. Это сделал не Смышляев и не его племянник, не Бася, не Пермитин, не Лукин и даже не Интерпол.
– А при чем здесь Лукин? – справился Николаев, тут же устремив взгляд в пробоину окна.
– Я так и знал, что вы спросите не про Интерпол.
Николаев вернул на меня взгляд.
– Наверное, Струге, вы что-то не так делаете, если вам в окна кирпичи бросают.
– Наверное. Вот только интересно – кому я делаю неправильно? Вы, как руководитель суда, не подскажете мне верный путь? А то ведь не исключено, что следующим предметом будет граната. Я-то уже пожил, а вот Аллу жалко.
Секретарь, доселе сидящая в пугающем молчании, не выдержала. Поправив на плечах шубку, она затараторила:
– Виктор Аркадьевич, это возмутительно! Нужно приставить к нам охрану! К концу процесса в живых одни потерпевшие и подсудимые останутся!
Опытный в таких делах Николаев всех успокоил:
– Данный факт без внимания мы не оставим. Сейчас же будет сообщено в РУВД. Но будьте благоразумны. Совершенно понятно, что это не что иное, как банальная хулиганская выходка, товарищи. Вряд ли это повторится, тем более усугубится тем, о чем вы говорите.
Следом произошло событие, говорящее о том, что даже после моего звонка судебный пристав Смирнов не соизволил оторвать свой зад от стула для того, чтобы осмотреть территорию, прилегающую к суду.
Раздался страшный грохот, и в кабинет влетела вторая половина кирпича. Осыпая стеклами визжащую Аллу, кусок строительного материала просвистел в дециметре от головы Николаева.
– Это что такое?! – дико закричал побелевший Виктор Аркадьевич и бросился к запорошенному окну.
– Вы не волнуйтесь, – успокоил я его. – Это банальная хулиганская выходка. Вряд ли она повторится в третий раз.
Николаев, как филин из дупла, высунулся из второго разбитого окна.
– Вы бы вернулись в кабинет, Виктор Аркадьевич, – посоветовал я. – Снизу не видно – Струге это или председатель. Пострадаете ни за что...
Мой начальник, как лев, метался по изувеченному кабинету – от окна к телефону, закуривая и тут же выбрасывая сигареты в окно. В течение минуты он оповестил всех, кого можно, о нападении на здание суда. Немного остыв, чему способствовали потоки снега, вбрасываемые ветром в кабинет, он предположил:
– Может, окном ошиблись?
– Наверное, – согласился я. – Сегодня всем вышибают. Вы посмотрите – «МАЗа» с кирпичами перед судом не видно?
– Бросьте свои саркастические реплики, Антон Павлович! Не понимаю, как вы к этому можете спокойно относиться?!
– Я не понимаю, как вы смогли к этому спокойно отнестись после первого кирпича, – ответил я, раздавливая свой окурок в пепельнице. – И я не понимаю, как вы можете не видеть, как на меня давят со всех направлений розы ветров.
– Что вы хотите этим сказать? – Николаев никак не мог успокоиться.
– Алла, выйди! – Я даже не повернул к девушке головы. Едва за ней захлопнулась дверь, я сел на краешек стола и поднял воротник пиджака. – Вам Лукин велел отдать мне это дело?
– В Центральном суде распоряжаюсь я, а не Игорь Матвеевич.
– Это верно. К вам подходили Пермитин, Малыгин-старший, Смышляев? Только не говорите, что нет. Я – это уже последняя инстанция. На меня, напрямую, выходят лишь тогда, когда все возможные пути решения вопроса исчерпаны. Все они были у вас и просили каждый о своем. И я не знаю, что именно вы им пообещали.
Сознаюсь, что я хамил. Говорить председателю в лицо о том, что он что-то пообещал «просителям», это оскорбление. Однако в противном случае, соблюдая все правила политеса, я ничего не узнаю. Пока кирпич еще стучит по полу, пока еще свежи воспоминания, пока еще нервы председателя взбудоражены... Пока все это налицо, мои слова вызовут не оскорбление, а злобу и желание доказать свою правоту. Это мне и нужно! Я хочу знать, насколько управляем стал мой председатель за время моей отлучки в Москву!