Жеводанский зверь
Шрифт:
– Но я заслужил такую участь, – продолжил за нее Ларош-Боасс. – Не это ли хотели вы сказать? Я вам признателен за ваше посещение, – сказал он, несколько воодушевляясь, – хотя, может быть, причина его не в вашем участии ко мне. Оно дает мне надежду, что вы можете меня видеть без ненависти, без гнева, и что, может быть, удостоите простить меня.
Кристина в замешательстве отвернулась. Раненый продолжал после некоторого молчания:
– Неужели я ошибся? Ради бога, графиня, отвечайте мне… Всем слушающим нас известен мой проступок. Скажите,
Графиня де Баржак взглянула на раненого глазами, полными слез.
– Я прощаю вас, – отвечала она. – Пусть Бог простит вас так же, как я… Но я надеюсь, что вы не умрете; напротив, вы останетесь живы для того, чтобы…
– Для того, чтобы быть всегда признательным за ваше великодушие, – закончил барон. Он был совершенно измучен этим разговором.
Приор Бонавантюр, полагая, что барон умирает, предложил ему покаяться в грехах, чтобы умереть добрым христианином. Больной, на минуту закрывший глаза, вдруг их раскрыл и сказал с сардонической улыбкой:
– Вы знаете, что мы с вами не можем согласиться ни в чем… Благодарю вас за ваши советы. Останусь жив или умру, я надеюсь жить или умереть как мужчина… Но если эта рана будет для меня гибельна, я пожалею только о том, что оставляю прелестную, невинную молодую девушку, простившую меня с таким благородством, подверженную черным козням, жертвою которых она, вероятно, сделается.
– Козням! Козням! – повторил Леонс задыхающимся голосом.
Но ему не нужно было строгого взгляда дяди, чтобы понять, как некстати он вмешался, и он опять сел, покраснев. Барон, несмотря на Легри, который умолял его успокоиться и молчать, сказал с иронией племяннику приора:
– Я легко объясняю себе добродетельное негодование мосье Леонса из-за неблагородных проделок, о которых я говорю; но это негодование, без сомнения, быстро пройдет. Очевидно, со временем на них будут смотреть одинаково и тот, кто страдает от них, и тот, кто, может быть, воспользуется их плодами.
Эта ядовитая стрела, брошенная в Кристину и Леонса, попала в цель. Лицо графини де Баржак выразило гнев, а лицо молодого человека – удивление, сомнение и беспокойство. Довольный действием, которое он произвел, Ларош-Боассо хотел сказать еще что-нибудь столь же язвительное, когда приор вдруг встал.
– Более продолжительный визит, – сказал он, – может утомить барона; нам пора уйти… Искренне желаю, чтобы гость наш выздоровел, потому что, если я не ошибаюсь, прощение обид и христианское милосердие еще недостаточно проникли в его сердце и не приготовили его явиться перед предвечным судьей.
Все встали по примеру приора. Кристина в ту минуту, когда уходила, подошла к больному и протянула ему руку, которую он прижал к своим губам.
– Выздоравливайте скорее, барон, – сказала она с волнением, – клянусь вам, никто так не обрадуется вашему выздоровлению, как я!
– Я выздоровлю, Кристина, – отвечал Ларош-Боассо. – Да, я выздоровлю,
Молодая владетельница замка быстро выдернула свою руку и нервно заговорила:
– Я не хочу, чтобы вы думали… Я не принимаю…
Шум голосов и шагов, вдруг послышавшийся в передней, не дал ей закончить. Там как будто случилось что-то серьезное; среди смутного шума различались жалобы и рыдания.
Кавалер и сестра Маглоар вышли спросить о причине этого внезапного шума. Когда они вошли в переднюю, то увидели главного лесничего Фаржо и лакея Гран-Пьера.
Фаржо, совершенно протрезвевший, очень изменился со вчерашнего дня. Несмотря на свое телосложение, он двигался на редкость энергично. Лицо его странно осунулось и было все в разводах от слез, размазанных грязными руками, одежда его была еще сыра от дождя. Гран-Пьер казался также расстроенным и испуганным. За ними толпились все гости замка с растерянным видом.
Графиня де Баржак, раздраженная этим вторжением, выбежала навстречу входившим.
– Чего вы хотите? – спросила она. – Зачем вы пришли сюда?
– Барышня, добрая барышня! – закричал Фаржо, падая на колени. – Отомстите за мою дочь, за мою бедную дочь! Говорят, что вы были очень добры к ней вчера вечером, а я, бездушный пьяница, погубил ее… Вы не сможете уже ничего сделать для бедной Марион! Но отомстите за нее по крайней мере, отомстите за нее, умоляю вас!
Тут он громко зарыдал. Кристина поняла, что случилась беда.
– Фаржо, – сказала она, – что вы мне говорите о вашей дочери? Где она? Почему она не пришла сегодня утром в замок, как обещала?
– Она никогда уже не придет, – ответил лесничий и зарыдал еще громче.
Кристина в страхе и недоумении перевела взгляд на Гран-Пьера.
– Это не моя вина, клянусь вам! – отчаянно воскликнул тот, отвечая на этот немой вопрос. – Я исполнял ваши приказания! Я оставил девушку у дороги, а сам пошел в деревню за помощью. Я вернулся позже, чем должен был, но не по своей вине. Ночь была темная, я несколько раз падал в овраги, вплавь перебирался через ручей. В деревне мне пришлось долго уговаривать труса трактирщика пойти со мной, прихватив осла… Когда мы возвращались, нас задерживало множество препятствий, и когда наконец дошли до того места, где должны были найти лесничего и его дочь, уже начало светать, и несчастье давно совершилось.
– Какое несчастье? – нетерпеливо спросила Кристина. – Скажите же, что случилось с Марион?
– Она умерла, – прошептал Гран-Пьер.
– Ее растерзало это проклятое животное, жеводанский зверь, черт его побери! – закричал Фаржо.
Ноги Кристины покосились, и она почти без чувств упала в кресло.
Тогда Гран-Пьер рассказал в подробностях, как Марион отказалась оставить своего пьяного отца, а он, Гран-Пьер, уговаривал ее пойти с ним за помощью в соседнюю деревню, и как он, вернувшись, нашел Марион растерзанною возле ее спящего отца.