Жеводанский зверь
Шрифт:
Легри рассчитывал, что они с другом к тому времени уже уедут из окрестностей Меркоара.
– Я исполню это поручение, – ответил Фаржо. Он хотел выйти. Легри, на минуту смутившийся от того чрезмерного интереса, который кавалер де Моньяк проявлял к нему, вдруг вспомнил о настоящем положении дел.
– Постойте еще минуту, мой добрый Фаржо, – дружески продолжал он, – я вижу вашу печаль, огорчающую меня. Я знаю о вашем несчастье, и мне хотелось бы утешить вас. Скажите, Фаржо, разве вам хорошо в Меркоаре? Разве к вашему несчастью в замке проявляют то уважение, которого оно заслуживает?
Эти дружеские слова должны были
– Уважение? Какое уважение могут ко мне иметь? Там все меня обвиняют и презирают. Меня взяли в замок, но это из жалости, а может быть, и из уважения к покойнице дочери. Меня не любят; я издохну, как собака под кустом, и никто обо мне не пожалеет… Потом, – продолжал он суровым тоном, – разве я не заслужил всего этого, а может быть, и худшего?
– Почему же? Разве вы виноваты, что бедная девушка решила непременно идти за вами в лес, несмотря на настойчивые убеждения Гран-Пьера? Разве вы сами побудили ее совершить этот неблагоразумный поступок? Это всего лишь несчастный случай, в котором было бы несправедливо винить вас.
– Вы так думаете? – спросил Фаржо, и лицо его посветлело. – Я уже говорил себе это, но другие, в особенности меркоарский аббат, утверждают другое.
– Садитесь и поговорим как добрые друзья. Тот, кто старается вас мучить, имеет, может быть, свою причину на это, но люди беспристрастные, как я и мой достойный друг Ларош-Боассо, могут только сожалеть о вас. Виноват в этом только проклятый зверь, которого мы отыщем и убьем, когда выздоровеет барон.
– О, позвольте мне помочь вам… Я вам помогу! – с жаром закричал Фаржо. – Я могу помочь вам напасть врасплох на этого гнусного зверя… Итак, – продолжал он совсем другим тоном, – барон находит, что мне не стоит упрекать себя в том, что произошло с моей дочерью?
– Надо быть очень глупым или очень злым, чтобы думать иначе. Повторяю, Фаржо, вам старались внушить эти вещи, чтобы извлечь из этого выгоду… Вы говорили мне, что меркоарский аббат старается смутить вашу совесть незаслуженными упреками?
– О, вы правы, – сказал лесничий с выражением ненависти, – этот аббат хотел от меня кое-чего… Теперь я уверен, что он действовал по наущению фронтенакских бенедиктинцев… Но хотя я почти обезумел от горя, я был так же хитер, как и он, и он не добился того, чего хотел.
– А чего он хотел, любезный Фаржо?
– Ничего, ничего!
Легри понял, что он не должен спешить и вернее достигнет своей цели, если удвоит ловкость и терпение.
– Из всего этого, Фаржо, я делаю вывод, – продолжал он, – что с вами в Меркоаре нехорошо обращаются, и я посоветовал бы вам немедленно оставить замок. Клянусь честью, вас наконец сведут с ума. Вас уже сейчас узнать нельзя. Раньше вы были таким веселым собеседником, а теперь вы угрюмы, как волк. Вы не смеетесь, мало говорите, цвет лица у вас бледный, а щеки впалые… Фаржо, вы же мужчина! Разгладьте ваши морщины, черт побери! Я предлагаю вам, – добавил Легри, наполняя стаканы, – выпить за здоровье вашей прелестной госпожи, благородной графини де Баржак, и за поражение интриганов, окружающих ее!
Он подал полный стакан Фаржо, который взял его.
– Я не могу отказаться выпить за здоровье госпожи, – ответил бывший лесничий, – графиня де Баржак
– Она сожалела бы о вас, Фаржо, если бы к ней не приставали эти фронтенакские пройдохи, черт их побери!
– От всего сердца желаю того же! – сказал Фаржо и опорожнил свой стакан.
С этой минуты отец Марион будто сделался другим человеком. Искусная ложь усыпила совесть. Душа, освободившись от оков боли, словно расправила крылья, а легкое опьянение сделало этот полет головокружительным. Старик почувствовал самое искреннее расположение к Легри, столь легко излечившему его от душевных мук.
Между ними начался оживленный разговор. Фаржо, оставив свою молчаливость, вспомнил о прежней веселости и словоохотливости. Он был все еще осторожен и не упоминал о своем секрете. Легри же удвоил красноречие. Бывший лесничий не мог устоять. Стакан наполнялся за стаканом, Фаржо уже не останавливался и хотел этим превосходным вином вознаградить себя за продолжительное воздержание от спиртных напитков. Две бутылки были опорожнены, заказали еще две. Легри подавал пример, так что в конце встречи он был почти так же разгорячен, как и его собеседник.
Результат этого разговора можно угадать. Мало-помалу полное согласие установилось между собеседниками. Золото, наполнявшее карман одного, перешло в карман другого. Скоро Фаржо в свою очередь вынул из кармана грязное портмоне, а из портмоне – бумагу, которую отдал Легри. Тот, бросив взгляд на эту бумагу, просиял. Наконец Фаржо, пошатываясь, встал.
– Чудесно! – закричал он. – Я не хочу печалиться! Я хочу еще пожить весело… Тоска убьет и кошку, черт возьми!.. Ну, мосье Легри, решено: я возвращаюсь в Меркоар, чтобы распрощаться с ними, потом поступлю на службу к барону, и все мы примемся за поиски Жанно, свидетельство которого так важно в этом деле. Я беру на себя обязанность заставить его говорить, несмотря на его помешательство; кроме того, он нам поможет, без сомнения, отыскать этого проклятого жеводанского зверя, который растерзал… Но об этом не надо думать… Еще одно слово, Легри: уверены ли вы, что барон не отступится?
– Он сдержит все мои обещания, Фаржо; я действую от его имени; это его золото теперь звенит в ваших карманах… Ступайте же и спешите в замок… А пока выпьем в последний раз за здоровье вашего нового господина, барона де Ларош-Боассо!
– Да, да, за здоровье барона! – вскричал Фаржо и решительно опорожнил свой стакан. – Пусть он разобьет в прах всех этих злодеев бенедиктинцев, а вместе с ними и этого лицемера приора, который вздумал нагружать меня чувством вины… Они теперь узнают, на что я способен! А тем-то, меркоарским, как я задам! Как позавидуют моему золоту этот долговязый кавалер, эта ханжа Маглоар и эти лентяи лакеи! Мне хочется поскорее посмотреть на это… Я уже ухожу!
Они оба стояли; Фаржо бросился на шею к Легри, который, едва держась на ногах, чуть не упал.
– Ах, Легри! – вскричал Фаржо, роняя пьяные слезы. – Ты мой благодетель, мой товарищ, мой лучший друг… Я был слеп, безумно несчастен; а ты раскрыл мне глаза и ум, ты возвратил мне радость в сердце! Мы преданы друг другу на жизнь и на смерть! Нам надо расстаться, но я завтра же вернусь, и мы вместе примемся за дело… Сколько чудесных бесед проведем мы вместе… с бутылочкой вина! Ну, пойдем со мной. Я хочу, чтобы ты видел, как я езжу верхом.