Жиган по кличке Лед
Шрифт:
Илья улыбнулся и сказал:
– Вы хотите сказать, что старая Россия – вот такие гадкие трущобы? А мы сейчас строим дворец?
Доброжелательная улыбка на лице Семена Андреевича потухла. Он сказал:
– Действительно, что я тут перед тобой распинаюсь, объясняю элементарные вещи. В конце концов, разве ты видел старую Россию? Настоящую – неграмотную и убогую, которой иногда не хватало на хлеб? Ты, графский внук и сын белогвардейца? Ты же вырос в роскошных условиях, ты узнал про вшей только на уроках биологии!
– Тем больше удивляюсь, что вы разговариваете со мной, товарищ Лагин, а не поступите, как с отцом Дионисием.
Вот тут сотрудник ОГПУ, так склонный к просветительским беседам с молодежью, мог бы потерять терпение, но в это время в комнату
– Папа, отчего ты так кричишь? Ты же можешь напугать Илюшу!
– Напугаешь его…
– Дядя Семен, – подала голос Алька, – может, Илья останется у нас ночевать? А то в школу его могут не пустить, там сегодня дежурит этот… такая фамилия… Противцев… Подливцев…
– Паливцев, – уточнил Илья. – Что, разве он такой противный? По-моему, он тут тебе недавно какую-то музыкальную шкатулку поднес. Мне, кстати, в тот же день тоже поднес полную торбу подарков: два часа карцера и лишение обеда. Сдается мне, он вообще тебе симпатизирует.
– Симпатизирует… Угу! Пусть он лучше поварихе тете Глаше симпатизирует! – выставив нижнюю губу, произнесла Алька.
За прошедшие три месяца она сильно менялась: из девочки-подростка, пусть с довольно округлыми формами, превратилась, в красивую девушку – одновременно задорную и нежную, с сияющими светлыми глазами, тонкими чертами лица, точеной шеей, с хрупкой и женственной линией плеч… Она умудрялась укладывать отросшие на три-четыре сантиметра волосы так, что ее прическа не казалась мальчишеской. В ее походке скользила та грация, которую не привьешь никакими уроками танцев – изящество, упругость в движениях были врожденными. Илья глядел на девушку с плохо скрытым восхищением…
– Он останется у нас, Александра, – проговорил Семен Андреевич. – В конце концов, ты напрасно за него беспокоишься: я могу поговорить с директором, и все уладится. А что касается дисциплинарных взысканий со стороны Паливцева, так это за дело и вообще полезно. Никакой расхлябанности и самоуправства в наше время допускать нельзя. Собственно, об особенностях нашего времени мы с Ильей и говорим.
– Отнимаете хлеб у Илюшиного учителя истории, Бориса Леонидовича? – свободно спросила Алька. – Да, дядя Семен?
– Что-то вроде того… – отозвался товарищ Лагин. – Идите спать, девочки. Уже поздно.
Как только за ними закрылась дверь, Лагин произнес:
– Собственно, вот и ответы на твои вопросы. Ты видел только одну сторону медали: то, что твоя семья стала жить хуже…
– Моей семьи – нет.
– …но есть и другая сторона медали. Вот она – Алька. Не убирай глаза, я же все вижу. Ее мать была прачкой, отец – извозчиком, потом воевал в Красной Армии, был убит деникинцами. Что ей светило? Такая же беспросветная жизнь, как у родителей. Неграмотность. Буквы знать не обязательно, чтобы стирать белье… А сейчас у нее будет все по-другому. Новая жизнь, понимаешь. И путь к этой новой жизни для нее расчищаем в том числе и мы с тобой, Илья. А ты что-то гнусишь про скаутов… Да эти толстожопые обойдутся и без твоей заботы, да и не заслуживают они ее. Хотя, может быть, и не все. Вот Прутков, сын паромщика, показался мне довольно перспективным. На вот, выпей немного коньяка. Что смотришь? Наверняка доводилось уже пить всякую сивуху по подвалам и чердакам… Во-о-о-от, молодец. Ну так о чем я? Да, в общем-то, о том, что от каждого должно браться по его возможностям, а у тебя они большие. Этот налет на скаутский лагерь – как говорится, что-то вроде пробы пера. В этом налете, я считаю, окончательно сложилась ваша группа, которую я намерен вовлекать в куда более серьезную работу и впредь. О доме купца Константинова подробно говорить не буду, это была часть большого плана, который сработал, который реализован с пользой для нас и с максимальным уроном для чуждых элементов. Только в таких «горячих» делах выковывается подходящее оружие для будущей борьбы – вы, молодежь.
– Вы сами верите во все то, что говорите, Семен Андреевич? – в упор спросил Илья. – Мне казалось, что там все дело было в деньгах, не более того…
Любая реакция на это заявление не показалась
– А, вот что! Ты о том, что выкраденные ценности ушли налево? В конечном итоге они все равно послужили нам… Ладно. Что сейчас говорить о прошлом, если у нас есть будущее? Илья, я вижу по твоим глазам, что ты способен наделать глупостей. Не надо. Ты впишешься в новую жизнь. Если человек рожден быть лидером, он будет им. Полководцем, а не пушечным мясом. Архитектором, а не разнорабочим. Не беда, что у тебя не пролетарское происхождение, что ты корнями из того, старого, мира. Ничего. У тебя есть здравый смысл, чтобы спокойно отречься от прежней жизни и забыть ее. В конце концов, Великую французскую революцию, которая дала свободу французскому народу, делали аристократы, адвокаты… Ты – потомок аристократической фамилии, мой отец был стряпчим… А мы оказались по другую сторону баррикад. И мы будем прекрасно жить по эту сторону, если будем умными и беспощадными. Кстати, никто не сказал, что у нас будут только будни, – многозначительно усмехнулся товарищ Лагин. – Уверен, что будут и выходные, которые тоже нужно уметь проводить достойно. Есть в жизни и удовольствия, от которых не следует отказываться. Иначе жить полнокровной жизнью довольно затруднительно.
– Мне все понятно, Семен Андреевич. Вы действительно – учитель истории, – в голосе Ильи тускло звякнули нотки иронии. – Цель оправдывает средства. Только это не вы, а какой-то средневековый монах придумал. Извините, не припомню… интернатское образование вышибло его имя у меня из башки.
Товарищ Лагин выпрямился.
– Его звали Игнатий Лойола. Основатель ордена иезуитов. Но его иезуитские штучки – детские шутки на фоне того, что будет делаться на этой земле. С людьми, которые окружают нас. И нужно, Илья, чтобы мы не затерялись. Не оказались среди слабых, среди задушенных устаревшей моралью. Ты умный парень. Ленька Ипатов тоже неплох. Есть потенциал и у Рыжова. На базе вашей школы можно ковать отличные кадры.
– Угу… Бессмысленные и беспощадные, – подал реплику Илья.
Товарищ Лагин застыл с чашкой в руке. Кофе с коньяком остывал. Семен Андреевич чувствовал утомление. Однако у него было стойкое ощущение, что в голове Ильи многое сдвинулось с места. И многое встало на свои места.
Подумав, что хозяин дома задремал, Илья встал и хотел уже было выйти из комнаты, но на самом пороге его настиг голос Лагина:
– Да, кстати. У меня на следующей неделе – командировка в Москву. Я хочу взять тебя с собой. Поедешь?
10
– Зачем ты ездил в Москву? Зачем ты ездил в Москву, Илья, не расскажешь ли?..
– По представленным товарищем Лагиным документам мы ездили на…
– На! Я видел эти документы. Так что можешь на них не ссылаться. Илья, ты очень сильно изменился со времени нашей первой встречи в стенах этой школы.
– Растем… Я даже вытянулся на сантиметр. Не верите?
– Не юродствуй! Я не об этом, и ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты близко сошелся с теми ребятами, с которыми раньше предпочитал даже не разговаривать. Этот толстый упырь Рыжов…
– Непедагогично так говорить о собственных воспитанниках.
– …упырь Рыжов раньше мечтал утопить тебя в посудине с помоями, а теперь заискивающе улыбается в твоем присутствии!
– Он разглядел меня и проникся уважением.
– Даже Ипатов, который издевается над всем миром, начиная с учителей… даже он ведет себя по-другому. Вы теперь сидите вместе! На уроках он нашептывает тебе на ухо с таким видом, будто ты монарх, а он советник!
– Опять исторические параллели, Борис Леонидович. Вы в самом деле меня демонизируете. Ну, и что Ипатов? Этакая боевая дружба у нас. Я ему несколько раз здорово подсобил в потасовке со скаутами. А Рыжову вообще почти что жизнь спас. Чего ж меня не уважать? – отозвался Илья. – Я все-таки не совсем понимаю, Борис Леонидович, что вам нужно-то? Я вас слушаю, а вы мне про Москву да про Москву. Да про Пыжа с Ипом. А мне, между прочим, еще на завтрак идти.