Жил-был Генка
Шрифт:
– Скоро…
– Не засиживайся, завтра рано вставать…
И мать сказала опять своим зычным голосом:
– Холодно уже… Давай иди в кровать… Завтра новый день…
О! что будет завтра?! Никто не прозревал! И Генка не ведал! И не мог даже предположить себе, чем обернётся утро и для него, и для его родителей. И думать об этом не хотел, но думы калечили и весьма изламывали. Даже показалось…
– Кто тут?
Тихий шорох осыпающейся в огороде листвы сумел-таки поджарить мысль явившуюся вдруг как-то болезненно
– Больше не увижу рассвет…
– Увидишь! – Шепнули в ухо.
– Кто тут?
Никого нет.
Но кто-то всё-таки есть.
Эх! Воля райских сил! Зачем, зачем тревожишь покой человека, человека, стремящегося к любви, а утопающего в гнилостном помрачении бездуховности? Жизнь! жизнь! как горек твой разлив и отвратителен образ немудрого убожества, который надо мерить не единым годом… А сколько, сколько лет понадобится? Увы, нет ответа.
Минута.
Секунда.
В песне поётся: «Ни в Бога, ни в чёрта не верит матрос. А верит в простой талисман… » Генка не верит даже в идею предложенной свободы. А где она вьётся? Куда вливается? И где её раздолье? Ничего нет и не было. И не факт, что будет!
Родился… И мало видел радостей, только озверелые дни обезличенных чувств! Это жизнью не назовёшь! Война измяла остатки светлых восторгов! Да и сами восторги опечатаны болезненными ступенями житейских бурь и невзгод.
Но где родиться и с кем отмерять сутки достойных лет – это зависит не от человеческого желания, а от Того, Кто однажды и развил образы людские. А зачем развил-то?! Угадай… Не угадывается… Разве Его осудишь на резерве человеческом? Разве бросишь Ему вопль угнетённого сердца. – Зачем, зачем Ты дал мне нелюбимое?!
Нет. Ему ни о чём не крикнешь и не потребуешь у Него себе доли всеобщего равенства! А если и крикнешь, то Он не ответит и не потому, что презирает или ненавидит, а потому, что Он вне всего – и любви, и ненависти и прочего.
Но почему тогда даёт Своё начало разными событиями? Человек! ты рождён не для этой, тленной и временной жизни! В тебе сокрыта тайная необъятность, которая позволяет тебе слиться с ней на теле, испивая при этом неестественные нужды, и, казалось бы, совершенно бессмысленные наплывы дел.
Не огорчайся, не смущайся, не горюй, что прожил зря и как-то не так, как хотелось бы время земное и засвидетельствованное Им, хотя осознать не просто, а порою и невозможно. Будет! будет обязательно лучшая доля по тебе, человек!
–Но сегодня я хотел жить лучше! – Вскричал утомлённо Генка, обращая затуманенный взор в эти безмолвные небеса, где ещё теплился огонёк надежды. Или уже не теплился? Погас окончательно? – Сегодня я жаждал получить райское везение! сегодня, а не потом, неизвестно когда!
Понятно. А как не понять?! Если подарили жизнь, тело, волю чувств, то именно сейчас хочется со всем этим богатством найти своё счастье и найти не посреди океана ангельских предместий, а с такими же, как ты сам и здесь, на земле. Ведь там такого уже нет! Там всё иначе!
– Я хотел жить!
А приходится умирать.
– Я хотел любить!
А пришла ненависть. И потопила…
– Хотел быть любимым!
А остался один. Никого рядом не оказалось…
– Я хотел радоваться!
А радость смылась болью. И осталась прогорклость…
– Я хотел здоровья!
А болезнь изломала плоть. Дышать нечем, наполняться тоже…
– Я хотел друзей!
А их убили… Убили всех… Никого не оставили… Никого! А он остался продлить житейский итог. Продлил. И вот это продление теперь обрывает последнюю связь… Встретится ли там с ними? Сумеет ли найти убитых и похороненных?
– Я хотел…хотел…хотел…
А всё не то, всё как-то пресно, холодно, мертво и бездарно. И хотение вдруг становится чужим, далёким, непризнанным, смысл теряется прямо вот тут на крыльце, откуда он пойдёт во двор… И там во дворе завершится мысль, движение, всё! Встал… Пошёл домой… Лёг…
Минута. Секунда.
Тик-так… Тик-так… Тик-так…
Часы не стоят на месте, их мера течёт, независимо нашего желания. Они лишь приближают смерть. Эй, смертишка! Запоздай сегодня! не спеши! Но нет, нет ей печалия! Шагает уверенно, шагает и берёт своё с ненасытимостью. Её право неизменно, а её жало – надёжно и мучительно.
– Ничего там нет… – Генка мучается в себе, а мысли лавируют, как в атаке. Кровь бьётся о берега не остаревшей плоти, бьётся грустью. Мрак неведения сгущает болезненные всплески. – О, Господи! – Невольный крик ломает суставы.
И попытайся учуять свою благость! Она ведь рядышком, она в тебе изначала… Не слышит. И Господь молчит и слушает мытарства одинокой души, души, загнанной в тупик. Позови чёрта и он тут, как тут! А позови Бога, не отзовётся!
В чём идея? В чём разница? Чёрт прискочит мгновенно, чтобы погубить. А Бог молчит, хотя от Него ждут спасения. Почему нечистая воля распространяется иначе, нежели святое торжество? Ответ, дай своё определение! Дай скорее, пока не свершился приговор… Не даёт.
Генка больше не ищет правды, не ищет смысла, он уходит с крыльца, уходит в свою страсть один или всё-таки с чёртом? И с ним, и с Богом, но только он ничего этого не знает. Всё это – вне него, что-то внутри, а что-то и позади, а впереди она – тайна смерти. Умирать всегда страшно. Пугает не сама смерть, а неизвестность.
– А вдруг, вдруг и там не конец? – Мысли всё-таки бегут на восток. Только вот прикоснуться им не к чему и зацепиться не за что. Веры нет и знаний нет. Жил на проекте безверия, но такова сущность правления, в котором довелось озвучивать образ идей. Генка смотрит на часы… Их тиканье нервно бьёт по воспалённым мозгам.