Жил-был Пышта
Шрифт:
— Ну, дело хозяйское! — сказал коротко тракторист.
Сверху, в оконце, Пышта увидал: тракторист подошёл к своему железному коню, погладил его, похлопал, обтёр ему фары.
— Я с ним хочу-у-у… — заскулил Пышта.
— А я, может, в космос хочу, — ответила Майка. — Глотай! — Она дала ему таблетку, налила чая из термоса: — Глотай… Теперь вспотеешь. Все простуды из тебя выйдут, а вечером отвезём тебя. Пока спи!..
Она подоткнула на Пыште три одеяла, погляделась в карманное зеркальце, улыбнулась своему отражению и быстро спустилась вниз. Прошелестели её лёгкие шаги, издалека прозвучал голос:
— Девочки! Иду!
…Изобрести бы такое зеркало: человек поглядится, а оно в ответ язык покажет! Подумаешь, «спи!». Тебя бы вот уложили!..
Всё дальше и дальше, уходя, рокотал трактор. Пышта смотрел в оконце. Трактор обогнул прудок, где бригада вчера мыла сапоги, прошёл за хлыстами осинника, скрылся в лесу. А над дорогой остался висеть сиреневый дым.
Пышта поскулил жалобно и перестал. Какой смысл надрываться, когда тебя никто не слышит? Лучше заняться полезным делом. Он заложил меж зубов пальцы и стал дуть. Надо научиться свистеть по-разбойничьему, по-Анютиному.
Он дул, дул… И вдруг — свистнулось! Это было такое удивительное счастье, что Пышта привскочил и стал дуть опять. Разбойничий свист летел из амбара, и все птицы, наверно, поднялись в воздух. Только картофельная бригада ничего не услышала.
У Пышты сделалось распрекрасное настроение. Посвистать бы сейчас в чистом поле! Он вылез из-под одеял. Натянул лыжную куртку, задвинул застёжку-«молнию» до подбородка. Спустился вниз и выглянул в ворота. Увидал большое серое небо над серым, плоским полем и вдали маленькие фигурки, склонившиеся к земле. Бригада! Алела шапочка Светланы и Майкин красный джемпер.
Пышта стоял в воротах амбара и раздумывал. Пойти к ним? Майка прогонит. На пороге ветер шевелил серую траву, у рубленой стены трепал головы серых репейников. Пышта поглядел на пустую дорогу.
Решение созрело сразу: он пойдёт к трактористу. Пешком. Раньше чем бригада вернётся сюда обедать, он уже будет сидеть в полевом вагончике на Дальней пустоши и есть горячую картошку. И кто бы за ним туда ни приехал, тракторист скажет: «Пусть тут поживёт. Видите, он почти выздоровел! Он может и тут заниматься счётом и писать диктант».
И в голову пришла ещё одна замечательная мысль: зачем диктанты писать, когда можно печатать! Из хозяйства Непроходимимов он вынул несколько картонок с вырезанными буквами и сунул себе под куртку. Угольком из вчерашнего костра он написал на створке ворот: ВСЁ РАВНО Я УШОЛ К ТРАКТОРИСТУ.
Теперь скорей через поле, через лесок, через ярок. Тракторист сказал — тут рукой подать!
Пышта шагает по отметинам-зарубкам, которые оставили тракторные колёса. Он шагает враскачку. Так ходит Фёдор, и Пышта чувствует себя привычным ходоком, которому не страшны расстояния.
Что случилось с полем? На тракторе он пересек его за минуты, а сейчас поле растянулось, будто кто-то огромный ухватил его за края, тянул-тянул и растянул до горизонта. Пышта взмок, пока добрался до леса. Ничего, это Майкина таблетка сработала, простуды выходят вон. Пышта немного посидел на опушке, там, где лёжа доцветали вывернутые плугом ромашки. Поле прошёл, остались лесок да ярок — рукой подать.
Лес шумел. Лужи на лесной дороге морщинились от ветра. Рубчатый след трактора то и дело исчезал в больших, как озерки, лужах. На тёмной воде качались берёзовые листья. Пышта обходил их, хватаясь за гибкие рябинки. Один раз чуть не упал: наступил на гигантскую, трясущуюся от старости, разбухшую от дождей сыроежку.
В ельнике лицо ему облепила раздёрганная осенним ветром паутина. Он чихал, рукавом стирал её со щёк и ушей.
Вдруг мокрые, слежавшиеся листья у ног Пышты взбугрились, шевельнулись, и пошёл, пошёл вытягиваться под ними длинный-длинный лиственный тоннель. Кто-то на бегу прокладывал его. И там, где листья были пореже, Пышта разглядел: проскользнул чёрный блестящий нос и шерстяной бочок. Видно, под покровом листвы перепуганная полевая мышь спасалась бегством от Пышты. А может, крот?
Он свистнул вслед своим новым разбойничьим свистом и тут же остановился, поражённый другой встречей. Шёл ёж. Он шёл юрко, быстро, короткими перебежками под низкими еловыми ветвями. Он шёл, выставив вперёд свой длинный, курносый на кончике нос. Лап его в листве не было видно, и вроде бы он катился на крохотных шаричках-подшипничках. А на иглах ежа бочком сидел крепкий гриб. Ага, на зиму хитрец заготавливает! Пышта приветливо свистнул и ему вслед.
А через несколько шагов услыхал над головой знакомое: тук-тук. Увидал дятла. Он долбил ствол с такой быстротой, будто вместо головы у него был механический молоток. Постучал, постучал и перелез на другую сторону ствола — наверно, поглядеть, не продолбилась ли дырка насквозь и не торчит ли оттуда его собственный нос? Пышта засмеялся. И как раз лес кончился, и открылось поле. Вдоль дороги изгородь из почерневших от дождя жердей. А за нею на земле капустные листья и крепкие белые пеньки от кочанов.
Эх, жаль, уже убрали капусту! Пышта проголодался, очень.
Он пролез между жердями. Капустные пеньки тоже штука неплохая, они ведь низы кочерыжек. Был бы нож, можно бы срезать!
Ножа не было. Пышта присел на корточки и, приловчившись, отгрыз горьковатый кусочек. Пенёк грубей кочерыжки, на зубах он делился на жёсткие нити, но всё-таки Пышта их грыз и за хрустом не услышал, как затормозила у изгороди машина «Победа».
— Гляди-ка, заяц по кочерыжки повадился!
На Пышту, посмеиваясь, глядел незнакомый водитель в кожанке и картузе.
— Заяц, ты голодный? Пойди-ка сюда!
— Не голодный я! Грызу, пышто люблю кочерыжки! — Но в животе у Пышты заурчало от голода.
— Ты куда идёшь, а? Может, нам по пути, я подвезу?..
Машина тряско бежала по просёлку. Водитель негромко насвистывал и краем глаза рассматривал Пышту.
— А уши у тебя все-таки как у зайца, — сказал он.
Тут Пышта вспомнил, что на голове у него, узлом кверху, Майкина косынка. Хотел стащить, но водитель отсоветовал:
— В войну я был ранен, так полгода повязку носил… — и, одной рукой держась за баранку, другой поправил косынку так, что стала, как боевая повязка.