Жил-был Пышта
Шрифт:
— Молодцы люди, — сказал председатель. — Разверни-ка вон тот свёрток, жена в дорогу дала…
В свёртке оказался хлеб с сыром.
— Ешь, ешь, не стесняйся.
Машина так прыгала, что Пышта четыре раза прикусил язык. Потом выехали на ровную дорогу. Слева стволы деревьев поднимались вверх. А справа торчали одни макушки; стволы уходили вниз с обрыва, и сквозь них светло поблёскивала река.
— Речка Путинка. — Председатель остановил машину. — Вылезем на минуту. Покажу тебе нашу Высотку. Мы тут санаторий для ребят
Они вышли из машины. Сквозь низкий соснячок вышли на поляну. Она была как терраса над рекой. Сзади обступили её дубы и старые высокие берёзы. А впереди был обрыв, и сосны протягивали сюда снизу свои мохнатые вершины. А сквозь хвою виден был бетонный мост и другой, низкий, берег.
— Заяц, куда ж ты подевался?
— Я тут, — ответил Пышта из ямы, куда он нечаянно провалился. — Тут всё изрыто и бузиной поросло…
Он закидывал ногу повыше, ложился животом на осыпавшийся откос, стараясь вылезти.
— Погоди. — Опершись о землю, председатель спрыгнул вниз. — Это не ямы. Ходы сообщения, траншеи, окопы. Тут были большие бои в войну. Враг — на том, низком, берегу, мы — на этом…
Он медленно шёл, трогая руками откосы. Размочалившиеся от старости брёвна торчали из земли.
— Видишь, накат сохранился, кровля нашей землянки…
Прошли дальше. Раздвинув заросли бузины, председатель положил руку на выступ оползшей земляной стены.
— Тут наш пулемёт стоял. Мы эту высотку трое суток держали, не пустили врага…
Он отодвигал крапиву, ногой приминал сушняк, освобождая Пыште путь.
— Вот отсюда, из этого окопчика, ушёл на подвиг мой командир взвода, сержант Непейвода.
— Тот самый? Тракторист? — воскликнул Пышта.
— Тот самый, к которому ты в гости собрался. Видишь мост? — Он приподнял Пышту за локти, и Пышта увидал обрыв, сосны и бетонный мост через реку. — Тогда мост был другой, деревянный. У сержанта имелись всего две гранаты. Он ждал, пока на мост взошли три фашистских танка. Тогда бросил гранату под гусеницу первому. Подорвал. Потом бросил гранату под третий танк. Понимаешь, расчёт? Третий подорвался, а средний оказался в ловушке. Мост запылал, и все танки рухнули в реку.
Высунувшись, грудью налёгши на край окопа, затаив дыхание, Пышта слушал и глядел вниз.
— А сержант?.. — спросил он.
— Ранило тяжело. В госпитале ему сам командующий орден Славы на грудь приколол. Храбрый, мужественный был человек. Герой был Непейвода.
— Неправильно вы говорите, — ответил Пышта. — Мы с Владиком это правило проходили.
— Какое правило? — удивился председатель.
— Вы говорите «была» да «был». Значит, прошедшее время. А он сейчас есть, он Дальнюю пустошь пашет. Значит, настоящее время.
— А-а, вон что… Возможно, я ошибся. — В задумчивости председатель погладил старые, замшелые брёвна. Лицо у него погрустнело. Конечно, не очень-то приятно ошибаться.
— Ничего, — утешил его Пышта. — Всё можно исправить. Фёдор, мой товарищ, говорит: главное, чтоб сила воли была.
— Да, конечно, если сила воли — всё можно исправить, — согласился председатель. Но он думал не о грамматике, как Пышта, а о судьбе своего фронтового командира, Анютиного отца, о человеке, который потерял силу воли.
Они вылезли из окопа.
— Весной начнём строить. Чтоб все слабые ребята становились сильными. Назовём санаторий — «Высотка».
Они влезли в машину, поехали дальше. Со взгорья они увидали за берёзовой рощей поле. А среди поля стоял вагончик с окошком и трубой, отсюда он казался маленьким, как спичечный коробок.
— Вот она. Дальняя пустошь, — сказал председатель. — Беги напрямик, пашней. Сапоги у тебя — вездеходы! Скажешь Непейводе: привет, мол, от Степана Коробова. Велел, мол, передать: «Советская власть на тебя надеется». Повтори, как скажешь? — Он протянул Пыште руку.
— «Советская власть на тебя надеется!» — твёрдо повторил Пышта и зашагал напрямик по неровной, вспаханной земле, то подпрыгивая, то проваливаясь меж комьев земли.
Глава 15. Справедливый суд
Счастливец Пышта живёт в вагончике уже вторые сутки! В этом вагончике удивительная печка. Печка-бочка! Железная бочка лежит набоку, на четырёх кирпичных ногах. Сбоку, в днище, — дырка, дрова класть, в верхнем боку — труба вставлена.
Пышта сам разжигает её щепками. Пламя гудит, как буря, бока у печки-бочки раскаляются докрасна. Пышта сам кипятит чайник, сам варит картошку.
Он отлежался в тепле на полатях. Он уже столько выпил горячего чая, поел щей; он всю ночь держал ноги на тёплом камне, — тракторист разогрел камень в огне, сунул под одеяло. И Пышта выздоровел.
И сейчас Пышты в вагончике нет. Тракторист взял его с собой пахать. И не простое поле, а заросшую многолетними сорняками пустошь.
Непейвода сказал:
— Ты теперь мой помощник, тоже механизатор.
А вчера примчались сюда Майка и Фёдор на чьих-то велосипедах и Пышту не очень ругали.
Они позволили Пыште погостить у тракториста. Фёдор и Непейвода разговаривали долго про всякие машины, а когда уехали, тракторист сказал:
— Этот бородатый — толковый парень. А сестра у тебя красивая. И ты тоже парень ничего, — и улыбнулся. Жаль, Майка не видела, а то думает — он не умеет улыбаться.
И вот настало сегодняшнее утро. Оно у механизаторов начинается рано. Пышта и тракторист уже в поле. Темно и уже не темно. С каждой минутой всё виднее игольчатые стрелы, льдом сковавшие землю. А за столбами электролинии край неба горит огнём. Пыште кажется — провода раскалены докрасна и столбы обуглены дочерна. И почему птицы не улетают от такого жара? По обе стороны столбов розово-белые птицы сидят рядками.