Жил-был Пышта
Шрифт:
Средний род в классе прошли уже давно. Но никогда ещё Пышта не встречал стульев среднего рода и яблок мужского рода. И он осмотрел стул, перед тем как сесть, и яблоко, перед тем как съесть. Обыкновенные!
И вдруг увидел, что рука тракториста лежит близко от рюмки.
— Дяденька Непейвода! Пойдёмте! Пышто нам пора! — запросился домой Пышта.
— Ему скучно! Выйди, мальчик, погуляй. У нас садик хорошенький. — Супруга уважительно поправила чехол на софе.
— И ты хозяйством займись, у нас тут свои дела, — приказал Шнырин.
Супруга
Людям ходить можно по одной дорожке, к калитке. На ней замок.
«Что я — в плену? Возьму да перелезу!» — решил Пышта. И полез. А поверх калитки и по всему забору, как жирные чёрные слепни, сидели железные колючки. И он порвал штаны.
— Куда полез, озорник! — крикнула из курятника высокая старуха. — Заявился незваный гость, так сиди смирно. Водит тут всяких…
— Кто? — насупившись, спросил Пышта.
— «Кто, кто»! Известно, зятёк водит. А потом ложек недосчитаешься, а они серебряные! — Сквозь проволочную сетку старуха не спускала с Пышты глаз. А куры у её ног толкались, лезли друг на дружку, клевали зерно.
Где-то Пышта уже видал эту длинную, как цапля, старуху? Ну и ладно, видал, не видал… Больно нужны её ложки! Он разозлился и пошёл в дом.
В кухне, свесив к полу соломенные кудельки волос, Супруга собирала рассыпанные спички. Поднимет одну, наклонится за другой. Поднимет другую, наклонится за третьей…
Пышта давно обещал Фёдору быть вежливым. Он сгрёб все спички и подал Супруге.
— Ах, нет, нет! — воскликнула Супруга, рассыпала спички и опять стала собирать по одной: — Проходи в комнату, мальчик!
— А… а что вы делаете? — изумился Пышта.
— Худею, — сказала Супруга. — Заграничная система. Не мешай.
— Пусть ноги вытирает! — крикнула со двора старуха. — Каждому подай, за каждым вымой, всё задаром!..
Как она сказала «задаром», так Пышта и вспомнил. Да ведь они её в автобусе подвозили на рынок.
— А-а, Пережиток капитализма! — высунувшись в дверь, крикнул Пышта шныринской бабке.
Супруга выпрямилась:
— Ты кому дерзишь?
Но Пышта разъярился. Хотел быть вежливым — не дали? А теперь — не дерзи? Подумаешь — худеет! Подумаешь — софа! Подумаешь — стуло! Подумаешь — вытирай ноги! Все они тут пережитки капитализма!
Он влетел в комнату, не вытирая ног. Проехал по паркету прямо к столу. И нечаянно, конечно, нечаянно, совсем нечаянно толкнул тракториста прямо под локоть. А рюмка была уже в руке тракториста. И вино расплескалось.
Тракторист встал. Взял приготовленный свёрток.
— Прощения просим, время ехать, — сказал он хозяину.
Вышли на улицу. Тракторист стал прикреплять
— Анюта, что ли, научила? — спросил он, не глядя на Пышту.
— Не-а, — ответил Пышта.
Когда вернулись в полевой вагончик, уже смеркалось. Поужинали. Непейвода сказал:
— День потерян. Буду ремонтировать ночью.
И ушёл. А Пышта не сразу лёг спать. Он задумал важное дело. Он — Непроходимим и должен бороться с непорядками.
Потому он утащил у тракториста газету, разложил на столе, поверх положил картонку с вырезанными буквами и чёрным угольном зачернил все прорези. На газете крупно и черно отпечаталось:
МОЛНЕЯ! ДАЛОЙ ВИНО!
Пышта прилепил плакат к двери снаружи и лёг спать. Он задул лампу. Он ничуть не боялся темноты. Он же не один. В широком поле с ним тракторист.
Утром, когда он проснулся, было светло, издалека нёсся хлопотливый говор трактора. Ура! Отремонтировал, значит! Пышта сунул в рот картофелину (глядящие остыла с вечера!), плеснул в кружку чаю (и чайник тёплый! Вон как печка-бочка держит тепло!) и выскочил вон.
«Молнии» на двери не было. Вот жалость-то! Наверно, ветер ночью сорвал…
Тракторист увидал Пышту, затормозил:
— Залазь.
Он был угрюмый. А Пыште было весело, он мигом забрался в кабину. Нос его покраснел от холода, щёки блестели, как налакированные, до бровей натянут новый берет. Хорошо! Он ведь не просто так катается! Нет, у него задание! Обернувшись, он глядит за плугом, чтобы ровно ложился пласт, чтобы вывороченными корнями не забило ножи-лемеха и чтоб не перевернулись бороны.
Бороны не переворачиваются. Пласт ложится ровно. И тогда Пышта глядит ещё на грачей. Они не расхаживают спокойно по борозде, как весной, — они чёрной тучей носятся над головами Пышты и тракториста, машут крыльями и кричат, наверно, о скором отлёте. И вдруг все, как один, накренив крыло, круто поворачивают и бесшумно, словно чёрные планёры, садятся на пашню. И чёрная земля сразу кажется светлой рядом с угольной чернотой птиц.
Трактор вылезает на дорогу, подняв вверх стальные ножи. Земля начистила их до серебряного блеска, в них отражается голубизна неба. Поворот, снова въехали на поле. Р-раз! — и ножи упали на землю, прокладывают новую борозду. И опять валятся вслед репейники и злые осоты.
А в другой раз не доехали до края, повернули раньше.
— Там ещё, наверно, три метра не допахали, — сказал Пышта.
— Кустарник, — коротко пояснил тракторист.
— А мы бы его выдрали из земли!
— Шут с ним, пусть растёт, — сказал тракторист.
Пышта вспомнил председателя Коробова и сказал:
— А если по всем полям три метра не допахивать…
Но тракторист не стал его слушать, засвистал какую-то песню.
Когда же попахали долго и осмотрелись, они увидали, что за ними из края в край лежит тёмная вспаханная земля. Тракторист повеселел.