Жилбос. Девушка из будущего
Шрифт:
– Да кто ты, собственно, такой?! – опять всё возмутилось в Савле.
– А это тебе решать. – Последовал ответ. – С позиции выгоды или без неё. – На что Савл поспешно хотел уже было задаться вопросом: «Это как?», но на подходе к этому вопросу он вдруг понял, на какой вопрос он должен ответить, чтобы решить для себя этот вопрос своего понимания: пророк он или лжепророк? – И Савл со всей своей расчётливой обстоятельностью взялся за фигуральные весы, которые всегда с ним, и принялся за своё взвешивание. – Если он пророк, – начал размышлять Савл, – то он определённо предвидел этот мой поступок и заготовил для меня такой ответ, что мне, хочешь, не хочешь, а придётся расстаться с золотым. И я ещё ему скажу спасибо за то, что он с меня взял только один золотой, а не больше, как он бы спокойно мог. Нет, этот вариант мне не выгоден. – Подвёл итог Савл, никогда не выпускающий из своей крепкой хватки и меньшего достатка. – А если он лжепророк, то тогда он полностью в моей власти и вряд ли что может мне противопоставить, когда на моей стороне закон, сила и вся власть. И получается, что этот вариант мне больше выгоден. – Рассудил Савл. И он хотел было уже остановиться на этом, полностью его устраивавшем варианте, но что-то ему не даёт во всём этом деле и виде человека в лохмотьях покоя, и он никак не может на это решиться. И он со злостью вопрошает себя: Но тогда чего он добивается?! И так ли мой выбор верен?
– Только не обесцень себя. – Из откуда-то из неведомого, вдруг доносится до Савла голос, и Савл замирает в одном положении, глядя куда-то в неведомое пространство. И так до тех пор, пока отшельник, прокашлявшись, не приводит его в чувства. А как только Савл приходит в себя, то он его спрашивает: Так что ты решил?
– По поводу чего? – переспрашивает Савл.
– По поводу моего первого вопроса. – Говорит отшельник.
– И много будет вопросов? – спрашивает Савл.
– Для ровности счёта ровно дюжина. – Отвечает отшельник.
– А я значит, самый первый, кто должен отвечать? – спрашивает Савл.
– За большую отдачу и воздаётся по той же мере. – Туманно для мастера точности счёта и мерила веса, каким был Савл, отвечает отшельник.
– Тогда у меня к тебе последний вопрос. – Немного подумав, сказал Савл.
– Говори. – Говорит отшельник.
– А зачем тебе понадобился финик? – спрашивает Савл, вызвав радость на лице отшельника. – Ты, Савл, сумел отделить зёрна от плевел, сделав для себя верный выбор. – Говорит отшельник, затем раскрывает кулак с фиником и, сказав: «Я проголодался», закидывает его в рот и, глядя на Савла, начинает, улыбаясь, жевать.
– Я, пожалуй, присоединюсь к тебе. – После недолгого наблюдения за отшельником, с улыбкой говорит отшельнику Савл, закидывая в рот финик.
– Да, как бы ты не был крепко настроен на одиночество своего существования, а общественное начало берёт своё. – Повторил я чей-то, а может быть и свой тезис, закрывая книгу комментариев и интерполяций к первоисточнику обветшавших истин. После чего объёмным зрением посмотрел на своё одинокое положение в этом мире, – на свои географические частности, голые стены и полы квартиры, я уже насмотрелся до осточертения, – и давно уже догадавшись, что и мне никуда не деться от самого себя, хоть отчасти требующего общения, начал понемногу собираться на выход из квартиры, навстречу человеческому общению.
Ну а когда человек относительно долго находится в одиноком состоянии, то на него, кроме, конечно, всех касающихся законов физического воздействия, плюс супер гравитация, в своём приоритете начинают действовать, так называемые, законы подлости, или кому больше нравится, близко стоящие к его сущности закономерности. И первое, что сразу вдруг человеком выясняется, так это то, что эти законы, как оказываются, стоят на защите общества, в противопоставлении к которому, ты вышел со своим одиночеством. А всё дело в том, что закон подлости в воздействии на тебя выбирает коллективный подход. И как говорится в простонародье, пришла беда, то есть на твой счёт включено судебное делопроизводство, открывай ворота. И теперь только и успевай подставлять свой лоб для летящих со всех сторон неприятностей.
– Кредит, конечно, я взял не сегодня и не вчера, – взявшись за инвентаризацию навалившихся на меня проблем со времени моего, если не судьбоносного, то определённо изменившего моё расписание жизни, разговора со своим отныне бывшим начальником, Валерианом Никифоровичем, принялся рассуждать я, – но особенно себя прочувствовать он дал мне сейчас, когда я потерял основной источник своих доходов. И что теперь? Продавать купленную в кредит машину? – задался я глупым вопросом, на который имелся свой, более разумный ответ. – Да кто же её купит, если она взяла и сломалась. А вот это уже определённо знак. – Всё отлично понял я за коллективную составляющую, начавших действовать на меня законов подлости, которые только на начальном этапе никогда не понимаются, к чему они попавшего под их действие ведут. А уж только потом и никак не раньше, как только ты намыкаешься, набьёшь шишек и временами наплачешься, то тогда ты поймёшь, в каких целях была проведена эта воспитательная работа с тобой – вернись к своим корням, своему социуму, и попроси у него или части его о помощи. И оно никогда тебя не проигнорирует и хотя бы тем же советом: «Сам заварил эту кашу, сам и расхлёбывай», тебе поможет.
Ну а я, как только машина так непредсказуемо для меня, но вполне отвечающе сложившемуся моменту себя повела, и не заметил, как вышел из себя, а затем из машины, с чем меня сигналами клаксона поздравили пролетающие мимо автомобили. А всё дело в том, что это произошло со мной на оживлённой автомобилями автостраде, по которой я даже не спешил, а спокойно себе ехал с работы, после знакового разговора с Валерианом Никифоровичем.
И я, ещё садясь в автомобиль, как сейчас, но не тогда помню, усмехнулся: ну а теперь для полного комплекта не хватало, чтобы автомобиль в дороге сломался. – Вот такой я не бывалый оптимист на счёт себя. – Как опять сейчас помню, засмеялся я, вставляя ключ зажигания. А ведь эта моя заявка на собственный оптимизм и была первым основанием для начала действий в отношении меня, а точнее, против меня, всех этих законов, даже не подлости, а неизбежности.
Хотя, по мне так, это несколько спорно, и как я думаю, то всё началось несколько раньше, когда я решил пострадать за правду, а на самом деле, сам того не понимая, выступил инструментом для озвучивания принципа Питера, действующего в коллективной связке с этим подлым законом. В канонической форме он звучит так: «В иерархической системе любой работник поднимается до уровня своей некомпетентности», тогда как я его озвучил более всем понятливым языком: «Вы, Валериан Никифорович, дурак дураком». И как какой-то первооткрыватель, который идёт против общего мнения, как тот же Джордано Бруно, со своими мыслями о строении вселенной, – а я коснулся своим вниманием, а если точнее, то подверг сомнению не менее сложную конструкцию, принцип построения иерархической вертикали власти, – стал гоним и должен был пострадать.
Когда же я записал себя в оптимисты, то там, наверху, как будто услышали это моё пожелание и немедленно его реализовали на практике. Наверное, у них в этом момент образовалось окно незанятости, а так от них никогда не дождёшься ответа, когда очень просишь для себя крайне необходимого. В общем, работают по остаточному принципу, подбрасывая время от времени то, что ни кому и даром не нужно.
И вот когда я с разведёнными руками (за голову я уже нахватался) от непонимания того, как так можно со мной поступать и почему именно сейчас, оказался перед фактом своей избранности судьбой злодейкой, то я ничего лучшего не придумал, – а как сейчас я это понимаю, всё это было закономерно, – как начать выплёскивать всю свою злость на не могущей мне ответить машине. Но как оказывается, и в этом я заблуждался, и мой автомобиль так мне ответил, что я до сих пор хромаю. В общем, я захотел со всей силы пнуть по колесу автомобиля, – оно помягче и не оставляет на себе вмятин, – ну и не рассчитал удара, а может автомобиль применил против меня один из принципов дзюдо: «Поддаться, чтобы победить», и как результат, я прыгаю на одной ноге вокруг автомобиля, а проезжающие мимо автомобили с неравнодушными гражданами в них, подбадривают меня всё тем же способом, сигналами клаксонов.
И теперь понятно, что мне уже не до автомобиля, когда самому требуется медицинская помощь. И я вызываю эвакуатор для автомобиля и такси для себя, которое и доставляет меня в приёмное отделение одного из ближайших травпунктов, где как я, сидя в очереди, понял, всегда полно народу, шумно и временами страшно смотреть на что способен человек и его организм, испытывающий на себе невероятные фантазии своего обладателя.
Но вот очередь доходит и до меня, и меня на пороге приёмной встречает жизнерадостного и массивного вида врач, которому смешно на меня смотреть, а может быть, он, таким образом, подбадривает нас, людей, споткнувшихся на своей судьбоносной подножке. И не успел я переступить порог, как он уже за мной всё подмечает. – Цвет лица хороший. – Говорит доктор Бублик, как написано на его халате. – А это уже внушает оптимизм. – Расплывается в улыбке он. А я бы ему сказал, что как раз причиной моего здесь появления, стал мой чрезмерный оптимизм насчёт себя, но не сказал.