Жить

Жарков Евгений Александрович

– Помянем.
– сказал Дима.
– Дай рюмку, Тань.

Таня достала из пакета рюмку.

– А чё не из горла?
– спросила.

Никто не ответил.

Протянула Диме два бутерброда с салом.

– Прикусите хоть.

Дима выпил, взял бутерброды, один отдал выпившему следом за ним Паше, другой стал есть сам.

– Молодой ещё.
– сказал Паша, глядя на памятник. В голосе его чувствовалось сожаление.

– Да.
– вздохнул Дима.

– И чего ему не жилось?...

–

Да.

– Сейчас бы с нами...

– Да.

– И Таньку в школу и всё бы...

– Да.

На соседний памятник сел большой чёрный ворон. Ворон смотрел на них с интересом. Паша кинул ему к памятнику кусочек хлеба. Ворон слетел, взял хлеб в клюв и залетел обратно на памятник. Съел хлеб и продолжил разглядывать людей. Лёгкий ветерок ерошил его перья. Ворон был весь иссиня-чёрный и сверкал, словно глянец.

– Красивый.
– сказал Дима.

Паша согласительно покивал головой.

– Пошли дальше.
– сказал он.

– Куда сейчас?
– спросила Таня.

Паша задумался.

– Давай к тёте Яде и дяде Коле.
– сказал Дима.
– Тут недалеко. А там потом решим.

– Ага, точно.
– согласился Паша.
– Давай.
– отхлебнул из бутылки и протянул Диме.
– Ты помянула?
– спросил Таню. Таня кивнула головой.
– Что-то я не видел. Ты чё там сзади стоишь как-то? Ты давай рядом с нами поминай.

Они пошли дальше.

По правую руку были старые могилы, порушенные временем. Их изъела ржавчина, изгрызла труха, изнурили взгляды людей. На них были старые потускневшие изображения, обрамлённые в потрескавшийся мрамор, победнее - в грязный гранит, ещё беднее - в порыжевшее железо, ещё беднее - в раскоряченные кресты. Оттуда особым потусторонним взглядом смотрели дремучие люди, которые и в загробной жизни, видимо, слились с материалом, из которого были изготовлены их памятники. Так казалось если задержаться глазом дольше, чем нужно. На иных могилах вместо земляной насыпи красовались большие муравейники. Между этими старыми кучами затерялся особый, поросший быльём участок, с крохотными квадратиками земли, огороженными слишком громоздкими цепями по периметру. В каждом квадратике стоял игрушечный памятник и, если хорошенько присмотреться, можно было увидеть даты жизни погребенных там людей. Все они были очень старыми, времен первой мировой, 20-ых, 30-ых годов прошлого века и одновременно очень молодыми - никто из них не прожил больше года.

Там обильно росло кустовьё, высокие деревья, трава и всё, что только может вырасти, если оставить землю без должного присмотра.

Слева было песчаное царство. Сверкали лакированные светло-коричневые кресты, стоял свежий, блестящий мрамор, лежал идеально серый гравий, все камушки в котором были идельно-одинаковые и идеально-круглые, как зернистая красная икра в элитном ресторане. Многообразие форм, рисунков, буйство замысла и фантазии. И неимоверная свинячья грязища на стежках между могил, как будто там целыми днями гоняли туда-обратно роту солдат. Люди на фотографиях здесь были все свежие и молодые, независимо от возраста; совсем недавние, ещё не успевшие раствориться в прошлом, ещё одной ногой цепляющиеся за этот свет. Как будто бы можно даже поговорить. И говорили, и причитали, и плакали, и терзали руками гравий, и месили ногами песок. Ни одного кустика, ни одного деревца, ни одной травинки. Песок и гравий, песок и гравий, песок и гравий. Только что умер? Песок. Прошло время? Гравий. Кучи песка лежали возле начала и конца каждого ряда, на перекрёстках и просто так, где придётся. При кучах - вёдра. Опалубка. Опалубка с гравием. Опалубка в досках. Опалубку заливают. Опалубка без гравия, сплошь залитая цементом с выемкой под памятник. Памятники чёрные и тёмно-серые, с изображениями во весь рост и

только головами, с рисунками дорог, деревьев, машин - даже с номерами - и нехитрой, простецкой поэзией, выскребанной на громоздких камнях не слишком грамотными мастерами погребального искусства. Кто-то улыбается, кто-то хмурится и глядит исподлобья, кто-то стоит в деловом костюме, запустив правую руку в карман, а левой оперевшись о капот Мерседеса. Всюду несметь воронья. Здесь у них пир, здесь они за милую душу дербанят печенье и конфеты, а на Радуницу кувыркаются, довольно крича, в куче сваленных под могилами яиц, салатов, мяса, сала и кутьи.

Они подошли к двум песчаным холмикам с крестами.

Таня налила, Дима с Пашей выпили, потом Таня выпила сама.

Стояли, закусывали.

– Что-то у них могилы просели.
– сказал Паша. И Диме.
– Пошли, песка принесём.

Дима взял стоявшее возле соседского креста ведро и направился было к насыпанной неподалёку куче с песком, но задержался.

– Глянь.
– позвал он Пашу.

Паша подошёл, и Дима показал на фотографию на кресте.

– Это ж этот, ну, парнишка дурноватый.
– сказал он.
– Который на велике всё время. Сосед ведь твой.

Паша вгляделся в фотографию. Подошёл поближе. Потёр её рукой.

– Точно.
– сказал он.
– А я и не знал.

Они быстро обсыпали могилы, ещё раз помянули погребенных на этом месте мёртвых людей, а заодно и соседского покойника, вылили им и ему под кресты немного водки и оставили что-то поесть.

– Птичкам.
– как бы оправдываясь, никому сказал Дима.

Они пошли дальше.

– Куда мы?
– спросила Таня.

– К ребятам зайдём ещё.
– хмельно ответил Паша.

Они переходили из южной части кладбища в северную. Здесь было намного меньше могил, и росли высокие сосны, как будто прямо из песка. На соснах сидели вороны, иногда воробьи. С них падали какие-то веточки и шишки.

Паша пару раз споткнулся и выругался, Дима осторожно придержал его под локоть. Таня месила ногами грязь, представляя что это снег и надеясь услышать характерный скрип. Ещё она думала о Диме.

Налетел какой-то ветер и, отхлестав всех по щекам, быстро исчез. Он перебрался метров на пятьдесят вперёд и поднял там небольшую стену песка.

– А давай к Володе зайдём.
– неожиданно сказал Паша, резко обернувшись к Диме.

Дима пожал плечами.

– Ты как?
– спросил он у Тани.

– Сами смотрите.
– ответила.

– Пошли тогда.
– скомандовал Паша и повернул налево.

Володя умер от рака. Его похоронили два года назад, но могила выглядела на все тридцать, а то и пятьдесят лет. Старый, подёрнутый мхом и грязью гранит, чёрно-белая, чуть не прорисованная фотография, весь заросший высоченной травой могильный холм, на который можно было пригонять коров.

Ряд могил, среди которых находилась Володина, был обращён своими фотолицами на широкое, покуда не засеянное мёртвыми поле. На поле росла густая трава, кое-где уже пожухлая, но в основном всё ещё по-летнему сочно-зелёная.

Солнце закрыли тучи, и всё вокруг заполнил бледный свет. Этот свет отражался на могильных медальонах, и лица похороненных людей светились, словно энергосберегающие лампочки, ещё не набравшие мощь.

– Давно тут не был.
– сказал Дима.