Жития Святых (все месяцы)
Шрифт:
Помолившись Богу, Евгений вместе с дочерью своею, облеченной в мужские одежды, вступил в монастырь. Оба они стали подвизаться среди других иноков. Дочь его день от дня все более и более успевала в добродетельной жизни. Она отличалась своим послушанием, смирением и всегда стремилась на большие подвиги. Прошло несколько лет. Иноки того монастыря считали ее за евнуха, ибо у нее не было усов и бороды, и голос ее был тонок. Другие же думали, что такой голос у Марина вследствие его великих подвигов и поста, ибо Марин принимал лишь немного пищи и то не ежедневно, а через день.
Спустя некоторое время преподобный Евгений преставился к Богу в иноческом чине, так что дочь его Мария, или иначе отрок Марин, осталась сиротой. С этого времени она еще более стала подвизаться, умерщвляя тело свое многими трудами и воздержанием. Благодатью Божией она до того преуспела в добродетелях, что получила даже власть над духами злобы: к ней часто приводили страждущих от нечистых духов; святая возлагала на них руки, молитвой своей изгоняла из них бесов, и больные становились совершенно здоровыми.
В этом монастыре было всего 40 человек братии, украшенных всякой добродетелью и духовной мудростью. Ежемесячно из числа братии 4 инока были посылаемы на огороды ради монастырских потреб, ибо монастырь тот имел села, удаленные от обители на значительное расстояние. Посредине, на пути между монастырем и огородами, находилась гостиница, в которую заходили для отдыха братия, идущие на работу или возвращающиеся оттуда. Сам хозяин той гостиницы с любовью относился к инокам, отвел им особое помещение и заботился о них. Враг человеческий, не терпя столь добродетельного жития юной отроковицы в мужском образе, ее любви к Богу, усердия в трудах и иноческих подвигах и неуклонного терпения, восстал на нее. Он хотел воспрепятствовать ей в ее подвиге и обесславить ее. Он хитрым своим коварством устроил следующее. Однажды игумен того монастыря призвал к себе инока Марина и сказал ему: «Брат Марин, я знаю твою добродетельную жизнь, знаю, что ты подвизаешься в послушании, не откажись, сходи на монастырские работы. Ведь некоторым инокам неприятно, что ты неисходно пребываешь в монастыре и никогда не выходишь на огороды для работы, потребной для нашей обители. Отправься туда, чадо, и получишь множайшую мзду от преблагого Бога, ибо и Он Сам не возгнушался послужить Своим ученикам». Услышав это, Марин упал ниц пред игуменом и сказал: «Благослови меня, честный отче: я пойду, куда ты велишь».
Вместе с другими тремя иноками Марин отправился на монастырские работы. Дорогой он ночевал в упомянутой гостинице. У хозяина же той гостиницы была дочь, уже совершенно взрослая. Некий воин, ночуя в той гостинице, растлил ее, и она зачала. Тот же воин научил ее сказать своим родителям, что в падении ее виновен Марин. Когда родители ее спросили дочь свою, кто ее обольстил, она указала на Марина. Сильно опечалился ее отец. Он отправился в монастырь и с гневом стал кричать:
— Где у вас здесь сей лукавый и ложный христианин, который выдает себя за инока?
К нему вышел монастырский ключарь со словами:
— В добрый час ты пришел, но отчего же так печален, почему ты восклицаешь с таким гневом? Смирись, молю тебя.
На это гостиник отвечал:
— Проклят тот час, когда я свел знакомство с вашим монастырем. Горе мне! Что за несчастие случилось со мною. Как мне быть, не знаю.
Игумен, услышав об этом, призвал к себе гостиника и спросил, что с ним случилось, чем он столь опечален, чего желает он.
— Чего я хочу? — сказал гостиник, — я хочу, чтобы мне никогда и нигде не видеть ни одного инока и не говорить с ним.
Когда игумен спросил, почему он так говорит, гостиник отвечал:
— У меня была единственная дочь. Я думал, что она успокоит меня на старости — и вот что сделал с нею Марин, которого вы считаете добрым и благонравным христианином, — он обесчестил мою дочь, и она зачала от него во чреве своем.
Услышав это, игумен сильно удивился и отвечал гостинику:
— Что мне делать: сейчас Марина нет в монастыре, ибо он еще не возвратился с монастырских работ. Когда же он придет, я немедленно изгоню его из монастыря.
Между тем возвратился в обитель Марин вместе с прочими тремя иноками. Игумен тотчас призвал его и сказал:
— Таково ли, брат, твое житие, таков ли твой подвиг: ночуя в гостинице, ты растлил дочь хозяина той гостиницы, и теперь она непраздна. Отец ее пришел сюда и всячески поносил нас из-за тебя.
Услышав это, Марин упал в ноги пред игуменом и сказал ему:
— Отче, прости меня грешного, прости Господа ради, я согрешил, как человек.
Тогда игумен, сильно разгневанный этим, с бесчестием изгнал Марина из монастыря.
По изгнании из монастыря неповинный Марин пребывал пред воротами обители; сидя здесь без одежды, он терпеливо переносил и зной и холод. Входящие в монастырь или выходящие из него спрашивали его:
— Почему, авва, ты сидишь здесь обнаженным, перенося сии лишения?
— Я согрешил, — отвечал Марин, — и посему изгнан из монастыря.
Между тем дочь гостиника родила отрока; отец ее, взяв этого младенца, пришел к монастырю и, найдя Марина сидящим пред вратами, бросил пред ним младенца и ушел. Взяв его, Марин с рыданием говорил: «Увы мне окаянному и отверженному. Воистину я, скверный, воспринимаю достойное по делам моим, но сей бедный младенец почему должен страдать и умереть у меня?»
Марин начал просить у пастухов молока и им кормил младенца, как настоящий отец. Мало того, что Марин претерпевал постоянно зной и голод, насмешки и скудость во всем, даже уход за младенцем доставлял ему много трудов и забот. Часто младенец грязнил его одежды, но преподобный Марин все то безропотно переносил в течение 3 лет, терпя и благодаря Бога. По прошествии трех лет братия стала жалеть о Марине. Иноки, собравшись, пришли к игумену и сказали ему: «Отче честный, довольно покаяние Марина; ныне мы просим тебя, прими его в монастырь. Ведь он раскаялся и перед всеми рассказал о своем падении».
Но игумен не хотел послушать их просьбы и опять принять Марина. Тогда иноки снова стали просить его и сказали:
— Если ты не примешь в монастырь брата Марина, то и мы все уйдем. Ведь как мы можем просить Господа, чтобы он оставил наши согрешения, когда мы сами не отпускаем их нашему брату, который уже три года страждет без покрова пред вратами нашей обители.
Услышав это, игумен отвечал инокам:
— Истинно, ради греха, который содеял Марин, он недостоин войти сюда, но ради вашей любви и вашего прошения я принимаю его.