Живая душа
Шрифт:
В колхозе-то она, можно сказать, и выпрямилась. Колхоз ее человеком сделал, одинаковые с мужчиной права дал — сколько наработаешь, столько и получишь, — и смотрят на тебя уже иначе. Мы, как дети, радовались, когда нас за работу хвалили, и силы удваивались.
Только Степан словно не замечал, как я стараюсь, чтобы от людей не отстать, чтобы свое да мужнее имя не опозорить. Наперегонки работала, а он в мою сторону даже не смотрел, будто меня и нет вовсе. Однажды и спрашиваю:
— Ты что же это на людях меня не замечаешь, слова доброго от тебя не дождешься? Или я хуже всех работаю?
— Да чего же тебе говорить, чудо-юдо ты мое! — рассмеялся Степан. — Думаешь, не вижу, как ты стараешься! Но при людях, пойми, не могу я хвалить тебя — подумают: конечно, председатель свою жену захваливает. А этого нельзя, поняла?
— Поняла, — говорю, а у самой от этих слов слезы на глазах. — Нет, все-таки до чего же я люблю тебя, Степан! Как ты думаешь, отчего это, а?
— Отчего? — спрашивает так хитро. — Да вон от того дома до нашего как раз пятнадцать шагов и будет.
Пошутил, называется. Но я рада была, что этот разговор у нас состоялся, просто камень у меня с сердца свалился. Хорошо, когда муж с женой друг друга понимают.
Конечно, то, что другой себе может позволить, председателю никак нельзя; мало, чтобы его люди уважали, надо, чтобы было за что.
Как-то раз все же чуть не сплоховала, чуть Степана не подвела. А дело было так.
Осоку косили. Бригадир расставил нас так, что на моем участке рос сплошной клоповник, есть у нас такая трава. Косить ее одно удовольствие — знай, маши себе косой вправо да влево. Едва принялась косить, несколько шагов сделала, как слышу:
— Ага, коль жена председателя, значит, становись на самое легкое место, а потом все будут говорить, что скосила больше всех!
Оглянулась я, вижу Марья, жена Ефрема, руками на меня машет.
Ну и семья! Что с ними делать прикажете?
— А тебе завидно? Все никак не утихомиришься!
— Да уж куда нам за председателевыми женами гнаться.
— О чем это ты? У председателя, слава богу, одна жена!
— Одна, да не слава богу!
Сцепилась я с ней и вдруг сообразила: что же я такое делаю? Ссора наша бабья, да только Степану от нее неприятность может выйти.
— Эй, Марья, слышь, становись на мое место, а я твоим покосом пойду.
Так мы и сделали, обменялись местами, и Марья сразу утихла. А не уступи, я ей тогда, кто его знает, что могло бы получиться. Люди в селе остры на язык.
Все лето я вместе со всеми косила, а когда рожь созрела, серп в руки взяла. Но вскоре пришлось отказаться, стало трудно нагибаться — в ноябре ребенка ждала. Но все равно от работы не отказывалась: старые мешки латала, лен трепала.
Ждала сына, сын и родился. Александром назвали. Как Степан радовался — и рассказать невозможно, — целый месяц улыбался, как будто сам родился. Я с сыном с утра до ночи возилась, позабыв все на свете. Свекровь даже однажды, на меня глядя, не вытерпела, должно быть, к Степану, приревновала:
— Ты что, в куклы играешь или ребенка нянчишь?
У меня та пора и впрямь самая счастливая была: в детстве-то вместо куклы лучину в тряпки заворачивала.
Рассказываю про свою жизнь, и что надо, и что не надо в одну кучу валю. Может, никому это и неинтересно. Как говорят в дороге: с богом, дальше поехали.
Хорошая жизнь в колхозе наладилась. Меньше килограмма на трудодень не получали. Да разве только хлебом платили?
На третью весну трактор к нам в село прибыл. Все сбежались к правлению: каждый норовит рукой потрогать, и я тоже не умнее других, руку протянула — обожгло пуще печки.
Собаки — и те совсем перебесились, такой гвалт подняли! Видно, за какого-то небывалого зверя приняли.
Вышел трактор в поле: Степан рядом с трактористом сидел, а вся деревня следом бежала.
Три черных следа, три пласта жирной земли оставались позади железной машины. Это сейчас никого не удивляет, а тогда чудом выглядело. Раньше поле семь лошадей весь день пахали, а трактор за вечер управился.
В 1939-м впервые попала в Москву. Вместе со Степаном на Выставку ездили. Степана послали как председателя, меня — как лучшую колхозницу. Конечно, Москва понравилась. Таких больших домов я сроду не видывала, представить даже не могла, что бывает такое. Хожу и то и дело руками всплескиваю: как, думаю, они не рухнут? Как вон туда в верхние окошечки люди забираются? Не страшно им на такой высоте? Наши таежные кедры здесь бы кустами показались. А потом в гостиницу попала и тоже всю ночь думала: не дай бог ночью ветер подымется, не опрокинул бы дома. Вот дурищей какой была!
В Москве совершила поступок, за который Степан долго меня ругал. Еще бы за такое не ругать — за воровство-то.
В одном из павильонов Выставки увидала я мешки с зерном. Ржаные зерна, крупные, у нас таких не бывает. Решила, пойду попрошу горсть на семена.
По-русски я совсем плохо тогда говорила, но все же как могла объяснила свою просьбу женщине, которая за всем там следила. А она головой помотала: мол, нельзя. Я ей опять объясняю, и все без толку. Делать нечего, подкараулила, когда женщина отвернулась, — и хвать полную горсть. И сразу к Степану, горсть эту в карман пиджака ему высыпала. Потащила его вон из павильона, на улице он меня и спрашивает:
— Что это?
— Это-нам для колхоза, на семена.
— Как тебе не стыдно? — рассердился Степан.
— Не себе же я взяла!
— А какая разница! Если каждый так будет таскать, что же получится?
— Ладно, давай я пойду, положу обратно.
— Никуда не ходи, хуже может получиться. Так и быть, отвезем домой, может, приживутся осенью.
Теперь я уже не стыжусь. Прижились у нас семена, рожь поднялась. Пять колосков сомнешь — полная ладонь зерна. Вот во что мое «воровство» вылилось.
А потом война началась. Невесело об этом рассказывать, вспоминать, но что поделаешь! Жизнь шла дальше, не останавливаясь.
В тот день мы силосовали. Почта Нина (никто по отцу ее не знал, поэтому все звали просто Почта Нина) пришла к силосной яме и сказала, что звонили из райкома и всем велели передать, что Гитлер со своей оравой на нашу страну бросился. Из военкомата тоже звонили, передали список фамилий, кому надо было на следующий день явиться в военкомат. Сорок семь фамилий в списке. Среди сорока семи мужиков и мой Степан. Какая после такой вести работа?