Живая душа
Шрифт:
— Насмотрелась? — сам хозяин уже в кресле, потягивает винцо из прозрачного бокала.
Таких бокалов в моей бывшей таверне не было.
— Подойди. Можешь сесть.
Сесть-то я могу, но куда тут можно сесть бывшей замарашке? В кресло не по чину, но ничего другого тут и нет. Ну что же, сядем в кресло. Опускаюсь на краешек, спину держим ровно, от всей русской души надеюсь, что выражение отмытого личика вполне верноподданное, руки благовоспитанно сложены в замок. Глаза не опускаем долу, как требует здешний этикет, напротив, поднимаем взор на уровень груди господина мага.
— Рассказывай.
— С чего прикажете начать, господин Наварг?
— Мой господин.
Мне достаточно короткого взгляда на шевельнувшиеся руки, чтобы
— Прошу прощения, мой господин.
Я набрала в грудь воздуха и начала неспешный рассказ. И, разумеется, говорила чистую правду: как очнулась под телегой, как спасалась от побоища, кто первый меня нашёл… Рассказ затянулся, ибо маг заставлял повторять каждый эпизод по три-четыре раза, выслушивал мои комментарии и ответы, придираясь к словам. А уж вопросов он задал, дай бог каждому особисту так работать. Кто был главой караван? Какого цвета чепраки конных охранников? Какого плетения были кольчуги? Кто командовал нападением? Где ты очнулась в первый раз? Кто нанёс тебе разноцветную татуировку? В какую сторону завивалась верёвка на твоей шее? Чьи трупы там остались лежать? Разбойничьи? Только ли разбойничьи? Кто твои родители? Откуда ты родом? Кто может подтвердить твой рассказ? Сколько правды в рассказе того смерда, что так быстро расстался с жизнью по приговору моего мага? Что от тебя хотели маги главенствующей церкви? Почему ты молчала? Почему вдруг заговорила?
И снова, и снова, и снова одно и то же по десятому разу!
Во время допроса я не смотрела ему в глаза — на всякий случай. Нашла яркое пятно на его наряде, зафиксировала взглядом серебряную пряжку ремня и не сводила с неё глаз.
— Интересный рассказ, — пробормотал господин Наварг, — как ты сказала? Травматическая немота? Пока можешь идти отдыхать.
— Доброй ночи, мой господин.
Он отпустил меня движением кисти. Как на мои глаза, такому нельзя научиться примерно так же, как нельзя научиться летать. Разве что сорок поколений твоих предков по праву рождения получили не только само право повелевать, но и возможность его применить, причём, и первое и второе обусловлено голубой кровью этих самых предков. Полагаю, что и специализированное воспитание тут играет не последнюю роль. Одно движение длиннопалой ладони и человеку понятно — его место даже не на коврике у двери, а в очень далёком углу. Даже тупому крестьянину понятно, что значимость моя, как индивидуума, для «моего господина» равна минус единице, что жизнь моя стоит ровно столько, во сколько господин маг соблаговолит оценить мою никчёмную жизнь… и много чего ещё было сказано. Я побыстрее ретировалась от греха и практически выпала за дверь, где меня мгновенно перехватил тот самый охранник и не слишком вежливо препроводил к двери в нашу с Мунисой комнату.
Я не стала возмущаться и спорить, ибо смысла в этом не было. Смысл действия обретут, когда я пойму на какой ступени социальной лестницы мне определили место — не раньше. Усевшись подле Мунисы, расположившейся почивать, я поднесла палец ко рту, призывая к молчанию. Понятливая компаньонка покивала, но всё же приподнялась на локте, беззвучно вопрошая «как дела».
— Всё в порядке, Муниса, наш господин был милостив ко мне и выслушал вполне благосклонно.
— Вот и хорошо, детка. Укладывайся, отдохни. Меня предупредили, что выезжаем рано, вскоре после завтрака.
Я склонилась к её уху:
— Сейчас лягу с тобой, надо поговорить. Не исключено, что нас подслушивают, поэтому говорить будем шёпотом.
Она покивала и вслух сказала:
— Ложись, детка, на тебе лица нет.
У меня теперь много чего нет… Мы разговаривали, шепча слова практически в ухо друг другу. И кое-что интересное я о себе узнала. Оказывается, меня нашёл вовсе не покойный Марис, а принёс пожилой мужчина в чёрном, подобравший несчастную девочку на дороге. Оказывается, я ползла вдоль обочины с упорством маньяка и без остановки плакала. Грязная, опухшая от слёз, покрытая поверх грязи ещё и слоем рыжей пыли — можно себе представить, как такому подарку обрадовались хозяева таверны! Но тем не менее не добили, отмыли, одели в лохмотья, дали отлежаться и приставили к делу. Собственно, это всё.
Немая, бестолковая, забитая, несчастная девочка, оказавшаяся неожиданно упорной, умной и очень злопамятной. Но сутки назад оказалось, что эта замарашка ещё и может повелевать железом. Оказывается, есть тут такие маги, именуемые повелителями чего-либо, скажем, воздуха. Наличествуют ещё и огненные маги, повелители огня. И повелители воды есть, но этих мало. И совсем редко бывают повелители металла. И сами маги, как правило, люди подневольные, ибо всем правят и володеют исконные владетели — сыновья и дочери таких же владетелей, вот так! И кстати, повелители камней тоже есть, это всегда мужчины. Существуют маги разума, способные распознать и ложь во всех её проявлениях, и много чего ещё они умеют, наш-то хозяин как раз из таких.
Таким образом, я, как и все меня окружающие персонажи, лицо подневольное, и господин Наварг в полном праве меня наказать, убить и ему ничего за это не будет. Здесь никто и не слышал о правах женщин, зато они могут владеть личным имуществом, а также имеют возможность развестись с мужем, если он бесплоден и вообще не способен выполнять супружеский долг. Словом, безраздельной власти мужчины не имеют и слава богу.
И на закуску, почти засыпая, я поняла отчего меня так испужались оба персонажа — дохлый и ныне здравствующий охранник. Серая и невзрачная девочка ни с того ни с сего обзавелась татуировкой на лице, присущей только магам металла — разноцветная змея, изображённая в броске на зрителя. Получается, что тату проявляется в момент сильнейших эмоций?
Многое мне непонятно, но время для разбора задач, не имеющих решений, ещё будет, а пока я пожелала Мунисе спокойной ночи и впервые за месяц уснула в тепле и покое.
… Я проснулась рано, небольшое окно, распахнутое наружу, являло тьму, уже начавшую потихоньку сереть. Рядом спала Муниса и лицо её, белеющее в темноте, казалось смутным пятном. Я замерла на краю ложа, рассматривая частый переплёт окна, ощупью оделась и выскользнула в коридор. Нужный чулан нашёлся сразу справа от двери — привилегия «господского» этажа, вот спасибо вам большое, что далеко бежать не нужно.
Спать не хочется, поэтому тихонько спускаюсь по лестнице на первый этаж, не навернуться бы со ступеней, выглаженных множеством ног. Главное, ничего не задеть в темноте, тут кругом столы, лавки, деревянные стулья… О, и свет в конце туннеля! Кухня там, что же ещё? Точно, как в старой таверне господина Йарина — хлеб ставят в печь в середине ночи, а вынимают рано утром, чтобы успел остыть под полотняными накидками. Запах стоит умопомрачительный!
Осторожно заглядываю в освещённый проём двери, так и есть, хлебы вынуты из форм, накрыты, а кухонные тётки вытянулись на жёстких лавках, отдыхают. Ещё бы не отдыхать, покрутись-ка полночи у горячей плиты, да поворочай чаны с тестом, да вымеси каждый хлебушек. У господина Йарина пекари еле ноги волочили к утру и тоже уходили спать с рассветом.
Тихонько возвращаюсь в темноту коридора, кушать хочется, но беспокоить старух не буду, совесть тоже надо иметь. Прокралась к выходной двери, эх ты… заложена на засов, понятно. Не выйти. Ладно, топаем назад, глаза уже привыкли к темноте, медленно шагаю по лестнице вверх, четырнадцать ступеней скрипят на разные голоса.
Я плетусь по коридору к своей двери и неожиданно упираюсь в лбом в стену. Тьфу ты, холера! Прошла весь коридор насквозь… И где тут моя дверь? Вот же чёрт — не помню! Если лицом к лестнице, то она слева, но какая именно? До рассвета ещё часа два, не меньше, придётся сидеть на ступенях лестницы, дожидаясь пока господа путешествующие не проснутся… А что делать, если мозгов не хватило запомнить, где именно поселили немолодую тётку с девчонкой.