Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.
Шрифт:
В девятом томе, на странице 103, где говорится о ходе подготовки к упомянутой операции, есть вот такое свидетельство:
В войсках 2-го Украинского фронта «большое внимание уделялось пропаганде боевого опыта. При этом использовались самые разнообразные формы и средства: печать, беседы, лекции и т. д. Активное участие в этой работе принимали бывалые воины. Так, политотдел 7-й гвардейской армии во время подготовки Ясско-Кишиневской операции организовал встречу гвардейцев — участников Сталинградской битвы с молодыми воинами негвардейских частей. Созданные из ветеранов группы посетили многие части армии, бывалые воины
Если вы посмотрите на репродукцию упомянутого фото, то на его заднем плане заметите офицера, стоящего во весь рост с блокнотом в руках — это ваш покорный слуга. А дело в том, что я был вызван к начальнику политотдела армии полковнику Зыкову. Пришел, доложил по всей форме:
— Начальник отдела армейской жизни газеты «За Родину» гвардии майор Гриневский по вашему приказанию прибыл.
— …Армейской жизни, говоришь? Это что-то необъятное. А если конкретно? — спросил меня полковник.
Ответил, что отдел занимается прежде всего освещением боевой деятельности войск, героикой во всех ее проявлениях, боевым опытом, гвардейскими традициями и еще многим другим…
— Так это как раз то, что нужно. Тебе, милейший, и карты в руки. — Тут же объяснил, что требуется от газеты — ежедневно давать портрет сталинградца с его живым рассказом о пройденном и пережитом.
…Небольшой, с солнечной полянкой дворик у штаб-квартиры командарма. На полянке разлеглась орденоносная гвардейская команда из «морозовской» (81-й гвардейской) дивизии. С минуты на минуту должен появиться командарм — Михаил Степанович Шумилов. Вот он показался в дверях — большой, грузный уралец. Шел не один — с членом Военного совета и еще какими-то чинами. Вспорхнули разом ребятки, построились. «Хозяин» выслушал рапорт офицера из дивизии и попросил представить ему каждого сталинградца. Обратил внимание на то, что грудь почти всех украшена солдатской Славой — орденом, введенным не так давно, но уже получившим в войсках высокое признание, как отличие, подчеркивавшее храбрость и отвагу, характерные для наступательных боев.
Командарм каждому пожал руку, поблагодарил за отменную службу. Отошел от строя, окинув еще раз взглядом команду, и, довольный, произнес знакомым шумиловским окающим баском:
— Скажу откровенно, порадовали вы меня своим бравым видом, гвардейской статью, да и делами славными. Пройдено вами много. И достойно пройдено! Но до окончательной победы еще далековато. Нас ждут нелегкие дела. Потому и обратились к вам, чтобы помогли командирам нашим подготовиться к грядущим боям. Давайте-ка устраивайтесь поудобней рядком, да и поговорим ладком…
И потекла беседа. Не первая и не последняя в практике командарма. Помнятся сборы у волжского берега с разведчиками, снайперами и танкистами прямо в их расположении. Были такие беседы и на Курской дуге, когда требовалось создавать прочные районы обороны; перед форсированием Днепра… Я уже не говорю о встречах по поводу всякого рода парадных торжеств — вроде вручения гвардейских знамен дивизиям и полкам. На каждом этапе, если позволяла обстановка, командарм считал необходимым высказать людям то, что волновало его и что требовалось от них, чтобы успешно решить стоящую перед армией трудную задачу…
Вот и сейчас командарм отметил 81-ю дивизию, доброе имя которой в армии не вызывало сомнений. На всем долгом пути от Сталинграда она всегда была на первых ролях, всегда выдвигалась на самые острые участки и всегда по-геройски справлялась с поставленными ей задачами. Здесь, на румынской земле, в весенних боях своими поредевшими полками она смело вступила в схватку с танкистами известной дивизии «Великая Германия» и умерила их пыл, но и сама была основательно потрепана. Пришлось ее вывести в резерв, чего еще не бывало на всем пути от берегов Волги. Вот потому-то и была сколочена бригада бывалых воинов именно из этой заслуженной дальневосточной дивизии, являвшейся действительно «опорой прочной» в осуществлении задумок командарма.
— Наша Седьмая армия заметно обновилась. Пришли новые, негвардейские части, да и гвардейские подразделения почти наполовину пополнились необстрелянной молодежью, — объяснял Шумилов. — Учтите и то, что до сих пор нам приходилось воевать в степях, а тут местность горная… Все это и заставляет нас обратиться к вам, тертым войной калачам, чтобы вы помогли получше настроить людей, вдохнуть в них сталинградский дух.
…Расходились ребятки по своим заданным местам. Каждой группе — в три-четыре человека — была определена точка встречи. Расходились шумно, весело. Я определил, что мне следует идти с красюковской группой, в которую входили сапер Николай Красюков (старший группы), представитель царицы полей Василий Пушкарев и мастер артиллерийского огня Иннокентий Шиверский.
— Ну, гвардия, в колонну по одному и шагом марш вдыхать в новобранцев сталинградский дух, — шутливую команду подал Колька Красюков.
Но почему «Колька»? Не знаю, но в дивизии все его называли так. Это вовсе не означало неуважительности к столь авторитетной в солдатском кругу личности, и только комдив Морозов, у которого с Колькой сохранялись трогательные дружеские отношения до самой гробовой доски, почтительно называл его Николаем Петровичем. А вот когда этот Колька вошел в возраст, женился и у него, к великой радости, появился белобрысый и крепенький сыночек, отец величал его Николаем Николаевичем.
По дороге Кольку, видать, одолевали мысли.
— Ума не приложу, — признавался он, — о чем говорить, с чего начать. У сапера труд внешне плевый, никаких эффектов. Это вот у «бога огня», у Кеши Шиверского, — там театр: грохнул по танку бронебойным, зажег костер, фрицев поджарил… Эффект, да и Славу сразу на грудь, — ревновал Колька. — А ты — крот! Роешься в земле, горбатишься… Сколько этих мин обезврежено, сколько сюрпризов разгадано, проходов вот для таких «пушкарей» проложено — не сочтешь, а вспоминают о тебе, когда припрет, как вот здесь: дорогу преградила крепостная стена…
Колька, конечно, прибеднялся. И уважения к его «сатанинской профессии» (его оценка) хватало, да и наградами был не обижен — в конце пути стал полным кавалером ордена Славы.
У каждого свое. Пушкарев (надо же было именно такую фамилию дать пехотинцу во плоти), тот все посматривал вперед, где при ярком солнечном свете возникали в шахматном порядке поросшие травой макушки дотов-великанов. Как же прогрызть такой орешек? Вероятно, этот вопрос сидел занозой в голове Василия Пушкарева.
— Да, в лоб идти жутковато… — произнес вслух Василий. — А придется, другого пути нет.