Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.

Полевой Борис Николаевич

УКАЗ

Президиума Верховного Совета СССР

о присвоении генералу армии

Рокоссовскому Константину Константиновичу

воинского звания Маршала Советского Союза

Генералу армии Рокоссовскому Константину Константиновичу присвоить воинское звание Маршала Советского Союза

Председатель Президиума Верховного

Совета СССР М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного

Совета СССР А. Горкин

Москва,

Кремль 29 июня 1944 года

Вырвавшись на оперативный простор, войска фронта, которым Ставка еще 28 июня дала новую задачу — частью сил наступать на Минск, а основными на Слуцк, Барановичи, — завершали окружение 4-й немецкой армии. В каждом городе, в каждом поселке, освобожденном от захватчиков, воины видели бесчисленные следы их преступлений: сожженные и разрушенные здания, трупы расстрелянных и повешенных людей.

Командующий фронтом проезжал одно за другим белорусские селения. На обочинах дорог неизменно стояли уцелевшие изможденные жители, приветствуя освободителей. Особенно радовались дети. Во время одной остановки машину маршала окружила группа ребятишек. На груди одного из них Рокоссовский увидел бирку с названием деревни и номером. Такие бирки гитлеровцы заставили носить всех жителей белорусских селений, чтобы отличить их от партизан. Это было уже известно Рокоссовскому, и тем больнее задел его испуг ребенка, когда один из офицеров штаба хотел снять бирку.

— Дядя, не надо снимать, а то немец расстреляет! — крикнул испуганный мальчик. Стоило большого труда убедить его, что немец ему уже больше ничего не сделает, что он сюда, на белорусскую землю, больше не вернется.

* * *

17 июля по улицам Москвы прошли 57 600 гитлеровских солдат и офицеров, плененных во время разгрома врага в Белоруссии. Опустив головы, брели впереди колонны фашистские генералы. Три часа, по двадцать человек в ряд, шли мимо молчаливых москвичей, заполнивших тротуары, захватчики. Им привелось победно маршировать по улицам Варшавы и Парижа, Праги и Белграда, Афин и Амстердама, Брюсселя и Копенгагена. Осенью 1941 года они были близки и к Москве, но в столицу нашей страны они могли попасть лишь в качестве военнопленных.

Маргарита Разоренова. Белорусский Чапай

Разведчики одного из партизанских отрядов Белоруссии засекли: со станции Любешов по узкоколейке время от времени фашисты отправляют на Камень-Каширский составы с награбленным добром, а там перегружают на широкую колею и увозят в Германию.

Десять партизан остановили поезд на перегоне. Часть фашистской охраны перебили, остальные — разбежались. Партизаны перерезали телефонно-телеграфную связь, к паровозной трубе прикрепили заранее приготовленный красный флаг, а к вагонам — лозунг «Смерть фашистским оккупантам!». За реверс паровоза встал партизан, который до войны работал помощником машиниста; и поезд тронулся. На станции Своротня он взял курс на север, где хозяевами положения были партизаны. По пути делали короткие остановки, проводили митинги, раздавали собравшимся все, что содержалось в четырнадцати вагонах — зерно, муку, сало, кур, гусей, яйца…

Станцию Мохро, где стоял крупный немецкий гарнизон, пролетели на полном ходу, обстреляв из пулемета и автоматов опешивших от неожиданности гитлеровцев. Опустошенные вагоны подожгли и сбросили в реку Пину, мост через которую был взорван…

Операцией «Красный поезд» руководил Александр Иванович Самуйлик. Родом он из деревни Мохро Ивановского района Брестской области. Когда фашисты напали на нашу страну, Самуйлик ушел в лес, где скрывалось немало советских воинов-окруженцев и местных жителей. Они собирали оставшиеся на местах боев оружие и боеприпасы, начинали создавать партизанские отряды. Самуйлик попал в отряд имени Димитрова, стал разведчиком, научился извлекать тол

из найденных в лесу снарядов и бомб, мастерить подрывные устройства.

За самоотверженность, смелость, находчивость подпольный обком партии назначил Самуйлика командиром отряда имени Кирова вместо погибшего товарища. Отряд обосновался в лесном урочище Гута-Михалин, примыкавшем к Ружанской пуще. Вскоре за личное мужество и внешнее сходство Самуйлика стали называть Белорусским Чапаем…

С Александром Ивановичем я познакомилась, а потом и подружилась где-то в конце 50-х годов в Белоруссии. Худощавый, невысокий, очень подвижный, даже озорной, Самуйлик был талантливым собеседником. В его прищуренных глазах нередко таился смех, а в иных обстоятельствах они гневно вспыхивали. Слушать его было одно удовольствие. А рассказывал он много, охотно, водил и возил меня по памятным местам. Ему знакома каждая тропинка, каждый бугорок в округе.

Вот приводит меня на лесную поляну, где установлены кормушки с навесом.

— Здесь для оленей и лосей выкладываем зимой угощенье — ароматное сено, венички из зеленых веток, соль. Лес тогда хорош, когда в нем жизни много — зверей, птиц… — помолчав, добавляет. — Наверное слышали, такую присказку народ сложил: «Весной лес веселит, летом — холодит, осенью питает, зимой — согревает». А еще укрывает, — добавляет он уже от себя.

Беспокойно, как мне показалось, оглянувшись на луговине, Александр Иванович направляется к островку высокой сочной зелени. Наклоняется, раздвигает острые листья осоки, и сквозь ветвистые стебли водяного перца с пониклыми розоватыми колосками соцветий я вижу невысокий, всего-то в два венца, покосившийся замшелый колодец.

— А зачем в лесу колодец?

— Стояла тут лесничёвка, — говорит Александр Иванович. — Лесник с женой жил. Обихаживали они крыничку — сруб вот зробили, сток. Жили тихо-мирно, никому не мешали, никому не завидовали. Пришла война — в стороне не остались: давали приют партизанам. Дознались фашисты. Лесничёвку спалили — следа не осталось. Хозяев закатовали… Добрые были люди. Никого не выдали. А ведь и мне случалось ночевать здесь…

И вдруг:

— Многие считают, что партизаны только и делали, что поезда взрывали да гарнизоны громили. Это только, я бы сказал, первая наша задача. Под чужим сапогом не жизнь, а мука. Вторая задача — поднимать дух населения, чтобы не гнулись люди перед врагом, верили в победу, как верили мы сами. В отряде был радиоприемник, завели небольшую типографию. И бумагу раздобывали, и краску сами из сушеной черники варили. Выпускали партизанскую газету, печатали сводки Совинформбюро. Слабого подбодрить — это больше, чем голодного накормить. В деревнях у нас были свои связные, разведчики, агитаторы…

Поведал Самуйлик и о том, как в тяжелейшее время, когда по селам зверствовали оккупанты, в деревню Заполье въехали конники. Над колонной — Красное знамя. Колонна двигалась неторопливо, и казалось, нет ей конца. Мальчишки пересчитали — девяносто рядов по четыре конника в ряду. Силища!

Остановилась колонна, выехал из рядов командир с усами-колечками, речь произнес:

— Червонная армия уже недалеко. Скоро для Гитлера настанет последний час. Негоже в такую годину стоять в стороне и чекать, покуда придет вызволение. Все, кто любит Родину, кто может держать оружие в руках, идите в партизаны, помогайте всенародной борьбе.

Партизаны ехали на конях, а слух о том, что народные мстители вышли из леса, обгонял их словно на крыльях. В Белавичах, Ольшанах, Шитно и других деревнях конников встречали хлебом-солью, передавали мешки с продуктами, одеждой. В отряд вливались новые бойцы…

— Так пришел к нам Владимир Михайлович Кравчук, — рассказывает Самуйлик. — Замечательный человек. Это он нас самодельными минами обеспечивал. Смайстровал несколько сот штук. Золотые у него руки. В отряде все им зроблено: землянки, госпиталь, клуб, баня, конная мельница. В отряд пришел всей семьей. Жена его, Катерина, пекла хлеб для партизан, а пятеро детей и разведчиками были, и связными, и отцу с матерью помогали.