Живая плоть

Ренделл Рут

Знал Дэвид об изнасилованиях? Насколько понимал Виктор, полиция всегда предполагала или догадывалась, что он повинен в нескольких случаях, совершенных в Килберне, в Кенсел-Райз, в Брондесбери. И он был повинен, в этом нет никакого сомнения, потому что через эти районы пролегал его путь в Хитроу. Но против него у полиции не было никаких доказательств, и поэтому они не смогли ничего предъявить в суде. Однако, поскольку Хизер Коул сказала в полиции и повторила в суде, что он тот, кто напал на нее в парке, его тут же заклеймили насильником, тем самымнасильником. Тогда ради своей безопасности он попросил, чтобы два случая изнасилования были приняты во внимание. Возможно, это было ошибкой и усилило подозрения в том, что он собирался изнасиловать Розмари Стэнли, тогда как он проник в дом только для того, чтобы спрятаться,

и встреча с этой девушкой была для него таким же потрясением, как и для нее. Ему в голову не приходило напасть на Розмари; ни в тюрьме, ни по выходе из нее он не думал об изнасиловании. За сновидения человек не в ответе, это не преступление.

Раз он не был осужден за изнасилования, раз против него не выдвинуто никаких обвинений, полиция не имеет никакого права делать эти предположения сейчас. На суде все время существовала так и не высказанная теория, что за всем этим кроется изнасилование, что попытки изнасилования лежат в основе дела, которое обвинитель назвал «завершающей трагедией». Но ни слова об истинной причине, о поиске убежища от преследователей и его реакции на насмешки Дэвида Флитвуда. Однако все это не могло подсказать Виктору, знал ли Дэвид об изнасилованиях и беседовал ли об этом с этой девицей, Кларой. Он мог об этом не знать: во время суда он все еще находился в больнице, и если был беспристрастным, как начинал считать Виктор, даже если и слышал какие-то намеки на то, что Виктор и есть насильник из Кенсел-Райз, мог счесть, что человек невиновен, пока его вина не доказана. Наплевать, что думает эта девица, сказал себе Виктор, но мнение Дэвида – совсем другое дело. Он давно никого не насиловал и никогда больше не будет. Дженнер пришел к выводу, что случится катастрофа, если теперь он будет вынужден ответить перед законом за свои прошлые прегрешения. Одно дело, выстрел в Дэвида – несчастный случай, вызванный обстоятельствами, утратой контроля над ситуацией и безрассудством полицейского, но изнасилования относятся к другой категории, они заслуживают порицания, возможно, когда-нибудь он будет раскаиваться в них, особенно из-за той девушки, которую он избил в Эппингском лесу. Ему очень не хотелось, чтобы Дэвид Флитвуд об этом знал.

Тщетно искал Виктор в журналах какой-нибудь материал о Дэвиде. Он начал ложиться рано, поскольку делать было нечего, читал в постели рассказ о французском крестьянине, который вместо того, чтобы хранить деньги в банке, обкладывал ими стены дома. Долгие годы он складывал банкноты, обертывал их лентами, нарезанными из пластиковых мешков от удобрений, засовывал под дранку. После этого он тщательно штукатурил и красил стены дома.

Ни одна ночь не проходила без кошмаров. И этой ночью ему снилось, что он едет в метро по Северной линии в сторону Финчли. В вагоне он был один, потом на станции «Арчуэй» вошла его мать вместе с Дэвидом Флитвудом. Бывший полицейский мог ходить, но с трудом: у него была трость, и он опирался на руку матери Виктора. Они не обращали на него внимания, вели себя так, словно его там не было, словно они были совсем одни. Они шептались, сблизив лица, а потом начали страстно целоваться. Виктор подскочил со скамейки и закричал, что они ведут себя отвратительно, что это неприлично, что вагон – общественное место, и с криком проснулся, сидя в постели и потрясая кулаком.

Этим днем Виктор должен был встретиться с Джаппом в доме Мюриель, но едва об этом не забыл. В обеденное время он купил «Стандард» и обнаружил там объявление, что требуется водитель такси. Его привлекло то, что «машина предоставляется». Фирма находилась в Олпертоне. Виктор поехал туда на метро, чтобы отыскать эту компанию на Илинг-роуд.

Мало кто, думал он, прочел «Стандард» раньше его, и все, кто прочел, наверно, откликнулись на объявление и позвонили. Возможно, он будет первым, кто пришел искать здесь работу. Он знал, что хорошо выглядит в единственной паре хороших брюк, чистой рубашке и вельветовом пиджаке. Перед покупкой газеты он, к счастью, постригся. Какое-то время он хотел отпустить волосы той же длины, что и в день ареста, но мода на такую прическу давно прошла, да и возраст у него был уже не тот. Через несколько недель ему исполнится тридцать девять.

Компанию Виктор нашел в закутке какого-то магазина. Это было тесное, чуть просторнее шкафа, помещение. Там сидела женщина средних лет с плохо прокрашенными волосами, в руках у нее была зажата телефонная трубка. Он не привык, чтобы начальниками были женщины: до того, как он попал в тюрьму, такое встречалось очень редко. Виктор понял, что собеседование началось не слишком хорошо, когда вслух предположил, что она лишь секретарша на телефоне, а та резко поправила его, пояснив, что она и есть начальник. Имени этой женщины он так и не узнал. Она спросила рекомендацию с последнего места работы и потребовала объяснить, почему он не работал десять лет. Десять лет?

– Господи, у женщин причиной могут быть дети, – проговорила она. – А у тебя-то что? Уж не в тюряге ли сидел?

Она шутила, но Виктор больше ничего не сказал. Его захлестнула такая волна гнева, что он готов был броситься на нее, схватить за горло. Но в конце концов с величайшим трудом сдержался, повернулся и вышел, изо всех сил хлопнув дверью. Закуток содрогнулся. Задребезжали стекла, один из продавцов подошел к окну посмотреть, что там за шум. Виктор оглянулся и увидел старую мебель, медный остов кровати, вазы, горшок с чахлым цветком. Это внезапно напомнило ему о встрече с Джаппом – в доме Мюриель на Попс-драйв в три часа. Сейчас было без десяти три.

По крайней мере, можно продать мебель и получить хоть какие-то деньги. Виктор спустился в метро в Олпертоне и доехал до станции «Эктон-таун», ближайшей к дому Мюриель. Пурпурные цветы на альпийских горках, казалось, стали еще ярче, их ножки вытянулись, и каменные фигурки, на которые Виктор старался не смотреть, были полностью скрыты молодой листвой. Дженнер вызывающе посмотрел в ту сторону, не испытав никаких чувств. После того как он был здесь в последний раз, золотистый ракитник зацвел ядовито-желтыми цветами. Две болтавшие на тротуаре женщины разглядывали растение и обсуждали, как оно красиво и как радует глаз. Виктору этот вид не нравился: он не считал, что цветы непременно привлекательны только потому, что они цветы. Где-то в мозгу он как будто снова ощутил запах той жимолости, хотя эти цветы не пахли и его нос ощущал лишь гарь дизельного топлива.

Грузовой фургон с надписью на багажнике «Дж. Джапп» стоял на ведущем к гаражу пандусе, задом к гаражной двери. Виктор пошел окружным путем, через боковую калитку, по неровной тропинке между гаражом и задней частью дома. Сад совершенно зарос, трава уже достигла середины стволов цветущих яблонь. Виктор постучал в заднюю дверь, подергал ручку. К его удивлению, дверь оказалась не заперта. Его тетя и так называемый антиквар пили чай за кухонным столом.

Что Джапп сказал или сделал, чтобы Мюриель почувствовала себя так беспечно, не только пригласив его в дом, но и распивая с ним чай? У Виктора сложилось впечатление, что он прервал их разговор, по крайней мере, расстроил анекдот, рассказываемый Джаппом. Ему показалось, что они были недовольны его появлением. На Мюриель была розовая сетка для волос, левое стекло ее очков, видимо, было разбито и заклеено розовым пластырем. Наконец Джапп поднялся, заявив, что соловья баснями не кормят, и последовал за Виктором в гараж. Теперь на старьевщике были брюки в тонкую полоску, черный жилет, черная тенниска и длинный пиджак из коричневой замши. Его длинные волосы и свисающие, как у моржа, усы выглядели более густыми и пышными, возможно, благодаря недавнему мытью. Джапп достал из кармана мятную конфету и сунул в рот.

– У тебя замечательная тетя, – сказал он. – Прожила отличную жизнь. Не часто встретишь женщину, откровенно признающуюся, что вышла замуж ради денег. Вот это я называю честностью. И была красавицей – остатки ее красоты видны до сих пор.

Виктор промолчал. Джапп словно бы говорил о ком-то другом.

– Жаль только, что она совсем не выходит из дома. Пусть мои слова не покажутся неприятными: тут бы надо приложить усилия, ты должен заставить ее двигаться, как говорится, насыпать ей соли на хвост. – Его слова были Виктору слегка неприятны. Он стал отпирать дверь. – А с какой стати она хранит твои вещи? В отъезде был?

Мюриель не сказала ему правды только потому, что ей не представилось такой возможности, подумал Виктор. Когда он был еще маленьким, то терпеть не мог, когда родители начинали вспоминать о времени до его появления на свет. Ему была нестерпима мысль, что существовало время, когда его не было, и, когда мать начинала этот разговор, он начинал плакать и топать ногами. Это было его первым воспоминанием о вспышках гнева. Поскольку то время небытия было невыносимым, он начал говорить, что был в Новой Зеландии. Когда мать говорила «до твоего рождения», он поправлял ее, говорил, что был там. И теперь сказал это Джаппу.