Живая статуя
Шрифт:
— Не надо было пускать к нам… — только и пробормотал он в ответ, но осекся, тут же открыл глаза и затравленно осмотрелся по сторонам. Он тоже слышал голос. Это было заметно по испуганному выражению его лица. Ну, прямо, как загнанный зверек, не без злорадства подумал я, провинившийся мальчишка со школьной скамьи.
— Ты что-то сказал? — с лицемерным участием осведомился я.
— Хотел сказать только то, что если бы у меня в театре имелись личные цепные псы, то я спустил бы их на тебя, еще до того, как ты сумел втереться к нам в доверие, — раздраженно отозвался он.
— Опять ты за старое. Неужели не можешь подыскать для разговора другую тему?
— Я вообще не хочу с тобой разговаривать, — едва успев выговорить последнее слово, Жервез вскрикнул
— Что еще случилось? — я сам испугался такой неожиданной и странной реакции.
— Кто-то меня ущипнул, вот здесь, пониже локтя, — Жервез хоть и клялся, что не хочет со мной больше разговаривать, а все же от болтовни удержаться не мог. Он аккуратно закатал рукав и потер раздраженную кожу. Даже в полутьме мне было хорошо заметно, что локоть у него покраснел.
— Проказник, — задумчиво повторил Жервез. — Откуда ты узнал о моем детском прозвище?
— Я ничего не узнал, — поспешно возразил я. — Тебе просто почудилось, что это произнес я.
— А если не ты, то кто? — сразу насторожился он и кивнул на спящих. — Уж не они ли? Где, кроме нас, в дороге еще сыщутся фигляры и шутники. У каждого бродячего театра хоть и нет крыши над головой, но зато есть свой собственный балаган для путешествий. Только мы по твоей милости остались без всего.
Казалось, он готов был укорять меня вечно. От этого нескончаемого потока упреков я уже успел устать, куда сильнее, чем от всех других проблем. Жервез был той напастью, которую в отличие от призрака не отгонишь ни крестом, ни молитвой. Хорошо, что к концу путешествия мы расстанемся, если только Жервез вдруг, как истинный актер, не притворится, что он тоже аристократ, и не потребует у меня сатисфакции. Это было бы забавно.
— Еще как забавно, — поддержал меня тоненький голосок. — Хочешь, мы ему подскажем, где украсть шпагу.
— Тихо! — одними губами прошептал я и с силой сдавил руками сумку. Даже сквозь плотную холщевину я ощутил пальцами кожаный переплет и холод, исходящий от него. Какую-то совершенно особенную ауру. Что только происходит со мной, когда я касаюсь обложки. Той самой обложки, по которой еще недавно скользили мертвые пальцы Даниэллы. Книга сужалась до размеров кирпичика и вновь приобретала объем в ее руках. Интересно, а удалось бы мне проделать тот же фокус. Когда я касался книги, то был почти уверен, что сумею все с помощью ее силы. Такая уверенность, как ни странно, пугала меня, ведь она могла подтолкнуть к безрассудству. Могла внушить, что я могу шагнуть вниз с самой высокой крыши и не разбиться, что смогу положить ладонь на пламя и не обжечься, смогу вступить в поединок с драконом и остаться в живых. Но насколько правдивыми были эти минутные убеждения? Кажется, Эдвин уже успел доказать, что в действительности он гораздо сильнее, смелее и опаснее, чем в моих мечтах.
— Он непобедим? — спросил я все так же беззвучно, обращаясь, естественно, не к Жервезу, а к книге и к тем, что связаны с ней. Может, они знают, но вместо ожидаемого откровения последовал неопределенный, почти вызывающий совет.
— Спроси у него сам!
— Спросил бы, если б мог рассчитывать на честность, — в отчаянии я сжал руку в кулак, так что затрещали костяшки пальцем. О чем я думал в этот момент? О том, что если у дракона и есть уязвимое место, то мне он в этом не признается. И никому, кроме меня, тоже. Да, даже если б он и захотел поделиться с кем-то своими секретами, то я уж точно был бы самым последним кандидатом на роль доверенного лица. Эдвин, наверняка, всего лишь пошутил, когда сказал, что хотел бы, разнообразия ради, найти во мне незаменимого собеседника. Кому, как ни ему, дано так жестоко и правдоподобно шутить. Ведь я чуть было ему не поверил, чуть было не поддался на его манящее, отточенное за века и неподражаемое умение обольщать. О, да, в своем обольщение он еще более всемогущ, чем в своей физической или колдовской силе.
Когда карета резко снизила скорость, я даже не обратил внимания на протестующее
— Пойди, посмотри, что там случилось, — Жервез дернул меня за рукав, осторожно и брезгливо, будто боялся обжечься.
Похоже, после стольких неудач и тревог он даже меня готов был принять за огнедышащее существо. Ну вот, хоть в чем-то я уподобился Эдвину. Меня тоже боятся, как огня. Точнее, один несчастный, полоумный парнишка боится прикоснуться к моей одежде или коже, потому что думает, что та жжется, как раскаленная сковорода.
— Сам посмотри, — грубо шикнул я на него.
— Так нечестно, Батист, — Жервез, наверное, впервые за долгий срок назвал меня моим собственным именем, а не какой-нибудь обидной кличкой колдуна, и это уже было заискиванием. — Я ведь смотрел, что с экипажем, помнишь, когда мы застряли на дороге, а теперь твоя очередь.
— Ты боишься? — напрямую спросил я. — Или тебе лень?
— Ничуть, просто я решил, что никогда не стоит взваливать на себя чужие обязанности, особенно если нельзя рассчитывать даже на спасибо, — он сделал вид, что совсем не обиделся, и все-таки мои замечания его задели. Ни трусом, ни лентяем сам он себя не считал и, конечно же, не хотел, чтобы у других был повод так его называть. Но из кареты выйти впереди меня он все же боялся. Не мог преодолеть страх. Особенно после того, как что-то с силой коснулось стекла, то ли крыло летучей мыши, то ли чьи-то пальцы. Кто-то прошел или пролетел прямо под окном экипажа и, возможно, уже успел заметить нас. К какофонии звуков снаружи теперь прибавилось еще и мерзкое хихиканье. Жервез тоже его услышал и непривычно робко сжался на сидении.
Что-то во всем этом оказалось не только непривычным, но и странным, будто события повторяются. Я на миг задумался и вспомнил. Точно так же было и на постоялом дворе, куда я приехал уже после, а не до ночного нашествия. Теперь положение изменилось. Я, как будто, оказался на месте тех, кого там уже не застал. Теперь я знал, что произошло с ними, какой страх чувствовали они, когда подверглись неожиданному, нечеловеческому нападению. Тот же страх мог испытать бы и я, если бы не успел уже пообщаться с нечистью.
Душераздирающий крик прорезал ночь и оборвался, словно кричавшему быстро свернули шею или просто зажали рот. На второе вряд ли можно было рассчитывать. Те, кто приходил с темной стороны, на пощаду не были способны.
— Наверное, наш кучер, — неуверенно пробормотал я. Разбуженные и тут же забеспокоившиеся, незнакомые пассажиры меня не поняли, но Жервез понял и настойчиво пробормотал:
— Ну, иди же, иди…
Я не нуждался в том, чтобы он меня подгонял. Чьи-то когти уже царапнули ручку дверцы с противоположной стороны, и я решил, что лучше выйду сам и попытаюсь что-либо предпринять прежде, чем кто-то ворвется к нам. Возможно, хоть раз колдовская книга окажется своевременно полезной. Сможет ли она защитить меня от них, если я прижму ее к груди, как щит, и прикажу им всем убираться с дороги, или же они только посмеются надо мной, над дерзким и самоуверенным, начинающим колдуном.