Живая статуя

Якобсон Натали Альбертовна

— Идем, — я был уверен, что в особняке будут веселиться всю ночь, до первых лучей восхода. — Только ты не можешь отправиться туда в таком виде, ни одна леди не явится на бал с растрепанными волосами.

У Флер с собой нашлась только одна заколочка, но я сумел красиво заколоть ее волосы на затылке, слегка провел по ним рукой, и под моими пальцами непричесанные прядки тут же завились в крупные, крутые локоны. От этого казалось, что Флер побывала у одного из лучших парикмахеров. И я был доволен своей работой. Этой девушке идет все и безвкусные тряпки актрисы, и более элегантные наряды, и любая прическа. Вот бы только Орисса не попыталась напасть

на мою спутницу. Я надеялся, что этого не произойдет, но, приближаясь к особняку, стал серьезно задумываться о том, а не представить ли провожатую свой кузиной, только в том случае, разумеется, если в представлении вообще возникнет нужда.

Мы прошли мимо привратника, который не заметил меня и Флер, потому что я держал ее за руку. Со мной она также становилась незаметной и почти неуловимой. Только зеркала в холле ловили иногда ее отражение. Мы бесшумно поднимались по парадной лестнице, когда я вдруг заметил картину над пролетом и вспомнил о Марселе.

— Послушай, — обратился я к спутнице. — А не хотела бы ты…

— Что? — она вопросительно и настороженно посмотрела на меня.

— Дело в том, что… у меня есть друг, — я с преувеличенным старанием отвел за ухо прядь волос, затем расправил манжету. — Он художник, и он с недавних пор преуспевает. Теперь он богат, но у него совсем никого нет, кроме меня, и я подумал, что ты могла бы…

— За кого ты меня принимаешь?

Такого я от Флер не ожидал. Она вырвала у меня свою руку так резко и пренебрежительно, будто я ее оскорбил. Но разве можно было оскорбить ее таким обыденным предложением?

— Да, как ты посмел?

— Я не имел в виду ничего дурного. Марселю всего-то нужен собственный предмет поклонения, девушка, которую он мог бы полюбить.

— Значит, тебе я больше не нужна, — Флер смерила меня долгим, враждебным взглядом. Она стояла на лестнице, рассерженная и ни с кем не сравнимая, а удивленные лакеи во все глаза смотрели на красавицу, которая появилась внезапно и как будто из ниоткуда.

— Я только предложил, — это было похоже на оправдание, но Флер пропустила его мимо ушей.

— Ты меня недооценил, — вдруг тихо прошипела Флер, приблизив свое лицо к моему. Она стояла на ступеньку ниже меня, но наши губы встретились на одном уровне, так, словно она могла взлететь ввысь, но не чтобы поцеловать меня, а, наверное, укусить до крови.

— Прощай. Эдвин, — я не успел заметить, как она уже спустилась на несколько ступеней вниз, но вдруг обернулась и с каким-то особым значением добавила. — Вернее, до следующего карнавала, монсеньер.

Ее губы всего на миг разошлись в подобии лукавой улыбки, или мне только показалось. Флер ушла быстро и даже не попыталась сделать вид, что хочет помириться. Актерское мастерство. Она все равно будет ждать меня дома, вернее, в той каморке, которую я нашел для нее. Ну, надо же было ей отколоть такой номер, оставить меня одного прямо у дверей бального зала. Оттуда доносились смех и музыка. В нестройном хоре других голосов я отлично различал беззаботное щебетание Ориссы. Она уже почувствовала, что я здесь, и Анри тоже. Поворачивать назад было поздно. Ну и что, что я остался без дамы, все равно я не должен потерять лицо. Надо, по-прежнему, вести себя с достоинством. Одинок как всегда! Да, я почти всегда был один, но из-за этого меня нельзя было отнести к побежденным, даже в одиночестве я все еще оставался победителем.

— Да здравствует император проклятых! — эту фразу вполне мог шепнуть кто-то из моих мятежных духов, но, обернувшись через плечо,

я никого не заметил. К тому же, слова были произнесены с таким ехидством, что им, скорее всего, можно было приписать обратный смысл. Не похвала, а насмешка.

Кто бы захотел связываться со мной по собственному желанию? Решив не обращать внимания на чудаков, я пошел дальше. Не стоять же всю вечность на одном месте и смотреть вслед убежавшей Флер. Такое поведение могут растолковать, как грусть безнадежно влюбленного, а потом открещивайся от сплетен.

Без накидки я чувствовал себя не слишком уверенно. Мне уже хотелось послать за новой. Что такое для чародея соткать плащ из ничего, но двери зала были приоткрыты, и внезапное появление обновы на моих плечах могло быть истолковано, как фокус, а я совсем не хотел, чтобы меня посчитали трюкачом, вызванным сюда специально для того, чтобы потешить публику.

— Только не злись, я зашел не из-за приглашения, а случайно, — послал я мысленный сигнал Анри через пространство. Он стоял в другом конце зала, облокотившись о клавесин, и с унынием наблюдал за танцующими. Наши глаза встретились через толпу, и его губы под маской разошлись в сардонической улыбке.

— Еще бы! — послал он мне такой же бесшумный, но довольно едкий ответ.

— Не злись! — все так же, не размыкая губ, скомандовал я, но он уже не хотел меня слушать.

Орисса с кем-то танцевала, а Анри просто стоял в углу и смотрел. Кажется, он уже привык наблюдать за ней издалека, при этом не чувствуя себя лишним. А вот я снова ощутил себя призраком, который незаметно и непрошено вторгся на чужое увеселение, чтобы минуту побродить невидимкой среди людей, а потом выйти в двери только для того, чтобы вернуться обратно уже в обличии дракона и дохнуть огнем на крышу. Воображение все время рисовало мне последствие такой катастрофы, горящие обломки, накрывающие головы гостей, искры сыплющиеся, как огненный дождь, и грядущее следствие Августина. Я думал об этом, пока голубоватый подол Ориссы мелькал то там, то здесь. Казалось, она порхает по залу, и отовсюду звучит ее звонкий смех.

Она заметила меня сразу же и после этого непрерывно и весело смеялась, шутя с партнером, но при этом, смотря мимо него, на меня. Ее взгляд, как будто говорил «я поспорила и выиграла». Как только стихнет музыка, она подойдет ко мне. Оркестр замолк. Девушка двинулась через толпу, направляясь ко мне, но кто-то задержал ее. Чья-то рука в черной перчатке перехватила ее запястье. Лакей или гонец? Я повнимательнее присмотрелся к темной, угловатой фигуре, но разглядел немногое, спины других гостей закрывали от меня того, кто протянул Ориссе запечатанный конверт и исчез.

Письмо? Кто мог написать Ориссе? Я видел, как она дрожащими пальцами быстро сломала печать, ничуть не смущаясь тем, что делает это на виду у всех. Что такого неприятного мог сказать ей посыльный? Она выглядела напуганной после его ухода. Орисса что-то достала из конверта, но не письмо, а какой-то кусочек материи, клочок белого батиста, в который что-то было завернуто. Я двинулся к ней, медленно, но уверенно.

Материя скользнула в ее руках, и ей на ладонь упала маленькая алевшая мелкими ягодами веточка рябины или боярышника. Кто мог сломить зеленую, цветущую веточку зимой, когда природа в смертном мире давно увяла и еще не успела ожить. Это было моей первой мыслью, и только потом я вспомнил о самом важном. Рябина может быть послана, как амулет. Она защищает от зла, но разве можно послать ее тому, кто сам олицетворяет зло.