Живая статуя
Шрифт:
Орисса выронила все, что держала в руках. И конверт, и клочок ткани, и веточка упали на паркет. Девушка чуть не плакала, или, по крайней мере, стонала от боли. Я заметил, что по кончикам ее пальцев разошлась отвратительная ярко-красная сыпь. Ладони и запястья с удивительной скоростью покрывались язвочками.
Анри тоже понял, что что-то не так, но Орисса сорвалась с места и кинулась прочь прежде, чем он успел ее догнать. Я видел, как ее покрасневшие руки мелькнули у косяка двери. Сам я продрался через толпу гостей, поднял конверт и веточку, мне она ничего плохо сделать не могла. Мне только было интересно узнать, кто подослал моему созданию яд. Для Ориссы, все еще хрупкой после
Маленькая визитка выпала мне на ладонь. Я перевернул ее. Она была чиста. Только прямо передо мной, будто лунным лучом кто-то вывел короткую подпись «от Розы». Кто-то выскользнул в дверь. Кто-то, кто принадлежал не к этому миру, а к моему. Сияние в пролете дверей вспыхнуло и погасло, и я заметил следы, как когда-то в новогоднюю ночь. Следы, которые видел один я.
Они убегали вперед и терялись вдали. Вот тот указатель, который и без проводника доведет меня до нужного места. Ни на кого больше не обращая внимания, я прошел к выходу из зала, а затем по ступеньках и на улицу. Я готов был, как и раньше, пробродить всю ночь до утра по чащам, лишь бы только добраться до цели.
Город слишком быстро остался позади. Ночь была на исходе, но блестящая цепочка следов не меркла с наступлением рассвета. Еще чуть-чуть, и я дойду до склепа. Мне даже не верилось в такой легкий исход дела. Слишком уж просто. Случайностей не бывает, но я почему-то был уверен, что кто-то наследил совершенно непредвиденно. Он очень спешил поскорее сбежать, а я спешил за ним.
Было еще темно, но небо над лесной поляной уже светлело. Я помнил эту поляну, и ели вдали. Неужели это то самое место? Отсюда совсем недалеко. Нужно идти быстрее, пока еще видны следы, пока не прозвучал в пустоте чей-то издевательский смех, и цепочка не стерлась так, словно кто-то ее замел.
Где-то слышалось рычание и тихое повизгивание невидимых существ. Из-за деревьев на меня блеснули чьи-то глаза. Я потянулся к эфесу шпаги и не нащупал его, но вой вдали и звук движений рядом становился громче. Какой-то зверь хотел выпрыгнуть на меня из зарослей. Я слышал, как кто-то за моей спиной крикнул, чтобы я пригнулся, иначе он не может прицелиться из мушкета. Безумный! Кому он кинулся помогать. Я даже не обернулся на случайного доброхота. Волки были рядом и готовы кинуться в сражение, а это, значит, что я оказался близко, слишком близко от того места, которое искал.
Пути в лабиринте страха
Записи следователя или дневник? То что я вел каждый день на подобие судового журнала было, пожалуй, и тем, и другим. Еще одна исписанная увесистая тетрадь в кожаном переплете была аккуратно запакована и, как обычно, помечена «вскрыть только в случае смерти владельца». Пока я жив, никто не сможет сломать печать. Пока что я должен жить и идти по кровавому следу до тех пор, пока либо я не настигну преступника, либо он меня.
Расследование, как игра в жмурки, ты можешь чувствовать рядом с собой присутствие убийцы, ощущать его дыхание, слышать голос, улавливать запах крови на нем, но не видеть его лица. Точнее, ты не можешь выделить его лицо среди множества других однообразных лиц.
Я чувствую и определяю того, что недоступно другим, именно поэтому Августин и предпочитает меня более опытным и образованным сыщикам. Но об Августине потом. Кто бы он не был, он не может спасти меня от моей участи. Ясновидение ведет к слепоте. Слепота — я боюсь этого слова. Я и так стал слишком близорук. Все провидцы плохо кончают, а я, похоже, кончу еще хуже остальных. Я знаю, что проклят. Мне нет нужды вновь и вновь повторять себе это,
В этот раз мне особенно тягостно ощущать присутствие рядом с собой убийцы, но не знать, кто он? Который из толпы? Лица — белые пятна. Только вблизи я начинаю различать черты. Возможно, скоро и этого не останется. Все сольется в одну сплошную полосу или мглу и останется в моей памяти только маска убийцы, которую я так и не обнаружил, а еще нестерпимо лучистый облик златокудрого аристократа, которого мне недавно представил Ноэль.
Эдвин! Имя показалось мне смутно знакомым, и я твердил его про себя, как заклинание, но никак не мог припомнить, где же слышал его раньше. Эдвин. Прекрасный маркиз. Он стоял рядом со мной, когда я почуял запах крови на ком-то из присутствующих. Если бы только он мог всего на миг одолжить мне свои глаза, свою зоркость, то я бы рассмотрел преступника, я бы смог отличить его от других. Я был так в этом уверен, потому что мне показалось, что глаза Эдвина обладают необычайной зоркостью. Казалось, что они заглядывают в душу, узнают обо всем, что происходит внутри тебя.
Если он узнал все обо мне, то я обречен!
Как ни странно, а такая мысль пришла самой последней. До этого я думал, о чем угодно, но только не об опасности полного разоблачения.
Хотя вряд ли для моего нового знакомого может представлять хоть какой-то интерес публичное обличение того, кто проклят, но делает вид, что служит добру. Скорее всего, Эдвин даже пальцем шевельнуть не захочет, чтобы разгласить мои тайны перед толпой. Он высокомерен, занят только собой, держится с царским достоинством и вряд ли снизойдет до таких мелочей, как обличение злодея. К чему аристократу утруждать себя такой ерундой. И, кроме того, сейчас всех гораздо больше интересует Августин, а не его мелкий подручный.
Августину бы не понравился этот бледнолицый маркиз. Во-первых, именно потому, что он маркиз. Аристократы были у инквизиции не в чести с тех пор, как бразды правления перешли в руки Августина. Во-вторых, потому что Эдвин горд, красив и тут же становится объектом всеобщего внимания, где бы он не появился. Августин ни с кем не любил делить внимание толпы. Все обожание, благоговейный страх и восторг должны были предназначаться только ему. А очевидные конкуренты кончали свои дни там, где бы я не пожелал оказаться ни одному из своих друзей.
Друзей у меня, правда, почти не было. Только Ноэль, и несколько людей, с которыми я общался редко, но почти что с взаимной искренностью. Честен до конца я не был ни с кем. И, возможно, тот, кто прочтет эти строки, посчитает меня безумцем, но я готов поклясться, что иногда могу слышать мысли своих собеседников, так ясно и четко, как будто они произносят их вслух. Так я узнаю о том, кто мне лжет, а кто просто думает обо мне плохо. Вот, чем объясняется отсутствие у меня близких. Я не могу назвать другом того, в чьих мыслях уловил дурные замыслы, насмешку или критику в свой адрес. Ну, ничего, я привык к одиночеству. Держаться особняком гораздо приятней, чем стать мелкой частицей шумной компании. В одиночестве есть что-то притягательное и почти мистическое. Ты один — и все внимание устремлено на тебя. Ты никого не замечаешь, не говоришь ни слова, но многие готовы отдать все, лишь бы только узнать твою тайну, ведь за тем, кто одинок, вполне могут следовать незримые спутники и нашептывать ему опасные советы.