Живая статуя

Якобсон Натали Альбертовна

Молча, но без скептицизма я выслушал сбивчивый рассказ брата о том, что этот человек перерезал горло служанке, собрал в сосуд ее кровь, чтобы потом использовать, как чернила. Он и мой отец написали кровью какую-то бумагу, запечатали в конверт, как письмо, а что было дальше, Патрик сам не знал. Он убежал, потому что не хотел, чтобы его застали за подглядыванием.

Я все ломал голову над тем, кому может быть адресовано письмо, которое следует писать не чернилами, а кровью. Я размышлял над этим и после того, как мы с трудом продали особняк, в котором чуть не погибли сами, в ту ночь, когда остались одни. Покупатели удалось найти не сразу, но потом один безумец сам явился к нам и предложил

мешок золота, настоящих полновесных монет за то, чтобы мы, как можно скорее, убрались, предоставив дом ему. Этот странный, одетый в черное, молодой человек запомнился мне надолго. Стоит подчеркнуть то, что он был молод, очень молод, даже юн, но из его глаз, как будто, выглядывал некто другой, опытный и старый, проживший долгую, полную событий жизнь. Мы заключили сделку. Я был рад продать дом хоть самому дьяволу, после того, как ночью на нас совершили нападения.

Трудно было забыть то, как после полуночи со стороны кладбища до нас донеслись неприятные звуки: скрежет, хлопанье крыльев, шум колес экипажа и крики. Кричали на каком-то странном, непонятном мне языке.

Патрик вскочил со своего места за столом, кинулся к окну и крикнул:

— Смотри!

Но я, даже оставаясь на своем месте, знал о том, что происходит за окружавшими нас стенами. Запертые двери стали слишком слабой защитой. Целое полчище каких-то неописуемых существ надвигалось на нас. Мелькали в воздухе рваные крылья, которые и можно было бы принять за ангельские, если бы не их потрепанный вид. Красные злые глаза заглядывали к нам в окна. Чьи-то когти царапали стены. Эти существа умели лазать по кирпичной кладке, как кошки по дереву. Мы были в западне до утра, а экипаж, ехавший сам, без кучера и лошадей, бился о наши двери вместо тарана. Я так и не понял, почему нас не убили в ту ночь, но я слышал, красивый и чистый женский голос, который сказал «они из наших». Говорившей не было видно, и слова были произнесены на чужом, неведомом языке, но я все понял и зачем-то преклонил колено перед пустотой, как если бы где-то рядом стояла моя госпожа.

Они из наших. Эта фраза преследовала меня даже после того, как на выручку от продажи поместья мы купили игорный дом близ Рошена. Тогда еще об Августине никто и не слышал. Инквизиция не имела особых прав. Мы с Патриком вели свои дела и получали прибыль, не опасаясь того, что вечером будем считать червонцы, а утром угодим на плаху.

Мы из них! Неужели, она имела в виду то, что мы, я и мой брат, имеем что-то общее со всеми этими существами. С этими демонами. Не можем же мы быть такими, как они. Мы люди, у нас нет ни крыльев, ни когтей, ни пламенного взгляда. Мы вынуждены защищать себя кулаками, а не магией. Так разве можно причислять нас к этой жуткой армии мглы.

Я не чудовище, повторял я, просыпаясь и каждый раз смотря на свои руки, на которых не было когтей, и на лицо в зеркале. Моя кожа не светилась, как у них, в глазах не отражалась злоба. Я не умел колдовать, но в чем-то предсказательница оказалась права, потому что вскоре колдовством занялся Патрик.

Отговорить его представлялось невозможным. Его пленило желание стать всесильным, и он погиб, но даже после смерти продолжал преследовать меня. Каждый вечер черная птица прилетала и начинала биться крыльями в мое окно. Она внушала мне ужас. Она смотрела на меня глазами моего погибшего брата.

С тех пор началось безумие. Я пробовал спастись бегством, но ничего не удавалось. Где бы я ни находился, птица отыскивала меня. Распродав все имущество, я пустился в путь. День проходил в бегах, а ночью, проснувшись на новом месте, я уже знал, что страшный гость будет стучаться в окно. Оставалось одно ненадежное спасение — кутить в веселой компании

всю ночь напролет. Рошен предоставил мне все свои удовольствия. Один бал сменялся другим. Праздники, толпы народа, кабаки, где в самый поздний час полно посетителей. Я не брезговал ничем, лишь бы только до утра оставаться в шумной компании, но мои знакомые стали замечать, что я все время опасливо поглядываю на окно. А после того, как на празднестве взбесившаяся птица кинулась, чтобы вцепиться когтями мне в темень, меня начали сторониться. Уже тогда жители Рошена становились суеверными.

На балах я тоже стал одинок, но предпочитал хотя бы стоять у стены и смотреть, как веселятся другие, лишь бы только ощущать близость толпы.

Вот и настал черед вспомнить тот вечер, когда я встретил Эдвина. Скорее всего, это был он, хотя я не уверен до конца. Тогда я был настолько изможден, что чувствовал себя, как пьяный. Я стоял у растопленного камина, лениво следя за танцующими, а птица за окном выжидала миг, чтобы снова приняться царапать стекло и вызывать меня к себе долгим птичьим клекотом, так похожим на плач.

Постоянное преследование доводило меня до отчаяния. Страх не отступал даже тогда, когда рядом звучали музыка и смех людей. Я слишком отдалился от их веселого общества и теперь ощущал себя каким-то чужеродным, обособленным существом. И все из-за Патрика. Это не птица, а он так настойчиво звал меня под окном. Неужели его душа была настолько черной, что вернулась ко мне в облике ворона, чтобы пытать до конца жизни. Возможно, моя жизнь очень скоро оборвалась бы каким-либо несчастным случаем или даже самоубийством, если бы мне не помог незнакомец.

Тогда я был в таком состоянии, что мог ступить в пропасть и даже не заметить опасности, мог попасться под колеса экипажа или под руку полуночному душегубу. До прихода Августина их было полно на городских улицах.

Я чувствовал, что схожу с ума, когда вдруг заметил в толпе статного, элегантного человека, который ни с кем не танцевал, был один, проходил так близко от гостей, что чуть ли не задевал их локтями, и при этом никто не делал ему замечаний, никто не смотрел на него, словно он был и вовсе невидим. Но ведь я же разглядел край его расшитого звездами плаща и черную бархатную маску, на которую небрежно спадали золотистые локоны.

Незнакомец двигался так легко и грациозно, как если бы ощущал себя полностью неуязвимым, способным раскрыть окна и вылететь в ночь, и завладеть целым миром. Я засмотрелся на него. Он был далеко от меня, и мог глаза уже слипались от желания спать, но я продолжал следить за ним. Он и не думал приближаться ко мне, но, когда от усталости я уже перестал контролировать себя и чуть не упал прямо в зев пылающего камина, чья-то рука вдруг поддержала меня, быстро и неожиданно.

— Спасибо, — пробормотал я, с трудом осознавая, что мог упасть лицом в огонь и стать изуродованным. И все это из-за того, что так некстати закричал проклятый ворон за окном.

— Тебе не надо пугаться собственной тени, иначе еще успеешь кинуться в огонь, когда меня не окажется рядом, чтобы помочь тебе, — произнес чуть насмешливый, но благожелательный голос. Тембр был приятным и красивым. Произношение лишь слегка отдавало чем-то старинным, давно затерянным в веках. Так говорить мог только тот, за кем я недавно наблюдал, но ведь он-то как раз находился в другой части зала и не мог кинуться мне на помощь.

— Благодарю, — уже более сухо произнес я, поднял глаза на своего спасителя и крайне изумился. Это был он. Тот, кого я заметил. Он стоял рядом, хотя по всем законам времени и скорости не мог так быстро преодолеть такое пространство. Если только он не обладал даром быть одновременно в двух местах.