Живите и помните!

Афанасьев Александр

На всякий случай экипаж отрабатывает шестью зарядами, после чего переходит на длинноствольную, пятидесятисемимиллиметровую. Это выглядит как кара небес – сплошная стена разрывов, бьющие с неба в землю красные молнии, вызывающие новые взрывы и возгорания. Шансов уцелеть в рукотворном аду – никаких.

Такого давно никто не видел и, наверное, уже и не увидит. Слишком хороши стали системы ПВО, военно-транспортному самолету с десантом на борту над территорией противника жизни – двадцать, максимум тридцать минут, не более. Вот почему с конца семидесятых на учениях не отрабатывается стратегическое десантирование в тыл противника. Воздушно-десантные

войска в девяностом расформировали, сами десантные дивизии стали где горными, где десантно-штурмовыми, где перешли в командование специальных операций. Теперь десантники в основном катаются на вертолетах, прыгают с кукурузников, потому что большего и не надо. Во время персидских событий огромные «Юнкерсы» перебрасывали десантников на аэродромы, иногда нормальные, иногда полевые, вместе с техникой, где они формировали ударные группы и шли вперед. Но сейчас, над Афганистаном, десантные войска делали именно то, для чего они и были созданы.

Зрелище было величественным и одновременно – жутким. Больше сорока самолетов «Юнкерс» моделей 400 и 600 – заправщики, но в основном десантные самолеты – летели в плотном строю, позвенно, поэскадронно. Со всех сторон – с флангов, с фронта, сверху, снизу – их прикрывали истребители, готовые вступить в бой с любым британским самолетом, сумевшим подняться с разбитых аэродромов и прорывающимся на северо-запад, к России. Самолеты шли журавлиными клиньями, по девять машин, без опознания, работал только радар на головном АВАКСе, сканирующий картинку и передающий данные на остальные самолеты. От слитного рева десятков турбин дрожал воздух.

Прошли Баграм – раньше британская база, теперь – непонятно что. От Баграма поднимались в воздух клубы черного и зеленого дыма, над ним сновали вертолеты – русские десантники на вертолетах ночным броском захватили Баграм почти без сопротивления. За Баграмом самолеты начали перестраиваться в «лесенку», посадочный строй.

– Лидер Гусей – Громовержцу, мы на подходе, РВП пять минут, прошу обстановку в посадочной зоне, – вышел на связь головной самолет.

– Лидер Гусей, это Громовержец, сопротивление в посадочной зоне подавлено, посадочная зона под контролем. Ориентируйте по дыму и пламени – по правому крылу. Наземная группа контролирует обстановку, позывной – Немой.

– Громовержец, вас понял.

– Лидер Гусей, это Громовержец, отходим в южном направлении. Если в танкерах что-то осталось, мы сможем поддержать вас над городом.

– Громовержец, в танкерах есть НЗ, мы выведем танкер на вас.

– Лидер Гусей, вас понял. Всего вам доброго.

Командир группы «Гусей», проходящий под позывным «Гусь один-один» – а сегодня за штурвалом был офицер в чине бригадного генерала, лично решивший возглавить десантную операцию перед уходом на пенсию, – повел свой самолет в посадочный сектор Кабульского авиаузла, известный еще с королевских времен, и «Гуси» последовали за ним.

Посадочная полоса была задымлена, да и утро еще не наступило, рассвет только еще теплился где-то за горами на Востоке. Однако вдоль посадочной полосы кто-то выложил в линию химические источники света, крестами, составленными из них же, указал начало и конец полосы. Длины на первый взгляд хватало…

– Лидер Гусей – всем Гусям, иду на посадку. До получения условного сигнала оставаться в зоне снижения. В случае моей гибели Гусю-четыре принять командование.

Вроде как все нормально. А ну как – поперек полосы канава, и с Громовержца ее не видно. Хоть это и против устава, прямо запрещающего командиру возглавлять атаку, находясь впереди рядов атакующих – это дело чести русского офицера и дворянина, вот почему в Мировой войне потери офицеров были самыми высокими, если сравнить с потерями нижних чинов.

– Приготовиться к посадке. Механизацию крыла включить. Закрылки тридцать.

– Есть тридцать.

– Скорость триста восемьдесят. Триста семьдесят. Триста пятьдесят. Штурман?

– Идем по глиссаде, продолжаем.

– Триста тридцать. Триста десять. Двести девяносто. Двести семьдесят. Касание!

– Есть касание!

Пузатый, словно раскормленный гусь, самолет коснулся грязной, заваленной мусором бетонки, подпрыгнул и… покатился дальше.

– Двести пятьдесят! Реверс!

– Есть реверс!

Спаренные саблевидные лопасти винтов раскручиваются в другую сторону, помогая самолету тормозить…

– Сто восемьдесят! Сто пятьдесят!

Из кабины уже видно человека в конце полосы у какой-то бронемашины, размахивающего ХИСами – по одному в каждой руке.

– Кажется, свои…

Самолет пробежал по полосе, резко завернул в сторону, прокатился еще два десятка метров и встал. Распахнулась передняя аппарель – и сразу несколько десантников с автоматами и пулеметами оказались на полосе.

– Свои! Свои!

– Пароль! – пулеметы направлены друг на друга.

– Россию не победить!

– Россия всегда права! – кричат от скособочившегося у края ВПП грузовика с разорванными пулями в клочья покрышками.

Нацеленные друг на друга стволы медленно опускаются.

– Кто старший?

Офицеры сходятся как на нейтральной территории – на равном расстоянии от грузовика до самолета.

– Я. Подполковник в отставке Тихонов. Немой.

– Полковник Абрамян. Девяностый воздушно-штурмовой полк. Это Маклясов, начальник нашей разведки. Здесь безопасно? – Полковник кивает в сторону потрескивающих дальше, у контейнеров, автоматных очередей.

– Пока да. Остатки былой роскоши. Но если не пошевелиться, они попытаются заблокировать дорогу.

– Не успеют. Вы у нас проводниками?

– Да, в пределах города.

– Тогда – Маклясов, займись. Распредели по ротам, мы выдвигаемся. Транспорт здесь можно найти?

– Навряд ли. Хотя в городе есть.

– Бивень, бери своих – занять вышку, закрепиться. Устанавливайте пулемет. И не стреляй в кого попало, там свои есть.

– Есть, господин полковник, – десантник бросается исполнять поручение. На полосу уже садятся другие самолеты, поднимая в воздух тучи густой афганской пыли…

Высоко в ночном кабульском небе, сваливаясь на правый бок, парит только что пополнивший запасы топлива тяжелый штурмовик «Громовержец». Сенсоры и радары ищут цели, достойные внимания, – прежде всего по маршруту выдвижения десантников. При планировании операции были приняты ограничения на ведение огня – только в ответ. Еще не хватало – расстрелять полгорода и получить с ходу партизанскую войну и тысячу-другую кровных мстителей.

По центру, в обшитой мягким негорючим материалом кабине группы разведки и наведения – перед огромными, на половину переборки экранами сидят два офицера. Перед каждым – компьютерная клавиатура и приборная панель, показывающая состояние огневых и разведывательных средств воздушного корабля. Этот самолет экспериментальный – на нем все огневые системы обеспечены либо бункерным, либо конвейерным питанием, и перезарядка вручную не требуется. Поэтому в самолете сейчас – только они и летный экипаж, механик из которого обучен искать и устранять неисправности в огневых системах, если такие случатся. На экранах – в россыпи условных знаков-символов медленно плывет Кабул…