Живущие в ночи. Чрезвычайное положение

Рив Ричард

Глава одиннадцатая

Эндрю шел мимо ярко освещенного, манящего теплотой и уютом магазина Лэнгмана. У прилавка стоял Амааи, о чем-то споря с молодым приказчиком-индусом, Эндрю ускорил шаг, надеясь остаться незамеченным.

— Эндрю, эй, Эндрю!

Он остановился.

— Ты куда идешь?

— Никуда.

— А все-таки?

Говорить у него не было никакого желания, и только хотелось как можно скорее отделаться от Амааи.

— Куда же ты все-таки?

— Куда-нибудь.

— В такую собачью погоду?

— Да, — Эндрю передернул плечами.

— Возьми меня с собой.

— Нет.

— Ну возьми.

— Нет.

— Броертджи пошел с Джонгой в «Стар».

— А ты почему не пошел?

— Денег нет.

Он почуял, что Амааи завел этот дружеский разговор неспроста.

— Говорят,

твоя мать заболела?

— Да.

— Что с ней?

Эндрю понял, что Амааи уже все известно, он только хочет выведать какие-нибудь новые подробности.

— Не знаю.

Он быстро зашагал дальше. Стало быть, все уже пронюхали. Все эти проклятые людишки из Шестого квартала. Любопытные, которые любят совать нос не в свои дела. Он пересек дорогу, ведущую к Касл-Бридж, чтобы не проходить мимо дома тети Эллы. Этого он, впрочем, мог и не делать; в доме было темно, и занавески задернуты. Он шел куда глаза глядят, без всякой цели, миновал аптеку на углу, потом Касл и вдруг, к своему удивлению, очутился на Грэнд-Парейд. Площадь была почти пуста и сплошь покрыта лужами, которые он даже не пытался обойти. На городской ратуше напротив часы пробили восемь. Около ларьков с фруктами и мороженым почти не было покупателей. Под уличным фонарем, возле общественной уборной, самоотверженно мокла под дождем небольшая группка апостоликов [22] . Двое мужчин с обветренными лицами держали гитары в руках; плотно закрыв глаза, старший ударял по струнам и что-то пел пронзительным голосом. Вместе с ними были пожилая женщина и мальчик с кипой молитвенников.

22

Апостолики — секта, выступающая за возврат к вероучению апостолов.

Кругом валялись пустые консервные банки. Вверху смутно маячила громада почтамта. Эндрю чувствовал себя неотъемлемой частью этой духовной сущности. Обычно его подавляло величие бетонно-асфальтовых джунглей, где слышались несмолкаемые гудки паровозов, рыдания автомобильных сирен и пронзительное стаккато пневматических молотков. Но сейчас там царило неестественное спокойствие: ни толп, ни машин, ни торговцев фруктами и цветами, ни такси, ни автобусов.

Только эта жалкая группка под фонарем. Эндрю подошел к ним, потому что чувствовал какое-то садистское презрение к их бессмысленной деревенской вере — такой нелепой перед глубокой умудренностью города. Мальчик предложил ему намокший молитвенник, но он отказался. Эндрю даже не знал, когда посмеет вернуться домой. Сможет ли он когда-либо посмотреть в глаза матери? Раскаяние жгло его, грызло, въедаясь в самую душу. Как сможет он посмотреть ей в глаза после этого? А вдруг она и вправду умрет? Как сказала миссис Хайдеманн, эта пьяная шлюха… Что, если мать в самом деле умрет? Сможет ли он пережить это? Она всегда относилась к нему как-то странно. То была весела и по-матерински ласкова, то холодна и вспыльчива. Уж не объясняется ли это цветом его кожи? Ведь она почти белая, как Аннет и Джеймс, а он смуглый — самый смуглый в семье. Порой, когда они шли вместе по улице, ему казалось, будто она стыдится его даже перед жителями Шестого квартала. Она часто называла его негритеночком, но всегда без ласки. С каким-то равнодушием. И по временам выкидывала какой-нибудь фокус, как сегодня, например, — взяла и отправилась в Касл-Бридж в такую погоду. Что же все-таки сделает Джеймс, когда узнает? Он всегда робел перед Джеймсом. Не только он, вся семья боялась Джеймса. Он вспомнил, как однажды, вернувшись домой, Питер сказал, что его уволили за кражу. Джеймс схватил его за горло и чуть не задушил. Питер беспомощно бился в его руках, весь посинел, на губах вспузырилась пена; только втроем — Дэнни, Филипу и ему — удалось тогда оттащить Джеймса. А мать глядела на все это и хоть бы бровью повела.

Эндрю рассеянно посмотрел на трогательную группку, которая продолжала стоять под хлещущим ливнем. Мимо пробежали две белые женщины, спеша укрыться под навесом на автобусной остановке. К молящимся примкнул какой-то пьяница, он шумно грыз земляные орехи…

Как-то раз после ужина мать вымыла посуду и попросила его вытереть. А он как раз зачитался романом «Вдали от обезумевшей толпы». Только что открыл для себя Уэссекс — любимое место действия книг Гарди, глубоко проник в сложные проблемы овцеводства и заинтересовался соперничеством между Гэбриелом Оуком и Болдвудом, двумя претендентами на руку прелестной Батшебы.

— Кому я говорю, Эндрю!

— О’кей.

— Ты вытрешь посуду?

— Да.

Он продолжал читать. Не успел он приступить к сцене продажи овец в Грин-Хилл, как на пол упала первая тарелка. Он поднял глаза, растерянный. Она разбила вторую тарелку.

— Не надо, ма.

За тарелками последовало блюдце.

— Ну пожалуйста!

Она с холодной методичностью била посуду, а он только беспомощно смотрел на это. Да и что можно было поделать, когда на нее находил такой стих?..

Унылое пение на Грэнд-Парейд закончилось, и молодой мужчина стал молиться на африкаанс. Мальчик дрожал под дождем, все крепче прижимая к груди молитвенник…

А однажды она смутила его при всех. В Бригейд-Холл показывали короткометражки Чарли Чаплина. Зал был набит до отказа, и те, кто не мог купить билеты, смотрели фильм сквозь открытое окно.

— Эндрю!

Она стояла где-то далеко, с краю толпы, на улице, а он занимал выгодное положение на подоконнике.

— Эндрю! Ты знаешь, что уже двенадцатый час ночи?

Его охватило сильное смущение.

— Если ты сейчас же не отправишься домой, я приведу Джеймса.

Зрители захихикали.

— Ты идешь или нет?

— Он у тебя такой черномазый, а ты с ним говоришь по-английски, — съязвил кто-то.

Все покатились со смеху.

Понурив голову, он выбрался из толпы и тихо на-правился домой, униженный и раздавленный. Иногда она устраивала такое! Но бывали и другие дни, когда она забывала об их бедности, о счетах, по которым не могла уплатить, когда она даже защищала его от Джеймса и Питера. Они сидели в кухне, смеясь и болтая, словно старые друзья. Она отчаянно пыталась сохранить хоть некое подобие благопристойности, но в их положении это было почти невозможно. «Только бы она выздоровела!» — помолился он за мать. Он был уверен, что миссис Хайдеманн соврала. Наверняка она соврала, эта грязная потаскуха, которая вечно суется не в свои дела. Он даже представить себе не мог, чтобы его мать умерла. Это просто немыслимо.

Глава двенадцатая

У вокзала Эндрю посчастливилось сесть на автобус, который шел к Гановер-стрит. Вопреки обыкновению, он был почти пуст. Эндрю заглянул в кошелек и убедился, что денег на проезд хватит лишь в обрез. Но идти домой под таким дождем было просто глупо. Он и так уже промок насквозь, даже слышно, как вода хлюпает в ботинках. Неожиданно, заметив на переднем сиденье Аннет и Джеймса, о чем-то между собой беседовавших, он замер на месте. К счастью, они сидели к нему спиной. Он торопливо взбежал на второй этаж и, задыхаясь, упал на первое попавшееся сиденье. Они не могли его видеть, и все же его спасла чистая случайность. Неужели Джеймс уже знает? Аннет, вероятно, ездила за ним в какой-нибудь ресторан для белых? Откуда они? От доктора? Из больницы? Его пронизала невольная дрожь. Мириам — славная женщина, с ней он всегда был в хороших отношениях, не то что с Аннет. Аннет была белокожая и, как и Питер, походила на крысу. В девятнадцать лет она оказалась с ребенком и вьинуждена была выйти замуж за презираемого человека. Теперь она жила в Уолмер-Эстейт, гораздо лучше обеспеченная, и занимала гораздо более высокое положение в обществе, чем в прежние времена, когда жила в Шестом квартале. Ее старший сын Мервин был на два года моложе Эндрю, но все еще торчал в начальной школе. Аннет завидовала школьным успехам Эндрю. Он редко бывал в ее доме с кирпичным фасадом, только на рождество, а она, в свою очередь, редко появлялась в Шестом квартале. Они с Джеймсом не выносили друг друга, и если теперь они вместе, значит, дело плохо…

Автобус проехал Касл-Бридж и стал искусно маневрировать по извилистой Гановер-стрит… Должно быть, дело серьезное, если они вместе. Аннет не часто беспокоилась о своих родственниках. На Теннант-стрит брат и сестра сошли. Эндрю не знал, что ему делать. Он спрыгнул у кинотеатра «Стар», вошел в фойе и стал рассеянно разглядывать пестрые афиши, рекламировавшие Сабу в «Юном погонщике слонов». Но не стоять же там весь вечер. Может быть, подождать, пока Джонга и Броертджи выйдут из кино, или лучше вое-таки отправиться домой, а там будь что будет? Взволнованный, он поднялся на Клифтон-Хилл и зашагал к триста второму.