Живущий в тени
Шрифт:
Хотя нет, не пьянкой, а отравлением. Меня отравили самогоном, именно так я предпочитаю запомнить вчерашний вечер.
Пристальный взгляд Артёма следовал за мной. Казалось, мои ноги связаны путами, тяжёлые, словно врастают в землю при каждом шаге.
– Тебе полегчало? – вдруг спросил он. Весело, с нотками подавляемого смеха.
Остановившись, я посмотрела на него через плечо.
– Да, полегчало. Иногда полезно высказаться. Я не знала о вашем конфликте с Галиной Максимовной, а ты набросился на меня…
– Я имел в виду другое, –
– Не пьянки, а отравления! Я не знала, что это самогон, и думала…
– Ты протрезвела?
Судя по всему, Артём не терпит развёрнутых ответов, предпочитает да/нет и сугубо по теме.
– Да, протрезвела.
– Вернёшься через час, и тебя пустят в дом сделать фотографии. Ничего не трогать, поняла?
– Спасибо! Ты не пожалеешь…
– У тебя будет пятнадцать минут на фотографии в доме и ещё пятнадцать в саду. Всё ясно?
– Да! У меня есть список того, что надо сфотографировать. Надеюсь, сохранилась печка ручной работы…
– Слушай дальше! – снова перебил. – Завтра сделаешь остальные фотографии, а на следующее утро уедешь. Я заказал тебе машину в город.
– Где ты её заказал?
– Знакомые охотники возьмут тебя с собой. Ты всё поняла?
– Д-д-да.
– Если будешь следовать этому плану, всё будет хорошо. Но если снова полезешь ко мне, будешь буянить или жаловаться, то я отберу у тебя фотоаппарат. Это тоже понятно?
– Ты не имеешь права…
– Ты принимаешь мои условия?
– Принимаю, но…
– Принимаешь?
– Да.
Дверь захлопнулась.
Ему за тридцать.
У него тяжёлый взгляд. Морщины царапинками вокруг глаз.
Артём скрылся в доме, а я смотрела на захлопнутую дверь, озадаченная и удивлённая не столько поворотом событий, сколько моей реакцией. Сердцебиение участилось, ладони стали влажными, кожа чувствительной… и не факт, что эти ощущения неприятные. Скорее, наоборот. Следовало радоваться, что Артём передумал, или, наоборот, негодовать из-за его грубости, а вместо этого я пыталась удержать в памяти его лицо и угадать его возраст. Он не красавец, хотя и отмылся, и волосы пригладил, и щетина выглядит короче и опрятнее. Стал заметен шрам на подбородке. Видна волевая линия челюсти. Артём широкоплечий, сильный с фигурой человека, не чурающегося физического труда. Не иначе как колет дрова, а не зависает в спортзале, обсуждая диеты и калории. Черты лица крупные, грубые, будто заскучавший скульптор забросил проект, не доведя до конца. И эмоций на лице никаких, потому что мои претензии Артёма не тронули. Всё будет по его правилам или не будет вовсе. Тоже мне, диктатор местного пошива!
Но ничего не поделаешь – дом его, сад его… Разрешил мне сделать фотографии, и это главное. Значит, что-то в нём откликнулось, раз открыл дверь, не хватаясь за ружьё.
В назначенное время с точностью до минуты я вернулась в его дом в полной, так сказать, фотографической готовности. В этот раз постучала не кулаком, а костяшками пальцев, скромненько так, вежливо.
И застыла от удивления, потому что дверь открыла девушка. Красивая, яркая. Не знаешь, на что любоваться сначала, – то ли на вьющиеся рыжие волосы, то ли на васильковые глаза.
С чего я, собственно, решила, что Артём живёт один?
Разглядывая меня из-под полуопущенных ресниц, девушка представилась Таней.
Пробурчав: «Очень приятно», я скинула ботинки и подвернула измазанные грязью брючины. Пусть Таня не волнуется, я ей не соперница.
Пробежавшись взглядом по моему лицу без макияжа, по старой толстовке и небрежно заколотым волосам, она немного расслабилась.
– У вас четверть часа на фотографии в доме, а потом я провожу вас в сад. – Поёжившись, девушка глянула через плечо, как будто там, в недрах дома прятался следивший за нами хозяин.
Мы зашли на кухню. Печь сохранилась точно как в описаниях Галины Максимовны – ручная работа с рисунком из камешков и плитки. Местами поцарапанная, потёртая временем и жильцами, но от этого только красивее. В ней накопилась душа, человеческая история. Сбоку печи лежанка, как в сказках. Хотелось прильнуть к камню, каждым сантиметром кожи впитать тепло. Задремать на тонком матрасе, пить чай, мечтать. Заниматься любовью, нежась в объятиях тепла.
Было трудно отвлечься от образов, ярких как пламя. Всё-таки я слишком впечатлительна, вся в бабушку.
Сделав несколько фотографий, я повернулась к Тане. Она стояла, сцепив руки в замок и глядя в окно.
– Вы живёте здесь, в деревне? – задала я вдруг заинтересовавший меня вопрос.
– Здесь живут мои родные, а я работаю в городе.
– А где Артём рабо… – Не договорив, я покачала головой. Мне незачем знать ответ. Я здесь, чтобы сфотографировать вещи, раньше принадлежавшие другим людям. Чужой фрагмент его быта. Сам хозяин мне неинтересен. Должен быть неинтересен.
– Тёма живёт здесь, ему не нравятся большие города.
Я ответила невнятным м-г-м.
– Но мы часто видимся, – добавила Таня. Васильковый взгляд дрогнул. В деревне у неё мало конкуренток. Молодёжи почти нет, а приезжие охотники, в основном, мужчины. Не похоже, что она уверена в своих отношениях с Артёмом. Слишком волнуется, слишком неловко держится в его доме.
Однако я здесь всего на пару дней, поэтому её волнение беспочвенно.
Время измерялось щелчками, десятками снимков. Мой взгляд шарил по кухне, разглядывая вещи Артёма. Пользуясь тем, что Таня смотрела в окно, я сфотографировала обеденный стол, кипу старых газет, крошки на разделочной доске. Жирные стебли алоэ на подоконнике.
Обычно не падкая на первых встречных мужчин, я задавала себе вопрос за вопросом о быте Артёма, о мелких деталях его жизни. Например, о кадке, в которую собирается дождевая вода с крыши. Или о гигантской кружке – пол-литра? больше? – с остатками чая. Сколько пакетиков он в неё кладёт, два или три? Или покупает чай на развес?
Я жадно вдыхала чужую жизнь, удивляясь внезапному и неуместному любопытству.
– Отвести вас на второй этаж? – спросила Таня, нервно сцепив пальцы. – Старой мебели почти не осталось, но кое-что есть.