Живые и мертвые классики
Шрифт:
Вот, например, И.П.Кузнецов из Краснодара писал мне: «Я слышал, как одна женщина на троллейбусной остановке читала наизусть Ваше стихотворение
Я убит в «Белом доме», Я стоял до конца. Я надеюсь как должно Вы отпели бойца…Б.А.Жуков из Москвы: «Потрясло стихотворение «Двадцать восьмая могила». Давно уже не плакал, а тут не мог сдержать слез. Спасибо, дорогой наш человек. Я счастлив! Нас не сломить».
В.А.Игнатьев из Билибино (Чукотка): «Стихотворение «28-я могила» мы отпечатали в
З.Никитина из Северска: «Некоторые Ваши стихи я перепечатала в десятках экземпляров и пустила по рукам. Перепечатала в трех экземплярах (сколько хватило бумаги) и книгу «Колокола громкого боя» (175 страниц), два тоже пустила по рукам. Свой же никому не дам больше, и так порядком затрепали…»
Это, Юра, дороже всяких Звезд от Брежнева и пенсий от Ельцина. Конечно, твои романы тоже перепечатывают и переписывают, но интересно бы узнать, какие именно.
Впрочем, некоторые письма читателей в день моего юбилея напечатала «Завтра». Ты их читал, и позвонил мне, и поздравил: «Володя! Это слава!» Еще раз спасибо, но, право, я никогда не думал так о письмах читателей. А вот теперь ты порочишь мои стихи заодно с моими «интимными способностями», непонятно почему интересующими тебя, мужчину коммунистической ориентации.
Напрасно ты завел речь еще и о моей неудаче в прозе. У меня только одна книга прозы, но в разных редакциях она издавалась пять раз массовыми тиражами вплоть до 200 тысяч экземпляров, выходила и за рубежом, журнальные публикации отмечались премиями. Какая же это неудача? В литературе есть понятие — автор одной книги. У нас, например, Грибоедов, Ершов. В западной литературе — Сервантес, Дефо, Войнич, хотя у них были и другие произведения, но остались они в литературе как авторы «Дон Кихота», «Робинзона Крузо» и «Овода». Так что, зачислим их всех в неудачники? Один известный литературовед сказал мне: «Да ведь и Бондарев, в сущности, автор одной книги — «Горячего снега». А я на прозу больше и не посягал.
Заклеймив меня как неудачника в поэзии и прозе, ты приступил к моим «критическим опусам». Это, по твоим словам, «торжествующая злоба», «оскаленность против многих писателей: кого только Вы не (!) ругали и не (!) унижали». Еще это — «фрагменты из Вашего душевного состояния, которое называется патология зависти, переходящая в ненависть». Наконец, это — «муки неуспехов выплеснулись черным потоком с целью отмщения непокорной прекрасной женщине — художественной литературе, которая осталась равнодушной к Вам». Сильно сказано: оскаленность… патологическая зависть… ненависть… черный поток злобы с целью отмщения прекрасной… Круто!
Однако, дорогой, тут требуется кое-что уточнить: ведь я скалился и щерился не только на некоторых писателей, но и на многих политиков: на Горбачева, Ельцина, Яковлева… вплоть до министра культуры Швыдкого. Еще как скалился! Тебе не нравится? Ты против? Сам-то на кого-нибудь из них персонально хоть разочек ощерился? Да не сейчас, конечно, когда даже о президенте пишут: «Глава фашистского режима!.. Изменник родины!» — не сейчас, а в конце 80-х, в 90-е? Нет, получая президентско-геройскую пенсию, ты долго молчал, как все литературные генералы, и на страницах «Правды» даже обосновывал и подводил философскую базу под свое и других Героев да Ленинских лауреатов долгое гробовое молчание. Более того, все помнят, как о Ельцыне ты сказал: «У писателей России есть один президент, а у президента — один Союз писателей!» А раньше этого пытался оградить от моей критики и Горбачева. Помнишь?
14 декабря 1990 года в последний день работы Седьмого съезда писателей России, проходившего в
«Литературная Россия», как принято, давала стенографический отчет о работе съезда, должна была дать, естественно, и мое выступление. Но звонишь мне ты, Юра, первый заместитель председателя СП РСФСР и, как предварительно решено в Политбюро, — завтрашний председатель:
— Володя, твое выступление не может быть напечатано. Боюсь, оштрафуют.
— Как так? Ведь это стенографический отчет. В нем должно быть бесстрастно отражено все, что было сказано с трибуны, и все, что произошло на съезде.
— Володя, твое выступление нельзя напечатать. Боюсь санкций.
— Да это же выступление, которое мне никто не заказывал, никто не визировал. Тут моя личная точка зрения, за которую только я сам и отвечаю.
— Володя, твое выступление немыслимо напечатать. Я опасаюсь…
Был такой разговор?
Выступление в ЛР не напечатали, в стенограмму оно не вошло. Так, дорогой однокашничек, в эпоху безграничной гласности ты оградил предателя Горбачев от первого удара со стороны нашей литераторской братии. И «санкций» ты опасался, скорей всего, не против Союза писателей или газеты, а против себя лично: вдруг ПБ не утвердит председателем Союза? А выступление мое появилось позже далеко от Москвы, в Краснодаре, в журнале «Кубань», — удар был сильно смягчен. И никаких санкций не последовало.
Итак, об очень важном в моей литературной работе — об оскалах и черных потоках на головы политических предателей родины — ты, рисуя мой литературно-политический портрет, умолчал. Честно ли это? Но умолчал и о писателях, утопленных мной в черных потоках злобы, ненависти и зависти, хотя таких, говоришь, было много и тебе «всегда было неловко читать» мои черные опусы о них. Ну, назвал бы хоть два-три имечка! Нетушки…
Нечто подобное твоему ярлыку («неустанная неприязнь к одаренным писателям») не так давно навесил на меня в «Литературной газете» Павел Басинский. Что ж, я его понимаю: по возрасту он просто не знает моих прежних, доперестроечных публикаций, а теперь, после контрреволюции, увы, действительно чаще всего приходится топить тараканов демократии в бурных потоках гнева.
Но на твоих-то глазах прошла вся моя литературная жизнь… Ты мог бы знать мои если не всегда восторженные, как о тебе и Сорокине пишут, то очень уважительные, хвалебные статьи о Горьком и Макаренко, о Маяковском и Светлове, Ушакове и Панферове, Смелякове и Симонове… да и о первых публикациях Солженицына. Тебе все это было «неловко читать»? Чего ж молчал? Ведь ни единого раза не возразил при полной возможности выступить с литературного Олимпа где угодно.
Доброжелательно я писал о произведениях и многих других. Вот, сколько помню, имена почивших: Юрий Трифонов, Дина Злобина, Майя Румянцева, Владимир Богомолов, Василий Федоров, Сергей Викулов, Владимир Карпенко, Евгений Винокуров, Вадим Кожинов, Петр Градов, Юрий Кузнецов, Николай Рубцов… Хочешь, пришлю тебе эти статьи? Найди в них хоть единое словцо «торжествующей злобы». Укажи, кто тут не заслуживал похвалы.