Живые и мёртвые
Шрифт:
Эти выступления были первым указанием на его превращение в героя, защищающего бедных. Однако, как говорил сам Бигги, сомнительно, чтобы этого было достаточно для его избрания. Непосредственно накануне выборов был сделан еще один важный шаг в его символической трансформации, который вознес его над ним самим и сделал его чем-то большим, нежели просто человеком или просто Бигги Малдуном. Это была уже упоминавшаяся статья, появившаяся сначала в столичной прессе, а потом в сотнях других газет, и начавшая тем самым преобразование Бигги в реального публичного героя. Она превратила кампанию из вороха локальных фактов и фантазий в нечто такое, что было помимо того еще и битвой между позитивными и негативными национальными стереотипами, или символами, идентифицируемыми теперь с Бигги, которыми пытались воспользоваться его друзья и враги с целью завладеть воображением и голосами избирателей. Эта статья была опубликована за несколько дней до выборов на первой странице бостонской газеты; в двух колонках блока новостей, снабженных фотографией Бигги, подробно излагались инциденты — к тому времени уже годовой давности, связанные с цирковыми афишами, ночными горшками и домом на Хилл-стрит. Следует помнить, что сами по себе действия Бигги, пусть даже и весьма эффектные, вплоть до самых выборов мэра мало чем помогли реальному осуществлению его политических устремлений. Очевидно, что лишь очень немногие считали сделанное им на Хилл-стрит достаточно важным, чтобы он мог успешно претендовать на высший политический пост в сообществе. Тем не менее, эмоциональные основания для этого были заложены.
Автор статьи — в прошлом житель Янки-Сити, хорошо осведомленный о том, что происходило в то время, когда Бигги пытался снести дом и построить бензоколонку, — прекрасно схватил суть этого эпизода.
«Бигги Малдун [начиналась статья], дрянной мальчишка из Янки-Сити тридцати одного года от роду, вечный враг мэров, членов городского совета, полицейских боссов, начальников пожарной охраны, судей и прочих символов закона и порядка, опять угрожает спокойствию этого тихого старого города.
Консервативные граждане еще не успели толком отойти от тех проделок, которые Бигги учинил прошлым летом, когда развлекал автомобилистов, проезжавших по главной улице Янки-Сити, цирковыми афишами, муляжами могильных памятников и настоящими старомодными ночными горшками, развешанными на старинном владении Сэмпсона, что на Конститьюшн-авеню и Хилл-стрит. И вот теперь, когда все, казалось бы, вело к долгой спокойной зиме, Бигги подкидывает этим консервативным гражданам новые поводы для ночных кошмаров, угрожая своим избранием в мэры города».
Столкнувшись с вопросом о том, что могло бы привести к избранию Бигги и принести ему голоса горожан, автор статьи затруднился найти подходящий ответ.
«Случись кому-нибудь спросить, почему кандидатура Бигги на этот раз столь серьезна, единственно правильным был бы ответ: спросите-ка лучше о чем-нибудь другом. Возможно, потому что он воплощает в себе неукротимый и беззаботный дух молодости и пленил этот чопорный город в момент, когда тот испытывает соблазн подняться немного выше. Возможно, потому что он откровенно недовольный кандидат, в то время как немало горожан имеют основания для недовольства, которому они хотели бы дать выход.
Взять, к примеру, тех же собирателей моллюсков с Ривербрука. Эти солнечные осенние денечки они просиживают возле своих живописных хижин, на чем свет стоит проклиная закон, который запрещает им выкапывать моллюсков в гавани Янки-Сити, поскольку вода в ней загрязнена отбросами крупных промышленных городов, находящихся вверх по реке. Кто бы не затаил обиду в таких обстоятельствах? И вот является Бигги Малдун и говорит им, что если его выберут мэром, то он построит новый коллектор стоимостью на много миллионов долларов больше, чем Янки-Сити сможет собрать налогов за десять лет, и что когда это будет сделано, они снова смогут собирать своих моллюсков. Хотя они и знают, что парень лжет как сивый мерин, такое нахальство им по душе».
Далее автор пересказал историю, которая произошла с домом Сэмпсона. Он изложил ее драматично и ясно, не без комплиментов в отношении Бигги, добавив при этом, что «разрушение каменной стены, соседствовавшей с шоссе, было актом, пронизанным заботой об интересах общества, поскольку оно улучшило обзор на опасном повороте». Между тем, он рискнул предположить, что после всех этих выходок выдвижение кандидатуры Бигги рассматривается как очередная шутка:
«... горожане смеялись, когда узнали, что в публичном обращении, сделанном в кафе «У Смита» — обращении, которое не нашло отражения в газетах, но тем не менее дошло до каждого избирателя, — он заявил, что, когда его выберут, он поместит начальника полиции в дом престарелых, а его заместителя приставит к нему охранником. Кроме того, Бигги ни во что не ставит начальника пожарной охраны, и еще одно обещание состояло в том, что он заменит этого чиновника неким деловым человеком, в чьем заведении с поразительной регулярностью случаются таинственные пожары. Слишком ретивого полицейского, который не так давно арестовал его за то, что он околачивался на улице, Бигги обещал отправить в дозор на кладбище, где тот «подыщет себе компанию из таких же конченых типов»».
Статья, помещенная в бостонской газете, возможно, и не спровоцировала бы последовавших далее головокружительных изменений, если бы Бигги не отреагировал на нее необычным объявлением в местной газете. Он написал его (враги говорили, что не без чьей-то помощи, сам же Бигги говорил, что «с помощью своего собственного пера») отчасти из опасения по поводу того, как бы ироничный и полупрезрительный тон этой статьи не пошел ему во вред. Кроме того, он считал, что сообщение в столь важном блоке новостей служит признаком того, что его влиятельные враги предпринимают ответный ход, вызванный тем, что он попал в их больное место. Он сам обратился к «Господину Избирателю и Налогоплательщику».
«Я загарпунил кита.
Я залью его жир в машины, они привезут вас к избирательным урнам проголосовать за меня.
Пышный слог приводит к славе, сказал Барнем [33] .
Как лисенок в баснях Эзопа. Паршивые аристократы сходят с дороги.
Они сознают, что проиграли, всеми печенками цепляются за призрака.
Проснись, проснись, почтенный старый Янки-Сити! Порази невидимого короля шейлоков, который правит нашим городом последние тридцать лет. Пусть каждое утро ровно в семь раздаются фабричные гудки, это ваши голоса за Томаса Игнатиуса Малдуна мэра 6 декабря.
И будет у всех вас здоровье, процветание и работа!
33
Барнем (Barnum) Финеас Тейлор (1810-1891) — американский антрепренер и шоумен, один из пионеров индустрии развлечений в США. Барнем пользовался скандальной славой: в 1840 г. он организовал передвижной музей диковинок, в котором показывал мнимую кормилицу Дж. Вашингтона, «русалку», индейскую охоту на буйволов, карлика и т. п. Еще при жизни он заслужил репутацию ловкого дельца, не брезгующего жульничеством, сенсационностью и сомнительным юмором; в Америке его имя стало нарицательным.
Обращение взбудоражило всех. Литературные критики, восхищавшиеся Германом Мелвиллом и Уолтом Уитменом [34] , историки и писатели, знавшие и любившие культуру и фольклор тех славных дней, когда Янки-Сити и другие старые города Новой Англии были знаменитыми морскими портами, с восторгом откликнулись на него. В каждом, кто любил Новую Англию, оно затронуло глубокие чувства, связанные с тем периодом, когда ее торговые короли строили корабли и посылали их торговать в Ост- и Вест-Индию или охотиться в далеких морях на Моби Дика [35] , а ее талантливые мореходы погружались на суда и разносили по всей земле весть о смелости и экономической предприимчивости янки. Никто в Новой Англии, и особенно в Янки-Сити, не мог остаться равнодушным к воздействию этих символов.
34
Мелвилл (Melville) Герман (1819-1891) — американский писатель. Наибольшей известностью пользуется его философский роман «Моби Дик, или Белый кит» (1851). Уитмен (Whitman) Уолт (1819-1892) — американский поэт.
35
Моби Дик — кит, главный герой романа Г. Мелвилла «Моби Дик».
Критикуя грамматику и синтаксис Бигги, все, однако, понимали и — лучше было бы даже сказать — чувствовали, что тот имел в виду. Метафоры, возможно, были слегка нарочитыми, но «загарпунивание кита» и «старый, добрый жир», «шейлоки» [36] и «паршивые аристократы» — все это прочная часть нашего традиционного багажа.
Теперь атака на Бигги должна была претерпеть изменение, поскольку действие вышло за пределы локальной сцены. Сразу же вслед за этим объявлением к Бигги обратился с открытым письмом через местную газету его оппонент. К несчастью для автора, несмотря на приведенные в письме реальные факты, его язвительный и высокопарный тон вряд ли мог найти понимание; он скорее смущал, нежели доставлял удовольствие. Грубые импликации скверной грамматики, шуточки насчет «счастливых рабочих», надменный тон важного господина, обращающегося к нижестоящим, лишь подтверждали точку зрения Бигги, что простых людей должен представлять простой человек. Общее впечатление лишь укрепило его репутацию защитника «маленького человека».
36
Шейлок (Shylock) — персонаж комедии У. Шекспира «Венецианский купец». В английском языке это имя стало нарицательным и обозначает бессердечного, жадного ростовщика.
«Любезный Томас [начиналось письмо]:
Высокая оценка дрянного мальчишки из Янки-Сити, которой удостоили Вас бостонские газеты, восхитительна. Ваш портрет впечатлил. Никогда бы не подумали, что Вы столь дрянны, даже после того, как Вы со всей молодецкой удалью вдарили человеку возраста мистера Флаэрти. О, Томас, будьте столь любезны, повторите-ка еще раз то объявление насчет здоровья и счастья, которым Вы собираетесь наградить нас, сонных стариков Янки-Сити. Только имейте в виду: сильнее может впечатлить лишь обещание чудесного процветания, которое Вы ниспошлете на наши фабрики. В наших мечтах слышим мы жизнерадостное пение гудков по утрам круглый год. Счастливые рабочие легким шагом спешат на работу с песнями, восхваляющими нашего Бигги, и так весь долгий счастливый день. Вы должны обещать, что после того, как мы изберем Вас и наши фабрики станут процветающими, Вы не забудете о наших собирателях моллюсков. Молимся о том, чтобы Вы даровали нам мягкую зиму и прекрасную раннюю весну.
Вмешательство бостонских, нью-йоркских и других газет внесло радикальное изменение в значимость Бигги и в характер локальной политической борьбы. К местной аудитории внезапно присоединилась новоприобретенная широкая общенациональная аудитория. Влияние этой силы на сообщество было велико, однако ее воздействие на Бигги как публичный символ переоценить просто невозможно. Бигги-человек оставался преимущественно таким же, каким и был, однако Бигги-символ быстро претерпел видоизменение и переработку, сделавшие его общенациональной знаменитостью. Мельчайшие особенности его публичной персоны обрели новые очертания и стали доминирующими темами в сфабрикованной легенде: вскоре Бигги-человек уже играл новую роль перед новой аудиторией, созданной масс медиа. Хотя свидетельства изменений в его внутреннем мире крайне скудны, имеется ясное доказательство того, что внешний человек — т.е. социальная личность Бигги, воспринимаемая публикой, — сильно изменился. Новые интерпретаторы отбирали одни события его жизни и политических баталий, отбрасывали другие и перерабатывали их для общенационального потребления. Глаз фотоаппарата, микрофон и телеграфные службы новостных агентств уловили накал драмы и начали переводить ее в стереотипы, развлекающие массовую аудиторию.