Живые и мёртвые
Шрифт:
К перечню положительных объектов следует добавить тюрьму, которая некогда была местом заточения для его матери и для него самого; теперь это его дом, к которому он относится с огромной любовью и восхищением. Поскольку он стал его владельцем, теперь он может делать с этим бывшим символом власти все, что захочет.
Бигги Малдун сидел в тюрьме три раза. Этот жизненный опыт ожесточил его и укрепил его враждебное отношение к власти, однако те несколько дней, что провела в тюрьме за отказ заплатить за лицензию на содержание приблудной собаки его мать, огорчили и разозлили его гораздо больше, чем его собственные сроки заключения. Когда судья вынес ему приговор за вырубку вязов, он сказал, что «станет губернатором и уволит судью», а получив срок за избиение мэра, сказал, что сам сядет в кресло мэра и выгонит с работы начальника тюрьмы. Когда он и в самом деле стал мэром, он не забыл о времени, проведенном им и его матерью в местной тюрьме, и отомстил некоторым чиновникам увольнением, а некоторым «копам» — тем, что заставил их выполнять лакейские и неприятные обязанности.
Покупка тюрьмы была коммерческой
Бигги драматизировал некоторые основные конфликты нашего общества, и в особенности, быть может, те из них, которые сосредоточены вокруг технических перемен. Он символически поддержал ценности прогресса и изменения в противовес ценностям консерватизма, отстаивающего нравственную, эстетическую и интеллектуальную значимость прошлого. В демократическом обществе конфликт между техникой и консервативными нравами прошлого делает манеры и моральные нормы старых семей уязвимыми для нападения, особенно если оно облечено в форму сатиры и бурлеска. Противопоставляемые символам старых семей и прошлого, символы юности и новой техники с ее открытиями и изобретениями, сплавляющиеся воедино в изменяющемся мире, в котором высоко ценится «прогресс», становятся очень грозной силой.
Особенно остро эта сила ощущается простыми людьми, претендующими на более высокий статус. Как только мобильный человек преодолевает экономические барьеры, для полноты триумфа ему не хватает только признания со стороны аристократии, всегда являющегося необходимым условием легитимации личного успеха мобильного человека и его семьи. Здесь кроется возможность конфликта. Те, кто занимает место на вершине на протяжении всего лишь одного-двух поколений, чаще всего становятся теми самыми людьми, которые и фактически, и символически препятствуют социальному и экономическому продвижению людей, занимающих низшие позиции. Этот класс людей отчаянно нуждается в том, чтобы удерживать под своим контролем процессы, посредством которых люди вступают в их группу и становятся ее частью. Кроме того, для ощущения собственной безопасности и стабильности им необходимо осуществлять строгий контроль над силами (или каналами), открывающими социально мобильным людям возможности для успешного продвижения. Низкий коэффициент рождаемости на вершине социальной иерархии требует постоянного рекрутирования новичков для пополнения их редеющих рядов. До тех пор, пока они держат под контролем неписаные соглашения, устанавливающие правила социального и экономического успеха на их социальном уровне, им и их формам поведения ничто не угрожает. Но как только над принципами, благодаря которым они осуществляют такой контроль, нависает опасность, они сами и весь их образ жизни оказываются перед угрозой уничтожения. Фундаментом власти класса старых семей является его право принимать в свои ряды немногих новичков с безупречной репутацией и преграждать дорогу всем другим, пытающимся в него влиться. В результате, благодаря этой власти, они осуществляют контроль над тем, каким образом претендующая на высокое положение семья будет тратить деньги, какие социальные ритуалы ее члены будут принимать, каким благотворительным, художественным и прочим весьма почтенным занятиям будут покровительствовать, какие ассоциации и церкви будут поддерживать своим членством и деньгами, а также (что верно для многих мобильных семей) какие представления о мире и самих себе они должны будут принять и сделать своими собственными.
Бигги Малдун бросил всему этому вызов и пригласил «малых и сирых» в Янки-Сити и за его пределами присоединиться к нему. Угрожающее присутствие элегантного особняка и его обнесенных стенами садов, огромное моральное и экономическое влияние и престиж ощетинившейся Хилл-стрит не испугали его. Социально он вел себя как человек из низов: для разрешения споров использовал агрессивный стиль нападения. Столичные газеты, неоднократно перепечатывавшие, к удовольствию своего массового читателя, россказни Бигги, в частности его признание репортеру в том, что он никогда не занимался боксом, а только дрался голыми руками на улицах, уловили одну важную черту Бигги, которая, помимо многих других, отождествляла его именно с этим классом. Однако его вера в деньги, упорный труд, сбережение и вложение капитала, участие в рискованных предприятиях представляли собой, опять-таки, нечто другое. Бенджамин Франклин, основоположник среднего класса и автор самого выражения «средний класс», восхитился бы и поддержал Бигги, верившего в предпринимательство и делание денег и не желавшего «социалистического» вздора, когда «мои деньги делят поровну». С экономической точки зрения, Бигги принадлежал к среднему классу и подчинялся основным правилам игры, которые диктовались этой стороной «истории успеха».
Однако он не захотел в качестве вознаграждения за столь блестящий успех жениться на дочери своего босса — этом символе принятия в высший класс и подчинения его социальной власти. Не предпринял он и никаких других шагов для общественного признания; скорее, он расценивал все свои достижения как атаки на высший класс и на все то, что олицетворяли собою те, кто к нему принадлежал, и те, кто им подражал. Бигги был не экономическим, а социальным бунтарем, который мужественно выступил против социальных, но никоим образом не экономических, оснований превосходства. Противоречия между его экономической и социальной идеологией породили мнимый парадокс, приведший в замешательство как его врагов, так и многих его соратников. Впрочем, именно этот парадокс уберег его от серьезных обвинений в том, что он «проклятый Богом большевик», возжелавший подорвать американский образ жизни. То, что он готов был платить требуемую цену за экономический успех, но не желал платить за общественное признание, сыграло решающую роль в определении его побед и поражений.
Мы рассмотрели некоторые значения устроенного Бигги спектакля с особняком на Хилл-стрит. Теперь мы должны перейти к значению самого этого дома.
Особняк и сад на Хилл-стрит — объекты насилия Бигги
В то время, когда Бигги и его мать купили особняк Сэмпсона, тот мирно стоял посреди красивого просторного сада, распростершегося на вершине холма и образующего самую верхнюю точку Хилл-стрит. Это спускающееся террасами поместье, обнесенное стеной из тяжелых гранитных плит, было надежно отгорожено от расположенной ниже общественной автомагистрали. Стена отгораживала высшую и благовоспитанную жизнь немногих от мира обычных людей. Старые деревья, растущие вдоль улицы со стороны дома, составляли часть длинной вязовой аллеи, очерчивающей границы Хилл-стрит и образующей огромный навес, растянувшийся на несколько миль вдоль этой широкой улицы.
Красота окаймленной деревьями улицы и общее благоговейное чувство, испытываемое к древним вязам ее обитателями, объединяют дома Хилл-стрит в сознании ее жителей в единое целое, а прекрасные старые вязы служат внешним символом самоуважения этого привилегированного района. Сами деревья представляют собою часть растительности, физически и символически связывающей современные семьи и их дома с более широким окультуренным миром их жилого района, а весь этот мир в свою очередь — с ценностями и представлениями, присущими стилю жизни высшего класса в прошлых поколениях. В живом присутствии вязов живет само прошлое. Хилл-стрит является важнейшим публичным символом высших классов Янки-Сити.
Хотя ряды прекрасных деревьев вообще характерны для городов и деревень старой Новой Англии, нельзя отрицать, что в жилом районе довольно большого города они дают публичное выражение присутствию здесь манер и утонченной рафинированности высшего класса. Здесь, на Хилл-стрит, их возраст, в сочетании с приятным, соответствующим исторической эпохе, стилем большинства домов, представляет красноречивое свидетельство того, что семьи, живущие здесь на протяжении многих поколений, до сих пор придерживались и продолжают придерживаться хорошей формы, хорошего воспитания и надлежащего ритуалистического способа потребления богатства. Исторические мемориальные доски, помещенные на многие из этих домов в дни празднования трехсотлетия штата, говорят о сохранении ими притязаний на превосходство — основной приметы старой семьи. Заслуживающая доверия книга, написанная владельцем одного из этих домов, содержит историю и изображения прославленных домов города, расположенных в основном на Хилл-стрит, предоставляя нам окончательные и убедительные данные. Она демонстрирует дома, окруженные садами, и рассказывает о художественных достоинствах порталов, очагов, лестниц. Помимо отбора старейших домов, связанных со славным прошлым, а также элегантных и примечательных с архитектурной точки зрения особняков, построенных на деньги первых торговцев Янки-Сити еще в те времена, когда город был крупным морским портом, самой замечательной особенностью книги является генеалогия владельцев, с гордостью предъявленная в отношении каждого дома. Рядом с изображением каждого дома в книге приводится список всех его владельцев с указанием периода времени, в течение которого тот находился в их собственности; и этот список точно так же по социальной форме, как и родословная старых семей, социально удостоверяет и легитимирует претензии дома на превосходство.
Дом, окруженный благоустроенным ландшафтом и архитектурными сооружениями, обычно составляет самую сердцевину технического и символического аппарата, необходимого для поддержания самоуважения в личности, принадлежащей к высшему классу, и для сохранения культуры группы, располагающейся на этом социальном уровне. Внутреннее убранство, предметы обстановки, картины и их распределение по разным комнатам, дифференцирующим и определяющим семейную жизнь, — все это символические объекты, принадлежащие к субкультуре, выражающей для обитателей дома, а также для тех, кто часто в нем бывает или знает о нем, природу внутреннего мира каждого живущего здесь человека. Данные символы не только говорят о манерах и нравах, присущих этой субкультуре, и выражают значимость этих людей и их образа жизни, но также возбуждают и поддерживают в них чувства, касающиеся того, кто они такие и что они должны делать, чтобы сохранить свой возвышенный образ и удержать при себе привлекательную и приятную видимость превосходства своего мира. Портреты, висящие на стене в гостиной, часто напрямую связывают хозяев дома с каким-нибудь предком, с его и их высоким положением. Они могут возбуждать чувства и выражать ценности, которые закрепляют в частных мирах членов семьи то, что было привито им в детстве воспитанием, или укреплять нынешнюю солидарность семьи, косвенным образом сплачивая ее членов друг с другом и упрочивая узы, связывающие их с общим предком.