Живые и мёртвые
Шрифт:
В сегодняшних нерациональных чувствах время застыло [10a]. Абсолютная духовная определенность протестантской веры родоначальников иссякла в людях, великая эпоха миновала, и лишь пошатнувшийся секулярный престиж все еще сохраняется. Тем не менее (как будто бы говорят символы процессии), в то время как нация находится на пути к мировому величию, мы, жители Янки-Сити, заложившие начало всего того, что ныне существует, обладаем уникального рода престижем, который разделяют с нами лишь те, кто жил во времена, когда зарождалось Великое Общество. Наше нынешнее могущество относительно невелико, наш нынешний престиж не бросается в глаза, однако мы, если надлежащим образом взглянуть на нас в контексте прошлого, идентифицируемся с самыми могущественными символами Великого Общества. И чтобы утвердить за собой права законных наследников и сегодняшних владельцев
Анализ сорока двух сцен, относящихся к нескольким временным периодам, демонстрирует, что, хотя вся процессия в целом является репрезентацией хода времени — и времени как движения и изменения, — в этих же самых символах присутствует также и нерациональная вечная завершенность. Это статичное, неизменное, вечное качество связано с конечной природой человека; оно заложено в раз и навсегда зафиксированном багаже видовой группы. Вечные истины этой драмы скрывались в сотворивших ее бессознательных допущениях. Сцены торжественной процессии, хронологически точно следуя друг за другом, подчеркивали своим последовательным прохождением мимо стационарной смотровой трибуны рациональные и линейные качества времени. Вместе с тем, символические конвенции такого рода драматических шествий требуют, чтобы смотровая трибуна, люди, стоящие на ней, и публика, которую они представляют, неподвижно стояли на одном месте.
Жизни тех, кто смотрел спектакль, в это мгновение застыли и находились вне времени. В них присутствовали значения Града Вечного блаж. Августина. Приходя из прошлого, время протекало мимо них. Упорядоченные во времени события парада выходили из исходной точки и перемещались по улицам Янки-Сити как единое целое. Пытаясь подчеркнуть рациональность времени, сама процессия в то же время и разрушала ее. Значения объективного времени нерационально опровергались. Хотя первые вещи символически и логически проследовали первыми, начало истории было пространственно и логически помещено в начало процессии, а последние вещи появились в конце, — несмотря на все это собственное время тех, кто стоял на стационарной смотровой трибуне, стояло на месте. Все сцены были частями одной-единственной вневременной вещи.
В чувствах людей прошлая и нынешняя жизнь слились воедино. Губернатор Уинтроп и его хартия были сродни Грили, древнему живому герою, ибо сделаны они были из одного теста [151a]. В этом символическом единстве нерационально подчеркивалась одновременность 1630 и 1930 гг. Великое прошлое предков было пробуждено и символически ожило в настоящем. Многие это чувствовали. В первый день празднества священник старейшей церкви, уходящей своими корнями в самое начало, сказал своим прихожанам: «Великая Книга Жизни лежит сегодня открытой перед нашим поколением... В сценах, которые мы можем попытаться воссоздать... [ее] замечательные персонажи... как будто бы снова выйдут прогуляться по нашим улицам...» Люди, стоящие на смотровой трибуне, видели, как сорок две сцены проходят перед их взором как «единая Книга Жизни», протекая через пространства города. В их многообразии наличествовало логическое эмпирическое время; в нерациональных значениях их единства присутствовали статичность и неподвижность. Было вневременное чувство видового существования, ощущаемого как вечность. Присутствовали как рациональность дюркгеймовской «диаграммы», изображавшей временные точки, так и глубоко ощущаемое бессознательное чувство тотального существования, в котором, согласно открытиям Фрейда, времени не существует.
Несмотря на преобладающую и, возможно, необходимую веру в единообразный характер времени, которой придерживаются члены нашей культуры, существует много типов времени. Исходя из стоящих перед нами задач, мы можем разделить их на объективное и субъективное время, как их называют некоторые философы, оставив в стороне их баталии по поводу того, какое из них истинно и какое из них является единственно существующим.
Объективное время, как мы уже ранее говорили, каким-то образом, предположительно, связано с окружающим человека внешним миром, особенно с движением Земли, звезд и планет. Объективное время поддается исчислению и измерению [56]. Мы полагаем, что отсчитываем его с помощью часов, календаря и тех инструментов, которыми пользуются физики и астрономы. Мы связываем объективное время с нашей социальной жизнью и регулируем с помощью часов и календаря значительную часть нашего существования. Соответственно, расставляются во времени и регулируются события. Индивид, будучи частью этого контекста действия, усваивает и интернализирует его, делая частью самого себя. Такие понятия об «объективном» времени прикладываются далее к социальному возрастному статусу, биологическому изменению, а также действиям индивида, связанным с его прохождением через возрастные статусы и события его жизненной истории. Дни, недели, месяцы и годы, привязанные к дню рождения, создают персону, которая всегда измеряется «объективным» временем, но таким, которому сам этот человек и другие люди атрибутируют также и человеческие ценности. Благодаря этому время индивида и общества может быть выражено в именах и числах.
Временные символы процессии были многочисленными и разнообразными. Было здесь объективное время хронологии и поддающихся верификации исторических референций. События человеческой жизни и хронология планет были синхронизированы. Такие референции могут быть подтверждены многими людьми и самокорректирующимися инструментами и критериями науки. Кроме того, имелись субъективные уровни, на которых причастные к ним индивиды обладали нерациональными представлениями и чувствами относительно времени. Рациональные понятия были нелогическим образом переупорядочены. Это были нерационально организованные системы чувствования. Идеи были упорядочены синкретически.
С другой стороны, символы нелогического, или субъективного, времени несут аффективную нагрузку. Эти нелогические системы чувствования не обязательно индивидуальны; чаще они социальны. Обширный мир чувств и образов, дающих им выражение, передается от поколения к поколению и изменяется под воздействием опыта. Субъективное, нелогическое (социальное) время Янки-Сити обладает способностью сжать объективное время целых полувековых промежутков и обратить его в ничто, а какие-то десять лет расширить и превратить в то, что по меркам объективного времени было бы столетием.
Символы времени (а также пространства и всех других значений) — это не только знаки умственных конструкций и логического мышления; они доступны также нелогическим системам чувствования народа и его культуры и используются ими. Более того, они подчинены потребностям и требованиям еще более глубокого уровня бытия и понимания. Нелогические значения нашей душевной жизни являются продуктами видовой группы, взаимодействующей со своими средами; значения аккумулируются в организмах, составляющих вид, и переупорядочиваются ими. Ограничения, накладываемые видом, и реальное привнесение видовых способностей в опыт и среду (принятие или непринятие наличных стимулов) ставят пределы познанию. Ибо время — и, по сути, всякое знание — не может выходить за рамки, установленные природой видового бытия. Черепаха, шимпанзе, жук-светляк и дождевой червь как виды, в силу самой своей природы и своего бытия, имеют свои собственные внутренне в них заложенные ограничения и расширения понимания. Точно так же и человек. То, что отличает человеческий вид от всех других видов, делает и его знание отличным от их знания.
Логические объективные категории времени и пространства, нелогические аффективные системы и видовые восприятия конституируют три уровня понимания. Каждый из них соотносится с теми или иными мирами реальности. Они соотносятся с физическим объективным миром, лежащим вне человека, с непрерывным организмическим миром вида и с тем, что переживает индивид, когда воспринимает в опыте самого себя. В категориях времени, физическое время есть последовательность событий (которые могут как обладать, так и не обладать формой, которую, как считается, они имеют), происходящих во внешнем для человека мире. Социальное время находится за пределами «я»; это последовательность событий (как обладающих формой, так и неоформленных), которые происходят в мире социальных отношений. Время же человеческого «я» — это последовательность событий (как оформленных, так и бесформенных), которые связаны с тем, что я собой представляю и что я делаю.
Таким образом, мы имеем три широкие категории, соотносящиеся с несколькими реальностями: объективные временные и пространственные соотнесения с физическими явлениями, социальными явлениями и явлениями «я»; нелогические системы чувствования, соотносящиеся с теми же тремя типами явлений; и видовые восприятия, которые упорядочивают опыт взаимодействия с объективным миром, выходя при этом за пределы других организмов, социально связанных друг с другом, и «я», стоящего особняком.
Эти аспекты мы еще раз проанализируем в главах, посвященных символической структуре сакрального года и характеру нерационального мышления. Теперь же нам надлежит обратиться к другой системе символов, составляющей часть того единого целого, коим является ментальная жизнь Янки-Сити.