Живые из Атлантиды
Шрифт:
– Не жалеешь ты себя, Мустафа, пьешь всякую гадость, – начал Иван.
– Где же, барин, хороший напиток взять? Ты вообще-то кто будешь?
– Не узнал? Иван Алексеевич из пятой квартиры.
– Ты же на войне, – Мустафа понял, что допустил фамильярное обращение и перешел на старый лад. – Вы, Иван Алексеевич, надолго в город, или уже все отвоевали?
Иволгин достал бутылку водки и выставил ее на стол. Дальнейший разговор можно было и не продолжать. Мустафа схватил бутылку и впился жадными глазами в этикетку.
– Чего надобно?
– Не поверишь!
– Вон ящик на столе, там все ключи от черного хода лежат.
Дальше Мустафа на Иволгина внимание уже не обращал. Иван Алексеевич взял два ключа: от квартиры номер пять и от квартиры номер семь.
– Занесу завтра утром. Как схожу к ключнику, так и верну.
– Мустафа всем нужен, но не все понимают. Вот брошу все к… и пойду в революцию.
Иволгин слушать бред пьяного пролетария не собирался и закрыл за собой дверь.
Поздней ночью к подъезду подкатило авто и Карнович в сопровождении двух матросов скрылся в подъезде. Шаги по лестнице, хлопок двери и второй матрос вернулся к авто. Машина уехала.
Иволгин выждал час и отправился в гости. Замок в двери на черном ходе справно щелкнул и дверь отворилась. Тайный гость в мягких домашних тапочках неслышно прошел через кухню, оказался в коридоре и обнаружил соседа в его кабинете. Недавний инженер судоремонтного завода лежал на диване и мирно похрапывал. На спинке стула висел пиджак, на сиденье сложены галифе, сапоги стояли у дивана. Из-под подушки торчала рукоятка нагана.
Для начала Иволгин дотронулся до плеча соседа, и тот сразу открыл глаза. Никакого удивления во взгляде:
– Ты, Иван Алексеевич, с фронта что ли прибыл? – спросил Зиновий и сел, – проник через черный ход? А ключи у Мустафы выманил?
– Не выманил, а взял без спроса. Прости за вторжение, Зиновий Львович.
– Не отгадал. Я нынче Захар Верный.
– Как же так вышло? Вы же никогда в политику не совались.
– Нынче время черно-белое, без тонов и оттенков. Ко мне на завод депутация пожаловала: матросы, рабочие, младшие офицеры; и сообщили, что выбрали меня в Петроградский совет солдатских депутатов. Не надо объяснять, что было бы, откажись я от доверия? Ты похоже навоевался, не знаешь куда идти дальше?
– Да, нет в часть вернусь согласно присяге. Отпуск у меня по семейным обстоятельствам на десять суток. Только уже девять осталось. А жена и теща немецкого происхождения, скорее не по образу жизни, а по документам. Патруль или разгневанные матросы и можно ставить точку в их жизнях.
– Хочешь, чтобы я похлопотал о новых документах? Сразу говорю, невозможно. К тому касательство не имею.
– Хочу отправить их в Эстляндскую губернюю, в Ревель. Там есть за кого зацепиться. Только из Петрограда им не выехать.
– Без предъявления документов, точно…
Иван Алексеевич уже ожидал отказа, но сосед предложил конкретный вариант:
– Дам тебе мандат на сопровождение до Ревеля трех гражданских лиц. Мотай на ус, что ты сопровождаешь
К пятнадцати часам на причале собралось столько народа, что для их перевоза одного судна точно не хватило бы. Иван Алексеевич с семьей обосновался в сторонке и стал обдумывать ситуацию. Не вдалеке увидел рыбака. Тот сталкивал в воду с берега свою лодку. Иволгин подбежал к нему и предложил оплату за одну единственную услугу – доставить его, двух женщин и мальчика к стоявшему у причала судну, но с другой стороны.
Рыбак согласился после того, когда Иволгин предъявил ему мандат Петросовета и сообщил, что речь идет о прощании близких с безвременно ушедшим комиссаром крепости. Заподозрить своих пассажиров в чем-либо обратном у рыбака не было оснований. В руках каждой женщины было всего по одному кофру.
Капитан сухогруза «Очарованный странник» выглядел таким величественным, что одного имени для общения с ним было явно недостаточно. Андрей Герасимович Колодяжный повертел в руках мандат и велел идти за ним. В трюме попарно стояли лавки в два ряда и проход между ними составлял определенную площадь для стоячих пассажиров. Колодяжный разрешил выбрать любое место и пошел вверх по лестнице в капитанскую рубку.
Начало заселения пассажиров обозначилось топотом миллионов ног, гомоном голосов и качанием корабля с одного борта на другой. Сидячие места быстро заняли крепкие хамоватые люди и получилось так, что остальные быстро заполнился проход. Дальше началась битва за любое место в трюме.
Мужичонка среднего роста, невзрачный просочился сквозь толпу и встал между двух лавок напротив Ивана Алексеевича, спиной к жене и теще.
– Папаша, давайте, посадим вашего сынка скромнее. Глядишь, и мне местечко сыщется.
Иволгин нехотя подвинулся и почти к себе на колени усадил Сашу. Мужичок рассыпался в благодарностях и занял кусок освободившейся лавки.
– Я всегда говорил, лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – сказал незнакомец в расчете на окружение.
Но людям было на до смеха. Пароход загудел, все почувствовали толчки, и невидимая сила стала толкать корабль вперед.
Народ сперва притих, привыкая к размеренному гулу работы двигателей и, потом начались разговоры, знакомства.
– Прощай Петроград, – сказал наглый попутчик, выждал немного и продолжил, – прощай хамство, беспредел, безобразие.
Опять его никто не услышал и тогда он обратился напрямую к Иволгину:
– В Ревель? Или дальше?
– По-моему, ваше неуемное жизнелюбие сильно контрастирует с общим настроением.
– Ох, ох, какие мы раздражительные! Ну ладно, умолкаю.
Ближе к ночи мужичок снова оживился: