Живые тени ваянг
Шрифт:
— Зачем?
— Чтобы души умерших могли гулять там, где захотят… Чтобы не мешать им, если те надумают поселиться в другом теле — человека, а может, и зверя… И так легче разговаривать с ними. А хочешь, я тебе раскрою маленькую тайну?
— Это страшная тайна?
— Совсем нет. Здесь лежат кости людей для любопытных туристов! А на самом деле жители деревни Труньян не бросают останки своих сограждан, а…
— …Хоронят их, — закончила фразу Катя.
— Не угадала. Они кладут трупы в бамбуковые клетки. Смотри, чуть подальше валяются прутья.
— Странно, так это — дырявые гробы? И какое зловоние, видимо, идет от них… Да и здесь тоже… — Катя повела носом, как настоящая ищейка.
Кости, обмытые дождем, ветром и — временем, с едва уловимым зеленоватым оттенком, просачивающимся как бы изнутри, лежали аккуратными штабелями,
— Можешь не принюхиваться. Запаха не почувствуешь. Бали-ага считают, что бамбук предохраняет трупы от разложения. А дерево… Оно вообще легендарное…
Буди спросил что-то у старухи, и та утвердительно кивнула. Она преспокойненько сидела с закрытыми глазами на корне дерева, высунувшемся из-под земли, как корявый палец, и перебирала бусы. Мальчишка отдыхал на корточках в стороне, он с интересом разглядывал что-то в траве, может, какого кузнечика или лягушку… А вдруг кто из туристов обронил золотое кольцо?
— Пока она там разговаривает с духами, у нас есть время. Только, Катя, говори потише, ей нужно слышать шелест листьев… — Буди перешел на шепот. — Так вот… Бали-ага оставляют на обозрение туристов кости своих предков и этим отвлекают внимание приезжих от самой главной местной достопримечательности — огромной статуи Рату Джагата [229] — небесного покровителя этой деревни.
— Значит, кости — отвлекающий маневр? — переспросила Катя тоже шепотом.
— В какой-то степени и так.
229
Рату Геде Панчеринг Джагат, индонез. Ratu Gede Pancering Jagat — небесный покровитель деревни Труньян.
— И где сейчас эта статуя?
— Ее они хранят в своем храме [230] и никому не показывают. А выносят Рату Джагата из помещения только раз в год, на Берутук [231] … Это местный праздник, когда проводится ритуал очищения юношей перед женитьбой.
— Всего один раз? Странные обычаи… — удивилась Катя. — Впрочем, и само дерево тоже странное. Буди, ты назвал его легендарным…
— Об этом баньяне есть много красивых легенд. Рассказывают, что еще в стародавние времена заметил Рату Джагат, что появился в окрестностях удивительный аромат. И приказал он людям узнать, откуда же идет такой чудесный запах. Те сбились с ног, но не обнаружили источника аромата… А нашел его сам Рату Джагат, когда однажды подошел совсем близко к чудесному дереву. У этой истории совсем не страшный, и даже — счастливый конец: дерево превратилось в богиню, а богиня стала женой небесного правителя [232] .
230
Статуя небесного покровителя деревни Труньян хранится в храме Пура Панчеринг Джагат индонез. Рига Pancering Jagat, это один из древнейших храмов, примерно десятого века н. э.; он входит в число главных храмов Бали, в «шесть храмов мира».
231
Берутук, индонез Berutuk — обряд очищения юношей, только после него они могут официально жениться.
232
Жену правителя Рату Геде Панчеринг Джагата зовут Ида Рату Аю Далем Пингит, индонез. Ida Ratu Ayu Dalem Pingit.
— И легенда имеет какую-то связь с историей деревни?
— Самую прямую. Ароматное дерево называется Тару Меньян [233] , от него и пошло название деревни — Труньян… Кстати, этот аромат и нейтрализует запах гниющих трупов…
— Сеоранг — сетан, сеоранг — дева. Дан иту бенар [234] , — отчетливо произнесла гортанным голосом старуха.
Катя вздрогнула. Ей показалось, что это вовсе и не старуха сказала, а невидимый демон. А может быть, он вошел в тело этой древней «аги» — Бабы Яги? Старуха повернулась к ним лицом, но смотрела сквозь них, словно там, дальше, стоял невидимый экран, а на нем мелькали сцены из фильма ужасов с субтитрами.
233
Тару Меньян, индонез. Tam Menyan — «хорошее обоняние дерева».
234
Сеоранг — сетан, сеоранг — дева. Дан иту бенар. (Индонез. Seorang — setan, seorang — dewa. Dan itu benar.) Человек — демон, человек — бог. И это правда.
— Кутукан баги семуаянг датанг ке танах ками, унтук меменан-кан хатинья… Кутукан анак-анак мерека, чучу дан чичит! Семуа оранг кутукан! Мерека тидак акан медараткан мааф селама тига ратус тахун! Дан андахарус менчари Альберт [235] …
— Что она бормочет? — испуганно зашептала на ухо Буди Катя.
— Подожди, я потом тебе скажу…
Поток речи выливался изо рта резкими, обрывистыми фразами. Старуха действительно читала «субтитры»! И в некоторых местах даже запиналась, если слово было трудное…
235
Кутукан баги семуа янг датанг ке танах ками, унтук меменангкан хатинья… Кутукан анак-анак мерека, чучу дан чичит! Семуа оранг дикутук! Мерека тидак акан-мендараткан мааф селама лига ратус тахун! Дан анда харус менчари Альберт… (Индонез. Kutukan bagi semua yang datang ke tanah kami, untuk memenangkan hatinya… Kutukan anak-anak mereka, cucu dan cicit! Semua orang — dikutuk! Mereka tidak akan mendapatkan maaf selama tiga ratus tahun! Dan anda harus mencari Albert…) Проклятие всем, кто пришел на нашу землю, чтобы завоевать ее… Проклятие их детям, внукам и правнукам! Всем — проклятие! И не будет им прощения триста лет! А тебе надо искать Альберта…
Катя почувствовала, как к горлу подкатил комок и стал постепенно наполняться страхом. Как будто бы в нем начали собираться все ее тревоги, что копились годами. По телу пробежала легкая дрожь, а в ногах появилась слабость. Девушка прислонилась спиной к корню дерева, выступавшему из-под земли, и закрыла глаза.
— Что с тобой? — сквозь кокон туманной дымки услышала она голос Буди. — Тебе плохо?
— Не знаю…
Буди сказал что-то старухе, и та замолчала. И тогда Катя услышала шепот листьев. Они шуршали на разные голоса — каждый листочек свою партию, а вместе походили на многоголосый хор. И этот хор продолжил читать «субтитры», написанные чьей-то властной рукой, с того самого места, на котором остановилась старуха. Незнакомые слова убаюкивали, затягивая в паутину сна. И вдруг отчетливо прозвучала фраза на русском языке: «Когда Катарина пройдет с Альбертом по тропе очищения к центру земли, на вершину мировой горы, которая соединяет подземный и небесный миры…»
Когда она открыла глаза, увидела удивленное, и даже немного испуганное, лицо Буди.
— Очнулась? Это пройдет… У нас часто европейские девушки теряют сознание, когда кто-то входит в транс.
— Буди, я слышала…
— Посидим немного, шелест листьев успокаивает…
— А листья — это души умерших?
— Катя! Ты тоже — анимистка?
Когда на небе полыхал закат, расцвечивая синий купол фантастическими красками — от оранжевого до бордового, они уже подъезжали к Денпасару. Катя молчала всю дорогу, и Буди не мешал ей думать о чем-то своем, видимо, очень важном для нее. Наконец, она произнесла:
— Надо же, совсем забыла об отце! И еще забыла… А это вообще непростительно… Буди, я забыла о том, что на носу — Новый год.
— На чьем носу? — Буди засмеялся, довольный тем, что с Катей все в порядке. — Надо сегодня позвонить Георгию Дмитриевичу по скайпу.
Надо же, какое умное изобретение — скайп! Десять тысяч километров — все равно что два соседских дома, слышимость прекрасная, еще лучше, чем по телефону, и почти даром! Катя захлебывалась от восторга, рассказывая отцу о своих впечатлениях о Бали. Дошла очередь и до последней поездки, в Труньян.