Живыми не брать!
Шрифт:
Огонь полыхал все сильнее и жарче, захватывал новые здания, продвигаясь в глубь Слободки. К старцу Демиду, дом которого горел сильнее прочих, размахивая руками подбежала остроносая тетенька, ткнула его кулаком в грудь и завизжала:
– Что встал столбом, лихоманка болотная тебя забери! Хотя багор в руки возьми, пока все приданое наших девок не погорело!
– Не позорьте семью, Устинья Ивановна! Он еще наживет, неможно старцу черной работой мараться, – перебила крикливую женщину другая, помоложе. Я догадалась, что это не дочь, а еще одна супруга почтенного и состоятельного
Слепой Феодосий чуть повернул голову на звуки семейной свары и громко ударил посохом землю, чтобы привлечь внимание:
– И то правда, Демид, – ты старец, что не уймешь огонь? – строго спросил он. – Говоришь, я слабеть стал, стареть стал Феодосий, говоришь?
– К чему бы мне говорить такое? – воспротивился Демид. – Наговоры это…
– Что же, явлю вам свою силу…
Старец Феодосий сделал шаг вперед, поманил к себе Лёшку, отдал ему посох. Затем раскинул руки широко в стороны, завертелся на месте все быстрее и быстрее, пока не стал похож на огромное веретено, сматывающее на себя серебристую нить из лунного света. Люди наблюдали за ним как завороженные. Воздух наполнился теплом и влагой. Луну и звезды заволокло тяжелыми тучами.
Вдруг сверкнула молния и рассекла надвое темноту, с неба хлынула вода. Феодосий остановился и поднял лицо навстречу струям ливня, вода стекала по его волосам, лицу, бороде, по белоснежной шубе. Он протянул руку за посохом, повернулся и уверенно зашагал к дому с высоким крыльцом, не обращая внимания на изъявления восторга и благодарности. Лёшка побежал следом за ним.
Дождь залил пламя, кругом царила глубокая ночь. Но я отказалась остаться в Слободке, несмотря на все уговоры. Макарий одолжил нам лошадь, чтобы мы с Никитой смогли быстро добраться до Скита, и одежду, чтобы накинуть вместо промокшей.
Настасья Васильевна отперла нам не сразу: ахнула и замерла на пороге. Вид у нас адский – Ник весь в черных потеках гари, я с ног до головы перепачкана кровью. Даже после ливня волосы у меня продолжают торчать дыбом. Наохавшись, она растолкала сыновей и послала разжигать печь.
К рассвету меня наконец-то отмыли и нарядили в холщовую рубашку длиной до самого пола, еще и с кружавчиками – весь мой скромненький гардероб оказался испоганенным. Настасья Васильевна оглядела рану у меня на щеке, выслушала меня, села рядом и задумалась:
– Дивное дело, допреж такого не случалось слышать…
– Про седого волка с ледяными глазами?
– Нет, чтобы хоть какие волки в Слободке объявлялись.
– Волка, кроме меня, никто не видел, – вздохнула я. – Старцы мне не верят, что волк действительно был!
– Как же тебе не верить, когда у тебя щека волчьим когтем разодрана? – Она закончила накладывать поверх ранки какую-то липкую гадостную мазь, взяла меня за подбородок и наклонила мою голову, оценивая работу. – Ох, Анна, бедовая ты сверх меры. Боюсь, как бы шрама не осталось…
– Я волку тоже пол-лапы отрубила, а этой скользкой мерзости – все щупальца!
– Шаману Меркиту не велик урон, он своему волку мигом новую лапу отрастит. Мерзость же прозывается «восьминог», проживают они среди холодного моря за правью. Если его кровь черную собрать
Но я не пошла наверх, где мне было постелено, а тихонько выглянула в сени – проведать Дана. Не знаю, лучше ему или нет, но сегодня он выглядит как вполне здоровый, просто глубоко уснувший человек. Я наклонилась над ним и провела ладонью по щеке – хочу убедиться, что кожа теплая.
От моего прикосновения он медленно открыл глаза, поймал мои пальцы:
– Аня? Ты мне снишься…
– Нет! Я здесь, с тобой, – ответила я. Дан приподнялся, хотел сказать еще что-то, но закашлялся и откинулся на подушку. Я испугалась, что будить больного еще слишком рано, напоила его водой и прижала палец к губам. – Ты не разговаривай, спи…
Он неуверенно поднял руку, коснулся моих волос и пробормотал в полусне:
– Аня, ты такая красивая, у тебя волосы отросли…
11
Волосы у меня действительно сильно отросли – пришлось собрать их кожаным шнурком в небольшой хвостик на затылке. Я проснулась уже за полдень, Иришку успели отправить по каким-то хозяйственным надобностям, а Никита еще дрых. Веника в Скиту вообще не обнаружилось, наверняка остался ночевать в Слободке у «невест». Даже нормальную одежду позаимствовать мне не у кого! Вместо безвозвратно испорченного свитера пришлось одолжить рубашку Фрола, а брюки натянуть прямо влажными. Долго возиться некогда – даже сюда, в горницу, доносится рокочущий голос Демида. Почтенный гость препирается с нашей хозяйкой.
Сама Настасья Васильевна стоит на крыльце, но не спешит пригласить Демида войти. Поэтому старцу приходится кричать через весь двор.
Распахиваю окно, чтобы не пропустить ни слова.
– …и тебе незачем их приваживать. Пусть идут себе, на то они путники!
– Я никого в дорогу не гоню! – недовольно поджимала губы Настасья Васильевна. – Захотят – уйдут, захотят – пусть весь век живут! Чтобы жить в моем доме, вашего дозволения, Демид Северинович, никому не требуется.
– Пойми ты, Настасья, и тебе чрез путников беда будет. Вчера шаман Меркит своих черных духов к нам в Слободку прислал, завтра – в Скит пришлет. Думаешь, за своими крестами от них схоронишься? Столько лет Форпост жил в мире и благости, пока эти путники не появились. Они шаману дорогу сюда открыли – больше некому!
– Кто шаману дорогу открыл, то Феодосию Ильичу виднее. Пусть он свое слово скажет! Коня я вам тоже возвращать не стану. Не мне одалживали – какой будет порядок, если каждый начнет за чужое хвататься?