Жизнь без границ. История чемпионки мира по триатлону в формате Ironman

Айлвин Майкл

«Тогда ты уже знаешь ответ на свой вопрос, – ответил он. – Ты бы очень сильно проплыла, потом отлично проехала бы первую половину велосипедного этапа, а потом твое тело отказало бы тебе». Он был прав. Мы же говорили не о стометровом рывке. Это даже не Ironman в Роте, а зверская гонка. Жара, влажность и ветер в Коне безжалостны и делают ее одной из самых жестких гонок в нашем спорте. Не бывает дармового чемпионата мира. Повреждения, которые ты нанесешь своему телу при 100 %-ной готовности к старту, уже сами по себе весьма велики, но даже страшно подумать о тех повреждениях, которые ты нанесешь при готовности в 50 %. В 5 утра с тяжелым сердцем я попросила Бена объявить о моем отказе от старта. Это было самое трудное решение, которое

я когда-либо принимала.

Худший момент был еще и в том, что я не была при смерти. Но могла ли дойти до финиша? На моем запястье написано: «Никогда не сдавайся». Я могла бы, в конце концов, оказаться у финишной линии. Но какой ценой? Можно было бы выложиться настолько, что потребовались бы месяцы для восстановления. Я должна думать на перспективу. Я не хотела идти на такой серьезный риск ради одной гонки, пусть даже эта гонка – чемпионат мира. Это могло быть весьма опасно. Может быть, это политически некорректно, но были и другие соображения. Я оставалась непобежденной, и это мог быть мой десятый Ironman. Я действительно переживала, что наступит день, когда я впервые проиграю, но даже если это и произойдет, я хочу в этот день быть в своей лучшей форме, чтобы бороться до самого конца. Я никогда не шла на гонку, рассчитывая ее выиграть, но я всегда выходила на нее с желанием бороться. Но в тот день я не могла бороться. Я не могла показать все, на что способна.

Кэт на той неделе также была больна, но в субботу чувствовала себя лучше и решила выйти на гонку. После первой половины дистанции она отказалась от дальнейшего участия и потом винила себя за это. Нужно ли было стартовать вообще? Кэт не принесла своему телу никакой пользы, и, когда сдалась, она подвергла свой разум неизбежной критике. Но в подобной ситуации нет никакого способа «отключить» его. Она осуждала бы себя и за то, что решилась выйти на старт, и за то, если бы, как я, отказалась от гонки. Деде Грисбур вышла на гонку, будучи в нормальной спортивной форме, и финишировала, но хуже своих ожиданий. И что она сделала? Стала обвинять себя в этом. В общем, мы все втроем испытывали отчаяние на следующий день после гонки. Мы избрали три разных пути, но оказались в одинаковом положении.

Другой причиной, которая разрывала мою душу, была вина за то, что так много членов моей семьи, друзей приехали издалека, чтобы увидеть меня в гонке. А я в это время сидела у себя в номере. Это могло бы быть просто невыносимо, если бы не постоянный поток посетителей. Я плакала и злилась, но они не позволили мне погрузиться глубоко в это самокопание. Мы говорили обо всем на свете, кроме гонки, и фокусировались на будущем. Пришел Тамми, мой друг со времен Card Aid, мы долго болтали о новом фонде, который собирались организовывать вместе.

И уже не в первый раз, несмотря на то что он был моим родным братом, Мэтти вернул меня к реальности. Я говорила с ним тем утром. «Кристина, – очень решительно сказал он. – Никто не умер». И в его устах это имело большой смысл: лучший друг Мэтти умер, когда ему было семнадцать, и этот случай открыл перед братом более широкое понимание жизни. Тогда его простые слова невероятно помогли мне.

Я следила за гонкой время от времени онлайн. Это был прекрасный день для английских женщин, трое из которых попали в десятку. Джули Дибенс финишировала третьей, пока Рэйчел Джойс, мой близкий друг из клуба по плаванию при Бирмингемском университете, пришла пятой. Леанда Кейв, третья британка, была десятой.

Но это, конечно же, был день Миранды Карфрай. Я знала: она будет той девчонкой, которая победит, что и было доказано. Она улучшила свой собственный рекорд на марафоне в Коне и финишировала из девяти часов. Миранда могла бы задать мне жару в гонке, и именно это больше всего меня расстраивало. Я так хотела гонки, «железной войны» – термин, который использовали для описания эпического противостояния в 1989 году, когда Марк Аллен обошел Дэйва, моего тренера, к тому времени уже

чемпиона, менее чем на одну минуту. Я хотела гонки, которая бы вынудила меня финишировать абсолютно без сил. Иногда я думаю, что это как-то неуважительно, когда после Ironman я чувствую себя в полном порядке, танцую на финишной линии до самой ночи. Отдала ли я все гонке? Во время самой гонки я думаю, что да, отдала, но я еще никогда не сталкивалась с тем внутренним отчаянием, которое рождает соревнование с кем-то конкретным, когда оно проходит плечом к плечу. Я не думаю, что вы даже представляете себе, как многого можно достичь, когда кто-то подталкивает вас к вашим границам возможного. Миранда постепенно превращалась в достойного противника.

В последующие дни я вела себя тихо. Это был ее праздник, а не мой. Она провела по-настоящему превосходную гонку и заслужила победу. Было очень важно не отвлекать ее от этого. Я провела время со своей семьей и, как только отведенные дни пролетели, заключила сделку с самой собой: раз это не мое шоу, пора предпринимать соответствующие шаги. Назад, в Боулдер, где меня ждали результаты анализа крови – оказалось, я пострадала от злого коктейля из острого фарингита, пневмонии и вируса лихорадки Западного Нила. Это убедило меня в собственной правоте, когда я отказалась от участия в гонке. Ведь я была по-настоящему больна.

А вот что было еще более пагубным, чем вирусы, так это слухи. Они начали циркулировать еще до того, как пушечный выстрел [17] отправил спортсменов в гонку. «У Крисси нервный срыв», «Крисси избегает допинг-тестов», «Крисси беременна»… Слухи ранили, потому что подрывали доверие ко мне. Я воин и боец, соревнуюсь честно и чисто. Я человек ранимый, и все эти слухи больно ударили по мне.

«Как только люди могут все это придумать, – спрашивала я сама себя, – как позволяют распространять такие злобные сплетни? Неужели все те достижения, которых я добилась таким трудом, в реальности настолько хрупкие, что их можно тут же выкинуть подальше при первом же признаке больного горла?» Нет. Конечно же, нет. Люди, которые говорили все эти вещи, на самом деле даже не знают меня. Даже если их языки хорошо подвешены, их домыслы не имеют значения по сравнению с мнениями тех, кто делает что-то реальное. Я дралась с голословными утверждениями и отшучивалась от нелепых. Со сплетнями по поводу допинга мы разбирались по-серьезному.

17

В Коне пушка стреляет для ознаменования начала гонки. Прим. перев.

До тех пор пока кто-нибудь еще хочет меня слушать, я буду громко и откровенно заявлять по поводу допинга – все профессиональные атлеты должны подвергаться самому серьезному тестированию на допинг, иначе мы не можем быть уверенными в том, что наш вид спорта остается настолько чистым, насколько это только возможно. А он обязан быть таким. Как только я завоевала свой первый чемпионский титул, меня стали регулярно проверять на допинг по линии Английской организации спорта, в том числе и во внесоревновательный период.

В дополнение к этому меня сразу же включили в список на тестирование WTC (организатор соревнований серии Ironman). Я обязана быть доступной для тестов мирового антидопингового агентства (WADA) в любой час любого дня в течение всего года. Все это помимо тех тестов, которые, конечно же, проводятся непосредственно на соревнованиях. В 2010 году я прошла восемь тестов крови и пятнадцать тестов мочи. И решила публиковать результаты этих тестов на моем личном сайте. Совершенно не уклоняясь от допинг-тестирования, продолжаю активно агитировать за совершенствование тестирования в среде Ironman. Антидопинговое агентство знает, что я чиста, а разные сплетники должны это хорошенько усвоить и запомнить раз и навсегда.