Жизнь чудовищ (сборник)
Шрифт:
Дом у моря я снял еще летом. Меня интересовала колония морских игуан – удивительных ящериц, которых Мелвилл не без оснований назвал «странной аномалией диковинной природы». «Популярная наука» заказала мне серию акварелей этих рептилий. Конечно, с легкостью можно было бы взять в качестве натуры фотографии и чучела из Музея естественной истории, но я абсолютно убежден: настоящий анималист не имеет права на подобные полумеры. Чтобы нарисовать животное, надо понять его характер, заглянуть в душу, а много ли видно в стеклянных глазах?
Игуаны по достоинству оценили мое рвение,
Этот досадный инцидент имел и другие, более неприятные последствия. Пустяковая, на первый взгляд, рана загноилась, рука распухла, и почти неделю я провел в постели в горячечном бреду. Ночами, когда ветер неустанно бился в стекла, я метался на влажных простынях, тщетно пытаясь уснуть. Рокот прибоя навевал странные видения панцирных рыб и гигантских аммонитов – доисторических чудовищ, затаившихся в толще вод, и, как оказалось, я был недалек от истины. Видимо, уже тогда доктор Северин начал опыты с камнями.
В «Популярной науке» Северина знал едва ли не каждый, в первую очередь из-за скандала с механическим кальмаром. Основываясь на последних достижениях механики и вивисекции, доктор сделал невозможное – создал живое существо, почти вплотную подойдя к разгадке творения. Не спорю, он был талантливым ученым, гением, но его методы вызывали у меня глубокое отвращение. Собаки и обезьянки, выпотрошенные ради пары желёзок, – это только полбеды. Я слышал от специалистов, что в создании кальмара использовались и человеческие органы. Кажется, именно тогда вивисекция была объявлена вне закона. По слухам, Северин бежал в Южную Африку, где в секретной лаборатории продолжил заниматься запрещенными экспериментами. Признаться, я очень удивился, встретив его в поселке.
Как выяснилось, Северин появился в этих краях пару лет назад, выдавая себя за отошедшего от дел ветеринара. Кое-кто из местных жителей даже обращался к нему за помощью, но это быстро прекратилось, после того как он без анестезии отрезал лапу коту на глазах у изумленной хозяйки. Я нисколько не сомневаюсь, что за закрытыми дверьми Северин занимался и другими мерзостями, которые в его представлении назывались наукой. Густав Гаспар, смотритель маяка, как-то нашел на пляже мертвую игуану со следами хирургического вмешательства – не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто стоял за этим.
Северин действительно проявлял интерес к ящерицам. Несколько раз поздними вечерами я видел его рядом с колонией. В это время игуаны ленивы, поймать их не составляет труда. Длинной удочкой с нейлоновой петлей доктор стаскивал их с камней, каждый раз унося с собой одну или двух. Страшно подумать, что ждало их в лапах сумасшедшего ученого.
Когда боль в руке
В то утро меня разбудил пронзительный лай прямо под окнами. Я где-то читал, что собачий лай входит в пятерку самых раздражающих звуков, опережая даже скрип мела по грифельной доске, в данном же случае налицо была попытка побить все рекорды. Я выглянул в окно.
Открывшаяся картина носила отпечаток нездорового гротеска. Окно моей спальни на втором этаже выходило во двор, за ним начинался огород госпожи Феликс. Разделял их невысокий кирпичный забор, увитый сухим плющом, – эта граница и послужила сценой. Актеров было всего двое: смотритель маяка Густав Гаспар и Лобо, старый пудель госпожи Феликс, но их вполне хватило, чтобы разыграть самый нелепый фарс из тех, что мне доводилось видеть.
Собака срывалась на визг. Сознаюсь, при всей моей любви к животным, Лобо не вызывал у меня симпатии: грязное, неопрятное и чертовски склочное создание, упивающееся собственной безнаказанностью. У бедняги был паралич задних лап, и передвигался он – надо признать, с поразительной ловкостью – на плетеной тележке с колесами от детского велосипеда. Сейчас он с торжествующим видом возвышался над своей добычей – ботинком Густава.
Самого хозяина обуви я заметил не сразу. Сначала я увидел ноги, торчащие над забором подобно беспокойной букве «V». На ветру трепыхался полосатый носок. Присмотревшись, я сообразил, что Густав свесился с забора вниз головой в лучших традициях Белого Рыцаря. Одной рукой он опирался о землю, в другой сжимал корявый сук, которым пытался подцепить ботинок. Пестрая гавайская рубашка сползла чуть ли не до подмышек. Лобо, прекрасно сознавая свое превосходство, держался вне досягаемости палки и явно издевался. Стараясь перехватить обувь и рискуя свернуть себе шею, несчастный смотритель извивался словно угорь, благо сам был длинным и тощим.
Развязка наступила внезапно. Густав вытянулся и исхитрился воткнуть сук между спицами. Собаки, насколько я помню, лишены мимических мышц, однако на морде у Лобо появилось выражение крайнего недоумения. Густав неторопливо слез с забора и поднял ботинок.
Именно тогда выяснилось, что я был не единственным свидетелем этой сцены. В доме госпожи Феликс распахнулось окно и в темном проеме возникло перекошенное от злобы лицо хозяйки. Я чужд предрассудков, но верю в то, что ведьмы существуют. И госпожа Феликс – одна из них.
На смотрителя обрушился такой поток брани, что тот поспешил ретироваться. Он перемахнул через забор, что-то поднял с земли и заковылял к моему дому. Госпожа Феликс не унималась: если бы ей хватило сил, в смотрителя полетели бы тарелки и цветочные горшки или, если хотите, жабы и змеи.
Густав, тяжело дыша ввалился в дом, держа в одной руке ботинок, а в другой мятую жестянку из-под краски. По раскрасневшемуся лицу струился пот. Смотритель плечом стряхнул запутавшуюся в бороде травинку.