Жизнь «до»
Шрифт:
Рот сам собой растянулся в счастливой улыбке. Теперь-то точно Ян Викторович все мне расскажет. Или, быть может, пора называть его просто Ян?
Цок-цок-цок…
Уплотнившийся и промороженный снег до того звонко хрустел под сапожками юной особы, выплывшей из темноты, что я на секунду даже растерялась.
– Я-ян! Сюрпри-из!
Дверь легковушки отворилась, и Бранов, улыбаясь и втягивая шею поглубже в ворот куртки, вышел навстречу летящей на него бестии. Бестия, к слову, размахивала сумкой, размеры которой явно в каноны ручной клади не вписывались.
Столкновение. Бах!
Девица
– Ты когда вернуться успела?
Бранов чуть отстранился, но бестия словно плющ обвилась. И захочешь, не стянешь.
– Еще утром, – засмеялась она. – Хотела вот тебе обед принести, но мама до самого вечера не отпускала. Соскучилась уж сильно. Ян, ты ведь покушал? – проворковала бестия, заботливо поглаживая аспиранта по груди. – А то знаю я тебя…
Знать, покушал ли этот негодяй, возможно, при живых жене и детях предлагавший студентке прокатиться с ним в ночи, не хотелось. Развернувшись на каблуках, я пулей рванула с места. Оксана, притаившаяся за облысевшим фигурным кустарников и созерцающая ту же сцену, выскочила навстречу.
– Мик, Мика! – все звала она, а я, словно ослепнув, летела вперед.
Откуда столько сил взялось, ума не приложу. И откуда столько злости и разочарования?
– Мика, Мик, ну послушай…
– Да чего тут слушать, – остановилась я так резко, что Оксана едва успела сманеврировать, чтобы в меня не вписаться. – Все нормально, правда. Говорила же, – до того ненатурально и вымученно усмехнулась я, что соседка виновато скорчилась, – глупости все это. Не нужна я Бранову.
И снова рванула с места, не владея собой. Любовная сцена из головы наотрез отказывалась выходить.
Вот и одиноко ему, мать его…
…бестия разгоняется и виснет на шее аспиранта.
Истосковался весь. Один-одинешенек против целого мира!
…он улыбается в ответ и крепко прижимает женщину к себе.
Вот так. Все просто.
…Ян, ты ведь покушал?
Покушал, не покушал… Какая теперь разница?
А я и вправду дура. Напридумывала себе черт знает что. Тьфу!
Оксана семенила следом, не отставая. Лишних вопросов не задавала. Не задавала ровно до того момента, пока я почти перед дверьми общежития не развернулась юлой и не направилась обратно в институт.
– Ты забыла что-то? Что происходит?
Ответа подруга так и не дождалась.
Пролетев мимо вахты, я одним махом преодолела пару лестничных пролетов и, нервно сжимая и разжимая кулаки, становилась у двери кафедры истории.
Дальше по коридору из-за неплотно прикрытой двери раздавались голоса и шум воды, закипающей в электрическом чайнике. Похоже, празднование будущего юбилея Антонины Витальевны, преподавателя философии, в самом разгаре.
– Ми-ик, зачем вернулись-то? – продолжала недоумевать подруга.
– Загляни, спроси, Бранов здесь, – отмахнулась я.
Оксана удивленно отпрянула.
– С ума сошла? Мы же его только что на парковке…
– Спроси! Надо так.
Соседка возмущенно цокнула языком, но дверную ручку все же повернула. Сердце, на секунду вставшее в груди, забилось ровнее. Открыто. Вот ведь повезло!
Оксана заглянула в щель и тут же прикрыла дверь.
– Никого тут нет. Я же говорила, – начала она, но я перебила.
– Стой на стреме.
Прошмыгнув на запретную территорию, я без раздумий двинулась к аспирантскому столу. Какие демоны владели мной в ту минуту? Точно не знаю, но они определенно были родом из самых отдаленных уголков Бездны Безрассудства.
– Ты что творишь? – шипела Оксанка в щелку, пугливо озираясь. Голоса на кафедре философии тут же будто громче стали. – Пойдем отсюда! Если нас увидят… Не знаю, как ты, а я точно не горю желанием с Марьянкой связываться! Она же нас в порошок…
Это я и сама понимала, но позволить Бранову и дальше измываться надо мной и моей книжкой, да еще и в компании блондинистой подружки… Нет, братцы. Не на ту напали.
Строя злобные гримасы и тшикая в ответ, я невозмутимо выдвинула верхний ящик стола и пошарила рукой в листах.
– А где…? Неужто забрал?
Обескураженно присев на корточки, принялась с остервенением выдвигать ящик за ящиком. Перерыла все вверх дном! Благо, что на столе и в столе у Бранова и без того царил беспорядок.
– Ну что ж за день-то сегодня такой паршивый, а?
Холодный пот прошиб, а щеки запылали от злости и беспомощности.
Моего «Императора» и след простыл, а значит, и одну-единственную ниточку, напоминающую о существовании где-то там гадкого аспирантишки, разорвать мне теперь не суждено.
Глава 7. Эх, Юра
Упорный самоанализ и горячий душ в тот же день убедили меня: в Бранова я не влюблена. Определенно, точно не влюблена. Скорее, мне просто-напросто досадно, что я так и не смогла книгу вернуть и до истины докопаться. А теперь уже и подавно не смогу. Бранов ничего мне не расскажет. Я для него посторонний человек и, спасибо заботливой бестии, таковым и останусь. А значит, и ценности для него я ни малейшей не представляю, потому придется смириться и отступить.
Но если ввести Оксану в заблуждение по поводу своих чувств было проще простого, то себя обмануть… тут постараться придется. Ведь несмотря на всю рациональность рассуждений, мне было горько. И злость накатывала такая, что я полбутылька геля для душа в слив спустила. Просто так. Из вредности.
– Нормально все?
Оксана выждала пару дней и пошла в атаку. Она всегда так делала, ждала, пока пламя поутихнет и вперед. На амбразуры.
– Вполне, – пробубнила я.
Выходные проскочили слишком быстро. Завтра начало новой учебной недели: самое время скинуть груз прошлого и освободиться. А начать вполне можно и с забитой всяким хламом сумки. Однако вытряхнуть из нее разом все утрамбованные книжки оказалось непросто. Разве что чуть проще, чем прогнать из воображения картинки потенциально-возможного времяпрепровождения аспиранта и его бестии.