Жизнь двенадцати цезарей
Шрифт:
(2) Ливия, мать его, стала ему в тягость: казалось, что она притязает на равную с ним власть. Он начал избегать частых свиданий с нею и долгих бесед наедине, чтобы не подумали, будто он руководится ее советами; а он в них нуждался и нередко ими пользовался. Когда сенат предложил ему именоваться не только «сыном Августа», но и «сыном Ливии», он этим был глубоко оскорблен. (3) Поэтому он не допустил, чтобы ее величали «матерью отечества» и чтобы ей оказывали от государства великие почести; напротив, он не раз увещевал ее не вмешиваться в важные дела, которые женщинам не к лицу, – в особенности, когда он узнал, что при пожаре близ храма Весты она, как бывало при муже, сама явилась на место происшествия и призывала народ и солдат действовать проворнее. 51. Вскоре вражда их стала открытой: причина тому, говорят, была такова. Она все время уговаривала его зачислить в судейские декурии одного человека, только что получившего гражданство, а он соглашался лишь с тем условием, чтобы в списке было помечено: «по настоянию матери». Тогда она в негодовании вынула из заветного места [117] и огласила некоторые давние письма от Августа, где тот жаловался на его жестокость и упрямство. Он безмерно был оскорблен тем, что эти письма хранились так долго и были обращены против него так злостно; некоторые даже полагают, что это и было едва ли не главной причиной его удаления. (2) По крайней мере, за все три года от его отъезда до ее кончины он виделся с нею один только раз, всего один день и лишь несколько часов.
117. Из заветного места, e sacrario, где хранились в доме реликвии Августа.
118. Качать воду для орошения – изнурительная каторжная работа.
52. К обоим своим сыновьям – и к родному, Друзу, и к приемному, Германику, – он никогда не испытывал отеческой любви. Друз был противен ему своими пороками, так как жил легкомысленно и распущенно [119] . Даже смерть его не вызвала в отце должной скорби: чуть ли не сразу после похорон вернулся он к обычным делам, запретив продолжительный траур. (2) Посланники из Илиона [120] принесли ему соболезнование немного позже других, – а он, словно горе уже было забыто, насмешливо ответил, что и он в свой черед им сочувствует: ведь они лишились лучшего своего согражданина Гектора. Германика он до того старался унизить, что славнейшие его деяния объявлял бесполезными, а самые блистательные победы осуждал как пагубные для государства. Когда же тот по случаю внезапного и страшного неурожая явился в Александрию [121] , не испросив на то позволения, он принес на него жалобу сенату. (3) Полагают даже, что он был виновником смерти Германика от руки Гнея Пизона, наместника Сирии [122] : некоторые думают, что Пизон, привлеченный вскоре к суду, мог бы сослаться и на полученные им предписания, если бы они не были даны без свидетелей [123] , Поэтому были и надписи во многих местах, и непрестанные крики по ночам: «Отдай Германика!» И это подозрение Тиберий только укрепил., жестоко расправившись после этого с женой и детьми Германика.
119. Друз Младший «в гневе бывал так необуздан, что прибил одного видного римского всадника… в пьянстве так неумерен, что однажды ночью, когда его позвали со стражей на пожар и стража просила воды, он велел окатить их горячей водой; он так любил актеров, что они не раз устраивали беспорядки, и их не могли удержать даже изданные Тиберием на этот счет законы» (Дион. 57. 14).
120. Илион – эллинистический город на месте древней Трои, находившийся под особенным покровительством римлян как родина Энея.
121. В Александрию никакой сенатор не имел права вступать без дозволения императора, собственностью которого являлся Египет.
122. О смерти Германика ср.: Кал. 2.
123. Если бы… – здесь текст испорчен, перевод по толкованию Баумгартена-Крузиуса; Рот на основании Тацита (Анн. III. 16), предлагает дополнение:…«если бы Тиберий не позаботился на тайном свидании отнять бумаги и убить Пизона».
53. Агриппина, его невестка, после смерти мужа стала на что-то жаловаться слишком смело [124] , – он остановил ее за руку и произнес греческий стих [125] : «Ты, дочка, считаешь оскорбленьем, что не царствуешь?» С тех пор он не удостаивал ее разговором. Однажды за обедом он протянул ей яблоко, и она не решилась его отведать, – после этого он даже не приглашал ее к столу, притворяясь, будто его обвиняют в отравлении. Между тем, и то и другое было подстроено заранее: он должен был предложить ей яблоко для испытания, она – отказаться от него как от заведомой гибели. (2) Наконец, возведя на нее клевету, будто она хотела искать спасения то ли у статуи Августа, то ли у войска, он сослал ее на остров Пандатерию, а когда она стала роптать, то побоями центуриона выхлестнул ей глаз. Она решила умереть от голода, но он приказал насильно раскрывать ей рот и вкладывать пищу. И даже когда она, упорствуя, погибла, он продолжал ее злобно преследовать: самый день ее рождения велел он отныне считать несчастливым. Он вменял себе в заслугу даже то, что не удавил ее и не бросил в Гемонии [126] : за такое свое милосердие он даже принял от сената декрет с выражениями благодарности и золотое подношение, помещенное в храме Юпитера Капитолийского.
124. На что-то жаловаться… – по Тациту (Анн. IV. 52), на преследование Клавдии Пульхры, двоюродной сестры Агриппины.
125. Греческий стих, и его происхождение неизвестно.
126. Гемонии («Лестница рыданий») – спуск с Капитолийского холма к Тибру, по которому крючьями тащили в реку тела казненных.
54. От Германика у него было трое внуков – Нерон, Друз и Гай от Друза один – Тиберий. Когда смерть унесла его детей, он представил сенату Нерона и Друза, старших сыновей Германика, и день совершеннолетия каждого отпраздновал всенародной раздачей подарков. Но когда он узнал, что на новый год открыто давались обеты и за их здоровье [127] , то сделал сенату замечание, что такая честь может быть наградой только людям испытанным и зрелым. (2) И открыв этим свое тайное чувство, он отдал их в жертву клевете со всех сторон: всяческими обманами их вызывали на недовольство и на них же потом доносили. Наконец Тиберий сам написал на них обвинение, полное самых ядовитых нареканий [128] , и, когда они были объявлены врагами отечества, умертвил из голодом, Нерона – на острове Понтии [129] , Друза – в подземелье Палатинского дворца. Предполагают, что Нерон был вынужден сам покончить с собой, когда якобы по воле сената к нему явился палач с петлей и крючьями; а Друза голод измучил до того, что он пытался грызть солому из тюфяка. Останки обоих были так разметаны, что их лишь с великим трудом удалось впоследствии собрать.
127. Обеты… за… здоровье внуков делались с явной целью польстить самому Тиберию же – обстоятельство, заставившее Тацита заметить: «В век порчи нравов чрезмерно льстить и совсем не льстить одинаково опасно» (Анн. IV. 17).
128. Любопытно, что в письме Тиберия Нерон обвинялся «не в вооруженном заговоре, не в жажде переворота, а в любви к юношам и разврате» (Тацит. Анн. V. 3).
129. Понтия, один из трех маленьких Понтийских островов против побережья Лация.
55. Вдобавок к старым друзьям и приближенным он взял советниками в государственных делах двадцать человек из первых граждан Рима. Из всех из них уцелели, быть может, двое или трое – остальных он погубил под разными предлогами. Больше всего смертей повлекла гибель Элия Сеяна, которого он сам же возвел до высшей власти – не столько из доброжелательства, сколько с тем, чтобы его стараниями коварно расправиться с потомками Германика и утвердить наследником власти своего внука от родного сына Друза.
56. Ничуть не мягче был он и к окружавшим его грекам, общество которых особенно любил. Одного из них, Ксенона, который разглагольствовал слишком вычурно, он спросил, что это за диковинное наречие, и тот ответил: «Дорийское»; Тиберий принял это за попрек былым своим изгнанием – ведь по-дорийски говорят на Родосе – и сослал его на остров Кинарию [130] . За обедом он любил задавать вопросы о том, что он читал в этот день; но узнав, что грамматик Селевк выведывает у его слуг, какими писателями он занимается, и приходит к столу подготовленный, он тотчас отлучил его от себя, а потом довел до самоубийства.
130. Кинария – островок среди Спорад в Эгейском море. Имя Ксенона в некоторых рукописях – Зенон.
57. Его природная жестокость и хладнокровие были заметны еще в детстве. Феодор Гадарский, обучавший его красноречию, раньше и зорче всех разглядел это и едва ли не лучше всех определил, когда, браня, всегда называл его: «грязь, замешанная кровью». Но еще ярче стало это видно в правителе – даже на первых порах, когда он пытался было привлечь людей притворной умеренностью. (2) Один шут [131] перед погребальной процессией громко попросил покойника передать Августу, что завещанных им подарков народ так и не получил; Тиберий велел притащить его к себе, отсчитать ему должное и казнить, чтобы он мог доложить Августу, что получил свое сполна. Немного спустя, когда некий Помпей, римский всадник, чему-то упорно противился в сенате, он пригрозил ему тюрьмой и заявил, что Помпей у него быстро станет помпеянцем [132] : так жестоко посмеялся он и над именем человека, и над былой участью целой партии.
131. Шуты иногда участвовали в погребальных процессиях; но может быть, здесь имеется в виду случайный шутник из публики.
132. Помпеянцем – т.е. обреченным проскрипции и казни.
58. Тогда же и на вопрос претора, привлекать ли к суду за оскорбление величества, он ответил: «Законы должны исполняться», – и исполнял он их с крайней жестокостью. Кто-то снял голову со статуи Августа [133] , чтобы поставить другую; дело пошло в сенат и, так как возникли сомнения, расследовалось под пыткой. А когда ответчик был осужден, то обвинения такого рода понемногу дошли до того, что смертным преступлением стало считаться, если кто-нибудь перед статуей Августа бил раба или переодевался, если приносил монету или кольцо с его изображением в отхожее место или в публичный дом, если без похвалы отзывался о каком-нибудь его слове или деле. Наконец, погиб даже человек, который позволил в своем городе оказать ему почести в тот день, в какой когда-то они были оказаны Августу.
133. Снял голову со статуи Августа Граний Марцелл, претор Вифинии, с тем, чтобы заменить ее головой Тиберия; по суду он был оправдан (Тацит. Анн. I. 74).
59. Много и других жестоких и зверских поступков совершил он под предлогом строгости и исправления нравов, а на деле – только в угоду своим природным наклонностям. Некоторые даже в стихах клеймили его тогдашние злодеяния и предрекали будущие:
Ты беспощаден, жесток – говорить ли про все остальное?Пусть я умру, коли мать любит такого сынка.Всадник ты? Нет. Почему? Ста тысяч, и тех не найдешь ты.Ну, а еще почему? В Родосе ты побывал [134] .Цезарь конец положил золотому Сатурнову веку —Ныне, покуда он жив, веку железному быть. Он позабыл про вино, охваченный жаждою крови:Он упивается ей так же, как раньше вином. (2) Ромул, на Суллу взгляни: не твоим ли он счастлив несчастьем? [135] Мария вспомни возврат, Рим потопивший в крови;Вспомни о том, как Антоний рукой, привыкшей к убийствам,Ввергнул отчизну в пожар братоубийственных войн.Скажешь ты: Риму конец! никто, побывавший в изгнанье,Не становился царем, крови людской не пролив.134. Смысл эпиграммы: «У Тиберия нет всаднического имущества, потому что по закону все его имущество принадлежит усыновившему его Августу; у него нет даже гражданских прав, потому что он побывал в изгнании».
135. «Ромул» – обращение к римскому народу; «Счастливый» – официальное прозвище, принятое Суллой.
Сперва он пытался видеть в этом не подлинные чувства, а только гнев и ненависть тех, кому не по нраву его строгие меры; он даже говорил то и дело: «Пусть ненавидят, лишь бы соглашались» [136] . Но затем он сам показал, что эти нарекания были заведомо справедливы и основательны.
60. На Капри через несколько дней после его приезда один рыбак застиг его наедине и неожиданно преподнес ему огромную краснобородку. В страхе, что к нему пробрались через весь остров по непролазным скалам, Тиберий приказал хлестать его этой рыбой по лицу. А когда рыбак под ударами стал благодарить судьбу, что не поднес заодно и омара, которого поймал еще огромнее, он велел и омаром исполосовать ему лицо. Воина-преторианца, который похитил из его сада павлина, он казнил смертью. В пути однажды его носилки запутались в терновнике – тогда он схватил центуриона передовых когорт, разведывавшего дорогу, и, разложив его на земле, засек чуть не до смерти.
136. «Пусть ненавидят»… – ср.: Кал. 30.