Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043

Карпов Геннадий Михайлович

"Я передам Старикову!" – хотел ответить я, но только покивал головой.

С вечера я поставил автомобиль на зарядку, и лёг спать пораньше. Завтра с рассветом решил ехать на поиски двух недостающих звеньев этой говённой цепи. Василий Васильевич (Я обращался к нему только так.) ходил по дому с просветлённым взором, ел батончики, и клацал затвором автомата. Перед сном мы посмотрели новости. Я думал, что в городе, охваченном войной, и новости должны напоминать боевые сводки, но ошибся. Из двадцати с лишним каналов по трём шла только реклама. (Как? Вы ещё не купили новый тренажёр для пресса? В вашем магазине его нет? Это нарушение ваших прав! Требуйте, чтобы привезли! Выбросьте старые тренажёры на помойку, это полная ерунда! Вот как выглядел наш знакомый Уилл всего месяц назад, а теперь полюбуйтесь

на его мускулатуру! Всего пять минут в день без каких-либо усилий!) По пяти – спорт вперемежку с рекламой пива и еды. (Хоккей, американский футбол, плавание, лёгкая атлетика и бокс, в котором белые неизменно нокаутируют разнообразных небелых, а друг с дружкой бьются на аккуратную ничью.) Один – то, что прислали сами зрители. (В основном – домашнее порно, реже – кошечки, собачки и автомобильные аварии.) Остальное – сериалы (Мой сын не мог этого сделать! Нет мог! Но я не верю! Как! Ты не веришь! А я верю! Но он это сделал! Он? Когда? Это был не он! А я говорю – он! – и так весь вечер.) и новости. Новости начинались и заканчивались Бушем Девятым. Он поехал. Он приехал. Он восхищён и поздравил. Он подписал. Он возмущён и предостерёг. Далее – звёзды на длинной красной дорожке сияют какими-то нечеловечески огромными улыбками. Три премии "Оскар" получил фильм про то, как несчастный гей, ежеминутно рискуя задницей (Или лучше сказать – рискуя всем, кроме задницы.), тайно бежал в Голландию из Минска, где обрёл счастье в объятиях друга (Уже конкретно подставляя тыл.). Остальные четыре премии дали за теленовеллу о плотской любви бабушки и внучки, которым красавец-хирург пересадил свою печень, одну на двоих.

– Василий Васильевич, а у вас есть какой-нибудь канал, по которому показывают нормальные художественные фильмы? Какую-нибудь классику? Про нормальную любовь? Или современное кино из той же Мексики? В Тихуане, я слышал, делают по десять полнометражных фильмов в год. В Пекине и Бомбее тоже не сидят, сложа руки. В России сейчас много молодых режиссёров. Есть, в конце концов, Чаплин, Китон, Арбакл, Де Миль. Ведь от такого репертуара дураком за неделю станешь!

– А оно для того и было создано! Это типа нашего с тобой робота. Цель – та же самая: делать из людей баклажаны.

– Но зачем? Ведь жить в стране с дураками – очень грустно! Да и страна эта долго не может существовать! Ведь это крутят не враги Америки, а сами американцы! Еда – в ларьках такая, что брось на обочину – вороны не клюют! Фильмы – только под наркозом смотреть! Зачем убивать собственный народ?

– Видимо, по-другому управлять людьми невозможно. Умные плохо поддаются дрессировке, а с дураков толку нет. Вот и делают из людей нечто среднее. Дураков – чуть умнее, умных – чуть глупее. Как помидоры на поле комбайн стрижёт. Маленькие поливает, большие обрезает. Помидоры нужны одинаковые. Чтоб в банку ровнее ложились. Ну и потом – если во что-то вложены деньги – их надо окупить. Поставить изделие на конвейер. А уж что получится в результате – не их проблема! Думаешь, выпускать водку или сигареты – лучше? Человечнее? Разве эта продукция полезна? Нет! Но она приносит прибыль! Я устал. Голова что-то разболелась. Пойду спать. Разбуди меня завтра, как поедешь.

Дед взял автомат, и ушёл к себе на второй этаж.

Я встал в пять утра, выпил кофе с бутербродом, завернул с собой кусок хлеба с сыром, налил чай в бутылку, и уже хотел идти будить Григорьева, как дед сам спустился по лестнице, и остановился посреди зала, уставившись на меня.

– Доброе утро! – сказал я. – Спасибо вам за всё! Мне пора.

– Ты кто? – попятился к шкафу дед, наощупь открыл дверку, и стал шарить рукой между старыми куртками и пальто. – Где он? Ты забрал мой автомат? Ты вор? Что ты тут делаешь? Ждёшь негров?

– Василий Васильевич, ваш автомат у вас под кроватью, на втором этаже. Не забудьте снять его с предохранителя, прежде чем стрелять по неграм. Тут вам ночью с неба на стол упали ещё два миллиона зелёных и кучка серебряных. Видимо – за автомобиль. Не поминайте лихом! Удачи!

Я вздохнул, взял рюкзак, прикрыл за собой дверь, сел за руль, и поехал на восток.

Электромобиль передвигался со скоростью семьдесят километров в час, поэтому ехал я до вечера. Меня дважды останавливали патрули, и проверяли документы. Я даже показал им свой "Ругер". Бумаги были – комар носа не подточит, оружие имелось у всех без исключения, а тупое выражение лица я натренировал ещё в Мексике, так что отличить меня от местного было делом непростым. Один толстожопый полисмен перед мостом через реку Саванна даже не поленился, и пробил меня по какой-то базе, потом взял под козырёк, сказав, что канадцам тут не место. Я объяснил, что перегонял яхту в Майами, а обратно приходится добираться своим ходом, потому что клиент – грязный латинос, обещал дать катер, но обманул. Поэтому еду с оружием, а дядя обещал встретить в Бостоне. Мне посоветовали не иметь дело с латиносами, и я поехал дальше.

Дорога была хорошая, ровная, и до одури однообразная. Машин вначале не было, но после Саванны я даже пару раз постоял в пробках, а навстречу попались две колонны военных грузовиков с солдатами в новенькой униформе.

Батареи в машине оказались старыми, поэтому в каком-то мотеле на шоссе за номером двадцать пришлось два часа потратить на подзарядку. Заодно я и сам подзарядился бутербродом, и часик подремал после обеда. Так что, в город с недобрым названием Колумбия я въехал уже по темноте. Навигатор быстро разобрался в ситуации. Сначала я проехал по широким и хорошо освещённым Митинг-стрит и Мэйн-стрит, проехал по красивому мосту через речку Конгари, но вскоре попал в какое-то захолустье. Ни фонарей, ни дорожных знаков. Одноэтажный пригород с заборами, собаками, разбитой колеёй и кучами мусора вдоль дороги. Вновь было ощущение необитаемости района и собственной микронности: не дай бог что случись – тут меня в жизни не найдут! Но раз собаки лают на цепях, значит – их кто-то кормит! А вот – кто и чем – я даже представлять себе не хотел.

На месте дома по означенному адресу стоял автомобильный фургон, из которого неслась музыка. Я подъехал к самому борту, и постучал в стенку, не выходя из машины: не нравился мне этот район! Музыка тут же стихла, но раздался утробный лай. Из-за двери раздалось пьяное хриплое женское: "Какого дьявола вам надо! Сейчас спущу собаку!".

– Простите, я ищу Михаила Эткина. Мне дали этот адрес.

– Отец давно сдох! Кто его спрашивает?

– Передайте отцу, что его спрашивают по поводу работы в лаборатории. Потребовались некоторые материалы, за которые люди готовы хорошо заплатить.

Через секунду дверь открылась, и в освещённом проёме двери появилась безобразного вида женщина с огромным кухонным ножом в руке, про которую можно сказать: хоть что-то в такой поменять – всё равно станет лучше, чем было!

– Ах вы, мерзкие твари! – заорала она на всю улицу. – Мой отец умер в нищете! Как только заболел – стал никому не нужен! Его просто выкинули на улицу без гроша! А теперь вспомнили! Ты кто? Страховой агент? Ангел, фас!

Сквозь её жирные ляжки протиснулся свинообразный питбуль, и скатился по ступенькам. Я вовремя закрыл окно: собачья пасть лязгнула по стеклу. Пёс даже не лаял, а вышел сразу убивать. Я поглядел на его сытую ряху, и вновь подумал: чем же местные собаки так хорошо питаются?

– У вас есть какая-нибудь информация о том, над чем работал ваш отец? – спросил я у красавицы с фигурой 120-120-120 в щелочку окна. – Любые данные!

– Фа-ас! – заорала та, и я понял, что разговаривать тут не с кем. Вряд ли у неё нашлась бы даже туалетная бумага, не то, что секретная информация двадцатилетней давности. За соседним забором заорали: "Вздумаете сунуться – у меня тут всё заминировано!" Поэтому я развернулся почти на месте, как танк, добрался до ближайшего отеля (Кажется, "Мариотт", но из всей вывески в темноте красно светилась только первая буква.), поставил машину на зарядку, поужинал, и упал спать.

На следующее утро я поехал в другой конец города. Навигатор привёл меня в район, напоминающий тот, в котором жил Григорьев: дома каменные, чистенько, на перекрёстке работает светофор, регулируя достаточно интенсивное движение. Рядом – парк (По количеству парков эта страна явно перещеголяла всех.). Единственно, что меня удивило: на перекрёстках стояли клетки примерно два на два метра, сваренные из арматуры, с крючком на внутренней стороне двери. На звонок из динамика спросили:

– Кто это там звонит?