Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
Офицеры и матросы, так долго пребывавшие в бездействии, с особенной охотой и даже рвением занимались учением.
Сам Василии Михайлович с часами в руках наблюдал за работой команды, требуя, чтобы каждый маневр с парусами, каждый поворот корабля совершался быстрее, чем ранее, без суеты, без шума.
И, чуя сердцем пока еще далекий замысел капитана, матросы работали с ловкостью, удивлявшей англичан.
«Диана» быстро и бесшумно одевалась парусами и так же освобождалась от них.
Однако адмирал Барти оказался не столь беспечным, как полагал Василий Михайлович. Он вскоре известил
Василий Михайлович тотчас же поехал.
Адмирал принял его, как всегда, весьма учтиво и предложил вместе позавтракать. Он был немного тучен в теле и словно не походил на англичанина. Казалось, в нем не было той солдатской откровенности, которая была у Корбета.
Однако во время завтрака он неожиданно спросил:
— Мистер Головнин, когда вы думаете удрать со своим шлюпом?
Головнин ответил с удивлением, какое адмирал мог бы почесть искренним, если бы того пожелал.
— Почему вы задаете мне такой вопрос, сэр? Не потому ли, что у меня начались парусные ученья? Сэр, искусство управления парусами требует постоянной практики. Вам то известно.
— О нет, нет! — отвечал Барти. — Я не об этом думаю.
— Тогда у вас, наверное, имеются какие-либо сведения? — сказал Головнин. — Если так, то вас вводят в заблуждение, сэр.
— О нет, нет! — снова повторил Барти. — Никто мне подобных сведений не сообщал. Корбет говорил мне о вас, как об очень храбром и решительном русском офицере. Дело ваше так затягивается, что совершенно нельзя предсказать, когда получится ответ из Англии и каков он будет. В таком положении всякий уважающий себя энергичный офицер может подумать о бегстве.
— Может подумать, сэр. Но думать — еще не значит готовиться, — ответил Головнин.
— Но у вас уже все готово! — воскликнул Барти. — Скажите, это не так?
— Вы правы, сэр, у меня давно все готово для продолжения плавания, ибо как мистер Роулей, так и вы сами все время обнадеживали меня в моем скором освобождении.
— Да, капитан, вы правы. Однако вы должны дать мне слово как офицер и притом на бумаге, что до получения разрешения из Англии вы не покинете нашего залива.
Эти слова были столь тягостны для Василия Михайловича» что секунду он молча смотрел в глаза адмиралу. От него требовали дать честное слово врагу не бороться против него. Кто надоумил адмирала обратиться к чести русского офицера в таких обстоятельствах?
— Вы хотите взять от меня подписку? — спросил Головнин, наконец. — А если я такой подписки не дам?
— То придется офицеров и команду «Дианы» объявить военнопленными и свезти на берег, а шлюп держать под военным караулом.
Головнин в волнении встал из-за стола, прошелся несколько раз по адмиральскому салону и подошел к окну. Оттуда была прекрасно видна «Диана», на которой в эту минуту как раз происходило назначенное им парусное ученье. Он посмотрел на стройные мачты своего шлюпа, на то, как проворно его матросы брали рифы, и подумал: «Нет, сего допустить невозможно! В этом корабле заключена моя жизнь. И не одна моя».
Он резко повернулся, подошел к адмиралу:
— Прикажите подать мне бумаги!
Офицер принес лист бумаги, гусиное перо и песочницу,
Адмирал Барти положил подписанный Головниным документ в ящик письменного стола и сказал с довольной улыбкой:
— По совести сказать, я не рассчитывал, мистер Головнин, что так скоро получу от вас эту бумажку.
— Я привык принимать быстрые решения.
— О да» да! — заметил Барти. — Мы знаем, что вы джентльмен, как и надлежит быть офицеру.
— Среди джентльменов, сэр, среди джентльменов, — подтвердил Головнин.
— О да, да! — снова повторил Барти свое восклицание. — Вы не можете пожаловаться на то, что англичане плохо обошлись с неприятельским шлюпом.
— Это будет видно, сэр, — сказал Головнин и, откланявшись, быстрыми шагами направился к трапу.
Возвратившись на шлюп, Василий Михайлович собрал своих офицеров и сказал им:
— Я дал англичанам подписку не покидать залива. Сие сделать было неотступно, ибо, если бы нас свезли на берег, то дело наше было бы безнадежно. Пока же мы на судне, все может измениться в одну ночь. Я дал обязательство, и до конца воины я его не нарушу. Но и вам говорю, и Барти сказал оное же, что я честно буду выполнять сие обязательство лишь до тех пор, пока англичане не дадут мне права нарушить его. Помните, за правых провидение! А мы правы в сем деле.
Офицеры молча выслушали слова капитана и разошлись по каютам с печалью и тревогой в душе.
Головнин перевел шлюп в еще более спокойное место гавани и принял все меры к тому, чтобы сохранить его годным для дальнейшего плавания.
Настали самые томительные дни капштадтского пленения. Как-то сами собою прекратились поездки на берег, а с тем и вечеринки под гостеприимным кровом местных жителей. Даже гардемарины перестали интересоваться хорошенькой голландкой, в то же время всячески уклоняясь от проверки английских хронометров, к коим почувствовали столь же сильное нерасположение, как и к их владельцам.
Прекратилась и игра на гуслях экономического помощника Начатиковского. Рудаков не декламировал более Державина. Скородумов учил дона Базилио ругать англичан на их же языке. А мичман Мур все чаще уходил на берег моря и подолгу стоял там на песке у самой воды.
Головнин, заметив такие настроения среди своих помощников, старался поддержать в них бодрость духа. Вечерами он приходил в кают-компанию, рассказывал о своих плаваниях, обещал вызволить шлюп из неволи, рисовал картины их будущих путешествии, открытий, исследований малоизвестных земель. И его рассказы увлекали моряков, к ним возвращались бодрость и надежда.
Однако скоро положение пленников осложнилось самыми обыкновенными лишениями, о которых им ранее не приходилось и думать.
— Еще немного — и мне нечем будет кормить команду,— сказал Василий Михайлович Рикорду. — Кредитные письма, выданные мне нашим консулом в Лондоне, здесь нельзя учесть — их никто не принимает. Езжай к Барти и потребуй от моего имени» чтобы он снабжал нас провиантом и деньгами, как то предусмотрено международными законами и обычаями.
Рикорд посетил Барти. Тот обещал подумать и сообщить о своем решении, но в конце концов никакого ответа не дал.