Жизнь и подвиги Антары

аль-Асмаи

В Аравии Антара совершает несчетное количество удивительных подвигов: убивает львов, поражает огнедышащего змея, освободив от этого чудовища лесную чащу, наподобие героев древнего мифологического эпоса, побеждает в единоборстве множество прославленных героев и обращает в бегство тысячные войска. Каждый из этих подвигов мог бы составить фабулу целой поэмы. Однако автору (или авторам) «Сират Антара» этого мало — он проводит Антару по всему известному ему миру и придает его подвигам «мировой масштаб». При этом образ Антары, выведенного за пределы Аравии и превращенного из племенного героя в странствующего рыцаря, приобретает несколько иное звучание. В Византии, Европе и даже Иране Антара выглядит диковинным чудо-богатырем и варваром. При въезде Антары в Константинополь жители города «дивились… его огромному росту, сильному сложению и доблести, которая сверкала у него в глазах… черному лицу, сильным рукам и густым бровям».

И византийского императора и

царя Ануширвана он поражает своим богатырским аппетитом и варварской манерой есть: «А потом слуги стали приносить золотые и серебряные блюда с различными кушаньями, приготовленными на молоке и коровьем масле, и ставить перед каждым по блюду, а перед Антарой они поставили семь блюд. И Антара стал есть большими кусками, а император смотрел на него и дивился».

Выезжая на турнир в Константинополь, Антара восхищает императора своими доспехами: «…пятеро византийских невольников шли за Шейбубом, неся боевое снаряжение Антары. А копье Антары состояло из двадцати четырех железных трубок, насаженных друг на друга, и походило на корабельную мачту…» — и, конечно, своими подвигами.

Дивятся Антаре франки, испанцы и другие народы. Чуждый мир в свою очередь поражает Антару. Роскошь персидского и византийского дворов удивляет его, но не привлекает. Изысканные блюда персидской кухни кажутся ему детской пищей. Когда в Константинополе ему отводят целый дворец, «который возвышается до самого неба», он высказывает желание жить в своей палатке. А в ответ на приглашение византийского императора остаться в Константинополе, чтобы «возглавить войско и вершить дела всего государства», Антара говорит: «Я не привык жить за стенами, мы ведь живем в степях и пустынях, шатрах и хижинах. И я не могу оставить своих друзей и товарищей».

Приобретая «мировой масштаб», Антара утрачивает в этих частях поэтичность и гармоничность своего хиджазского облика. Однако «взаимное удивление» героя и нового, неведомого ему мира придает этим частям эпопеи особую яркость и увлекательность.

Образ и судьба Антары по-своему повторяются в его доблестных сыновьях, особенно похож на Антару его любимый сын Гадбан. Антара трижды встречается на поле боя с молодым воином, обладающим удивительным воинским искусством, и, чувствуя необъяснимое влечение и жалость к юноше, долго не может одолеть его, а победив, не хочет убивать. Во всех трех случаях впоследствии выясняется, что юные богатыри, соперники Антары, — его сыновья Майсара, Гассуб и Гадбан. Жена Антары Абла была бесплодна, но во время странствий у Антары при разных обстоятельствах появлялись жены и наложницы, а их дети во многом повторяли судьбу Антары (особенно Майсара и Гадбан): так же как и их отец, они росли неравноправными рабами и своей силой и отвагой завоевывали себе положение и право жениться на возлюбленной, а вырастая, чудесным образом встречались в единоборстве со своим отцом. Причем параллельно поединку Антары с Гассубом происходит единоборство Шейбуба с его сыном Хазруфом. Единоборство отца с сыном — распространенный в эпической поэзии мотив (в немецкой «Песне о Гильдебранте» — поединок Гильдебранта с Гадубрантом, в «Ирландских сагах» — поединок Кухулина с Конлайхом, в иранском эпосе — поединок Рустема и Сохраба, в русских былинах — Ильи Муромца с Сокольником, в армянском эпосе о Давиде Сасунском — Давида с Мгером) [19] . Эта ситуация представляется родовому сознанию особенно трагической и обычно разрешается, в соответствии с патриархальной идеализацией прошлого, победой отца, т. е. богатыря старшего поколения. Кроме трех поединков — знакомств с сыновьями в эпопее есть еще эпизод единоборства Антары с любимым сыном Гадбаном, которого его неукротимый (похожий на отцовский) нрав доводит до ссоры с Антарой.

19

Ф. Фогт и М. Кох, История немецкой литературы, СПб., 1901, стр. 30–31; А. А. Смирнов, Древний ирландский эпос, — в кн. «Ирландские саги», Л., 1929, стр. 56; В. Я. Пропп, Русский героический эпос, Л., 1955, стр. 250–251; Фирдоуси, Шахнаме, т. II, М., 1960, стр. 64–84; Давид Сасунский, Армянский народный эпос, М.-Л., 1939, стр. 837.

Столь же доблестны и остальные дети Антары — эпизодически проходящие в романе Джар и Зейдан, а также появляющиеся после смерти Антары мстители за его гибель Гаданфар и Джауфаран.

Известным антиподом, дополнением, оттеняющим неистовую доблесть Антары, является его единоутробный брат и неразлучный спутник Шейбуб, который в отличие от простодушного, доверчивого и неразумного Антары наделен умом, хитростью и благоразумием. Антара прежде всего храбр, Шейбуб хитер, Антара серьезен, Шейбуб находчив и остроумен. Огромный тяжелый Антара скачет на Абджаре, «подобно разгневанному льву», а быстрый, как шайтан или как «самец страуса», Шейбуб бежит у его стремени, опережая скакунов и газелей. Еще детьми они поразили Шаддада двумя подвигами: Антара убил

волка, а Шейбуб догнал и поймал лису. Антара добивается своего «острым мечом», а Шейбуб хитроумными проделками, украсившими эпопею многими занимательными историями в духе багдадских новелл из «1001 ночи». Подобные «пары-антиподы» встречаются во многих эпических сказаниях (Рама и его брат, Гильгамеш — Энкиду, Тор — Локи и др.).

Многие подвиги прямолинейного и недальновидного Антары не могли бы быть совершены без находчивости, смелости и предусмотрительности Шейбуба, который «был его помощником во всех трудностях и опорой во всех несчастиях». Шейбуб — проводник Антары по пустыне, обычно он «бежит впереди и указывает дорогу». Когда враги похищают Аблу, берут в плен кого-либо из соплеменников или уводят любимого коня Антары Абджара, Шейбуб отправляется на поиски, находит их, «где бы они ни были», и, измыслив какой-нибудь хитрый способ, освобождает их либо один, либо с помощью «острого меча» Антары. Шейбуб постоянно предостерегает брата от безрассудных поступков, подобно «разумному Оливье» из «Песни о Роланде», тщетно пытающегося обуздать неумеренную и губительную отвагу героя [20] .

20

При безрассудно отважном Гадбане эту функцию часто выполняет другой сын Антары — «разумный, рассудительный и опытный в житейских делах» Гассуб (см. эпизод мести сыновей за мнимую смерть Антары, гл. 44 настоящего издания).

Впрочем, Шейбуб не только разумен, в эпопее говорится, что «силой и воинским искусством Шейбуб уступал одному только Антаре». Но главное в нем — ум и хитрость, которые наряду с физической силой и отвагой часто становятся предметом идеализации в эпосе. Не случайно Гомер воспел не только Ахилла и Гектора, но и «многомудрого» или «хитроумного» Одиссея.

Подобно тому как героический характер Антары продолжен и повторен в его доблестных сыновьях, Шейбуб повторен и продолжен в своем сыне Хазруфе, с той только разницей, что если юные богатыри все же уступают ни с кем не сравнимому Антаре — патриархальное родо-племенное сознание не склонно верить в прогресс героического начала, — то Хазруф, как это неоднократно подчеркивается в «Сират Антара», умом, хитростью и предусмотрительностью превосходит самого Шейбуба.

Подруга Антары, «луноликая» Абла, обрисована менее цельно и конкретно и выступает в романе в различных амплуа. С одной стороны, она как бы играет роль «дамы-повелительницы», постоянно требующей от Антары доказательств его рыцарской доблести и готовности совершать во имя любви к ней все новые немыслимые подвиги. Причем своим своенравием и неразумием Абла не раз движет действие романа и ввергает Антару, себя, а порой и все племя в нескончаемые злоключения.

Однако поклонение Антары «даме» мотивировано здесь с самого начала любовью «ничтожного раба» к знатной госпоже, и Абла не забывает напоминать об этом Антаре, даже когда он находится в самом зените славы, после того как, подвесив касыду на Каабе, он добивается признания всех арабов.

Во многих эпизодах Абла изображается в виде изнеженной гаремной красавицы: «Абла стояла в дорогих, цветных, расшитых золотом одеждах, которые сияли, освещая все вокруг, а на груди у нее сверкало три алмазных ожерелья. И она опиралась на нескольких рабынь-мулаток, клонясь от сознания своей красоты, подобно гибкой ветви ивы или тростнику».

Но в большинстве случаев она самоотверженно преданная возлюбленная, стойко сопротивляющаяся всем козням отца и брата (она готова сохранять верность Антаре, «даже если бы отец и брат разрезали ее на куски») и всем посягательствам многочисленных соперников Антары, каким бы мучениям ее ни подвергали (см. эпизод у Муфарраджа). Спасая жизнь Антары и других пленных героев-бедуинов, она даже совершает удивительный подвиг наподобие библейской Юдифи, убивая коварного и развратного персидского царевича Ардашира.

В некоторых эпизодах Абла предстает перед нами мужественной «боевой подругой» героя, сопровождая его на подвиги и даже выезжая на поле боя в доспехах. Очевидно, племенные предания дали лишь условную фигуру возлюбленной героя, оставив простор для воображения позднейших рассказчиков-горожан, уподоблявших Аблу различным известным им вариантам женских типов.

Рассказ о последних годах жизни Антары, когда один за другим гибли его сыновья, родичи и друзья, окрашен в элегические и даже трагические тона. Оплакивая своих погибших сыновей, Шейбуба и других близких, Антара столь же неистов в горе, как в отваге, и враги, злорадствуя, твердят о том, что счастье изменило Антаре, и предсказывают ему близкую смерть. Последовательная гибель большинства героев эпопеи, завершающаяся кончиной Антары, а вскоре и Аблы, как бы знаменует конец героических времен, конец патриархальной родо-племенной демократии и придает этой части эпопеи эсхатологическое звучание. Не случайно в уста героев эпопеи то там, то здесь вкладывается сентенция пессимистического и фаталистического характера.