Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра, знаменитого героя морских романов С.С. Форестера

Паркинсон Сирил Норткот

Чего удалось достичь Хорнблауэру? Нам не дано знать об этом. Мы знаем только, что практически одновременно с поддельным Вильневу было отправлено подлинное письмо практически идентичного содержания. Наполеон отказался от планов вторжения в Англию 2 сентября, на следующий день после того, как узнал, что Вильнев прибыл в Кадис. 14 сентября он издал другие приказы, предписывая Вильневу идти в Неаполь. 16 сентября Декре приложил к приказам свое сопроводительное письмо, и курьер двинулся в путь. 18 сентября Наполеон решил сменить Вильнева, назначив его преемником вице-адмирала Россильи. Россильи лично должен был передать Вильневу письмо императора о его отставке. Он выехал в Мадрид 24 сентября. Приказы Наполеона от 16 сентября были вручены Вильневу 27-го и в соответствии именно с этими — а не с какими-то ни было фальшивыми приказами — он вышел в море 19 октября. Вот и все, что известно, но остается загадкой, как Вильневу удалось узнать — если он вообще узнал об этом — что Россильи собирается сменить его на посту командующего флотом. Была ли в том заслуга Хорнблауэра? Способствовало ли это тому, чтобы втянуть французского адмирала в битву? Еще одна загадка возникает, если сравнить скорость движения курьера и адмирала Россильи. Если курьеру хватило одиннадцати дней, чтобы достичь Кадикса, то почему же Россильи пришлось целых три недели добираться до Мадрида? Впоследствии он жаловался на невозможность достать лошадей и эскорт. Могли ли эти задержки быть делом рук британских агентов? Кто бы ни выиграл для Вильнева время, необходимое, чтобы выйти в море дотого, как он будет заменен, тот внес свою долю в победу в сражении у мыса Трафальгар. Мы не знаем и, возможно, никогда не узнаем, какую долю в это внес сам Хорнблауэр.

Каков бы ни был (если был вообще) результат миссии в Байонне, Хорнблауэр должен был вернуться в Англию в конце октября. После доклада в Адмиралтействе, он был отпущен в отпуск и воспользовался возможностью присоединиться к Мари в Плимуте. Здесь же, 4 ноября, он узнал о битве при Трафальгаре и смерти лорда Нельсона. Эти новости привез «Наутилус» (26 пушек). Здесь же в ноябре Хорнблауэр также получил письмо о назначении его на должность командира шлюпа «Атропа» (22 пушки), корабля 6-го

класса, достаточного большого для того, чтобы соответствовать достоинству пост-кэптена. Шлюп был построен в Чатеме в 1781 году, имел водоизмещение в 481 тонну, а его команда насчитывала 155 человек. Вначале он был вооружен двадцатью двумя 9-фунтовками, но восемнадцать из них позже были заменены 12-фунтовыми карронадами. Его командир, Кальдекотт, отказался от должности в связи с болезнью. Не будучи ни самым современным, ни самым лучшим, этот шлюп в самый раз подходил для самого молодого офицера в капитанском списке. Похоже, в это же самое время Хорнблауэр получил весточку от своего дяди, Джонатана Картера Хорнблауэра, который как раз работал в Бирмингеме. Помнится, это был тот самый дядя, который кое-что подбрасывал племяннику, когда тот еще был мичманом, поэтому, когда Джонатан предложил встретиться, Горацио почувствовал себя обязанным согласиться. Поскольку он должен был ехать в Дептфорд, где «Атропа» стояла после выхода из дока, в качестве пункта встречи был избран Глостер. Этот путь из Плимута в Лондон не был кратчайшим, однако он представлял разумный компромисс между Плимутом и Бирмингемом. Путешествие через Бристоль началось в карете, но Хорнблауэр все больше беспокоился за Марию, которая как раз ожидала второго ребенка, но, тем не менее, настояла на том, что она и маленький Горацио поедут с ним в Лондон, который впервые посетят вместе. 10 декабря в «Шерсти» на Вестгейт-стрит в Глочестере, Хорнблауэры встретились — Джонатан и Горацио, Марта и Мария. Сразу же выяснилось, что Джонатан хочет кое о чем попросить. Он хотел бы, чтобы Горацио подыскал на «Атропе» местечко для его внука, еще одного Джонатана, сына Иеремии. Мальчик родился в начале 1795 года, и к тому времени ему едва исполнилось одиннадцать. Горацио согласился взять племянника к себе на корабль, но не раньше, чем тот немного повзрослеет. Горацио, который сам начал службу в семнадцать лет, не верил в теорию, что мальчишка должен оказаться на палубе как можно раньше. Он всегда настаивал на предварительном обучении, прежде всего — математике и французскому языку. То же самое он посоветовал своему дяде и пообещал, что возьмет молодого Джонатана с собой, как только тому исполнится пятнадцать. Это обещание было исполнено в точности и молодой человек впоследствии прославил свою семью. Возможно, именно Джонатан посоветовал Горацио продолжать свое путешествие по каналам, а не по дороге. Мария ожидала ребенка со дня на день, и было очень вероятно, что тряска в карете, особенно в отдаленных уголках Котсуолда, может привести к преждевременным родам. Несмотря на то, что он был механиком, а не гидростроителем, дядя Джонатан очень увлекался каналами. Лодка с пассажирами и грузом — подчеркивал он, — идет очень мягко. Не будет ни толчков, ни тряски, ни риска перевернуться и оказаться в канаве. Канал, соединяющий Темзу и Северн, построенный еще в 1789 году, был лучшим из всех возможных путей из Глостера в Лондон. Заботясь о Марии и интересуясь новыми технологиями, Хорнблауэр сразу же одобрил эту идею и купил места на речной барке «Королева Шарлота». Его дядя подъехал, чтобы проводить его вечером 11 декабря и новое путешествие началось. Для Хорнблауэра оно стало особенно памятным, поскольку один из лодочников получил травму, что позволило капитану сыграть роль добровольного рулевого. Это был его первый опыт управления судном на внутренних водных путях, и он часто вспоминал об этом в последующие годы. Барке предстояло преодолеть две сотни миль, а ее экипажу — хорошенько поработать, чтобы 13 декабря прибыть в Брентфорд. Здесь Хорнблауэр нанял лодку, которая перевезла его с семейством вниз по Темзе к Дептфорду. Там они вышли на берег и устроились «У Георга» в Дептфорд Хард — месте, где суждено было родиться второму ребенку Марии.

Выше по течению реки, но не доходя до Лондонской гавани, стоял на якоре шлюп «Атропа». Хорнблауэр принял команду кораблем 14 декабря и мистер Джон Джонс, первый лейтенант, сразу же ознакомил его с письмом из Адмиралтейства, в котором он назначался организатором погребальной процессии лорда Нельсона. «Виктори» с телом адмирала на борту прибыла в Солент десятью днями ранее, однако была направлена в Дептфорд. В течении недели тело должно было находиться в Гринвичском госпитале, откуда оно должно было быть перевезено по реке к ступеням Уайтхолла, а оттуда, по Стрэнду, в собор Св. Павла для погребения. Хорнблауэр во взаимодействии с Геральдической Коллегией должен был обеспечить соблюдение подобающего церемониала в сочетании с хорошей морской практикой. Погребение было назначено на 9 января 1806 года, а речная процессия должна была состояться накануне. Таким образом, у Хорнблауэра оставалось едва три недели для того, чтобы спланировать и осуществить (если удастся) невероятно сложную операцию. Все матросы и офицеры «Атропы» были ему незнакомы и, тем не менее, он был вынужден использовать их для написания приказов или доставки их по месту назначения. Среди людей, чьи действия ему пришлось организовывать и координировать, были старшие из адмиралов, Лорд-мэр и члены муниципалитета, герольдмейстеры и плакальщики. Единственным утешением Хорнблауэра было то, что его ответственность заканчивалась у ступеней Уайтхолла, где нужно было выгрузить гроб. После этого ему предстояло лишь распустить тридцать восемь барок и лодок, из которых состоял погребальный отряд. Все закончилось благополучно, а Мария в тот же день родила маленькую дочку, названную в честь матери. Единственной наградой Хорнблауэру стало его представление королю Георгу III на приеме, в ходе которого к нему на корабль был назначен мичманом Его Высочество принц Зейтц-Бунау. Владения этого немецкого князька были оккупированы Бонапартом, однако ему удалось сохранить самое дорогое — свое родство с Георгом III, которому он приходился внучатым племянником. Принц получил назначение на флот. Единственным соотечественником, сопровождающим Его Высочество в изгнании, оказался некий доктор Айсенбайс, медик, который был возведен в дворянское достоинство и назначен старшим камергером и государственным секретарем. Хитросплетения политики привели к тому, что Айсенбайс также был назначен на «Атропу» в качестве корабельного хирурга, а заодно он должен был продолжать свою службу принцу. Конечно же, это был неприятный сюрприз, зато Мария была восхищена самой мыслью о том, что ее муж вращается среди особ королевской крови.

«Атропа» получила приказ следовать в Средиземное море, так что Марии не было смысла возвращаться в Плимут. Чтобы ухаживать за такими маленькими детьми (старшему — Горацио — было чуть больше года), Мария не могла сделать лучшего выбора, чем поселиться со своей матерью в Саутси. К тому времени, как она сделала это, «Атропа» уже стояла на покрытом туманом рейде Даунс. Вследствие забавного стечения обстоятельств, Хорнблауэр оказался почти напротив местечка Ворс, места, где он появился на свет. Вследствие стечения других обстоятельств, на рейд проник французский капер из Дюнкерка, замаскированный под траулер из Рамсгейта. Единственными ключами к головоломке оказались одиночный пистолетный выстрел и плывущее весло. Следуя по этим следам в густом тумане, Хорнблауэр наткнулся на пакетбот из Вест-Индии, «Амелию Джейн», с призовым экипажем на борту. Судно было с легкостью отбито, а захваченных французов убедили показать место нахождения их корабля. Захваченный на абордаж в тумане, капер «Месть» стал ценной добычей и принес Хорнблауэру кругленькую сумму призовых денег, которые пригодились ему при возвращении в Англию. Пока же он направил «Месть» со своим рапортом в Чатем, а пленники были высажены на берег в Дилле. Как только туман рассеялся, «Атропа» вместе с конвоем вышла в Гибралтар 23 января, где и встала на якорь 9 февраля. Здесь его ожидали приказы Коллингвуда присоединиться к флоту, а пока принять на борт мистера Мак-Куллума, служащего Досточтимой Ост-Индской компании, вместе с его помощниками-туземцами. Мистер Мак-Куллум оказался специалистом по подъему грузов с затонувших судов и управляющим спасательными работами на Карамандельском побережье, а его помощники — ловцами жемчуга с Цейлона. Недоумевая, что вызвало необходимость столь странного подкрепления, Хорнблауэр снова вышел в море и присоединился к флоту у мыса Перро у берегов Сардинии. Он доложился адмиралу и получил приказ следовать в Левант, в бухту Мармарис. Там в 1801 году был пункт сбора транспортов, обеспечивавших высадку английских войск в Египте. Когда экспедиция собиралась, транспорт «Стремительный» перевернулся и затонул, унося с собой четверть миллиона фунтов стерлингов серебром и золотом, предназначенных для выплаты жалованья войскам. Теперь «Атропе» следовало идти на Мальту, где на борт в качестве штурмана должен был прибыть мистер Джордж Тернер, который присутствовал при катастрофе «Стремительного» и определил место его гибели. Хорнблауэру было приказано поднять деньги, причем Тернер должен был определить район поисков, а Мак-Куллум — провести спасательную операцию. Ни один из европейских ныряльщиков не мог погружаться на шестнадцать с половиной саженей — глубину, на которой лежал «Стремительный», поэтому из Индии привезли цейлонцев. Дополнительным осложнением была необходимость скрывать цель визита от турок, так как сокровище лежало на дне принадлежащей им бухты. Предписывалось не применять против турок силу, хотя они могли бы значительно осложнить выполнение задачи и были бы даже вправе потребовать выдачи сокровищ.

«Атропа» вошла в гавань Ла-Валетты 24-го, и Хорнблауэр передал в порт заказ на необходимые ему материалы, который включал (по требованию Мак-Куллума) целую милю полудюймового троса, четверть мили медленного запала и пятьсот футов кожаного «летающего запальника» (что бы это ни было). Он был приглашен на неизбежный обед к губернатору — контр-адмиралу сэру Александру Боллу, который брал остров штурмом в 1798–1800 — и также неизбежно Хорнблауэр взял с собой на этот обед принца Зейтц-Бунау. Именно на этом торжественном обеде он впервые услышал о проблеме, которой в будущем ему пришлось вплотную заниматься — судьбой мальтийских пленников в государствах Берберии. В то время он не уделил этому особого интереса, так как был полностью сосредоточен на исполнении текущей миссии. Когда Хорнблауэр вернулся на корабль, ему сообщили, что произошла дуэль между доктором Айсенбайсом и мистером Мак-Куллумом, в результате которой у мистера Мак-Куллума оказалось простреленным легкое. Из расспросов госпитального хирурга Хорнблауэр узнал, что пистолетная пуля проникла в грудную клетку на уровне пятого ребра (иными словами, возле самого сердца), и что смерти можно ожидать в течение нескольких дней. В бешенстве от того, что дуэль вообще имела место, злой на себя за незнание сложных отношений между противниками, которые привели к ней, Хорнблауэр принял решение принять Мак-Куллума на борт и отплыть в бухту Мармарис на рассвете, в надежде, что по

прибытии туда раненый все еще будет жив. Без Мак-Куллума проведение спасательных работ представлялось невозможным. Он был единственным экспертом и единственным человеком, который мог давать указания цейлонским ныряльщикам и понимать, о чем они говорят. Задача сохранить его живым была поставлена перед Айсенбайсом, чей пистолетный выстрел и привел к трагедии. Хорнблауэр заверил доктора, что на кону стоит его собственная жизнь, и что он может быть повешен по обвинению в убийстве. Может, это и не совсем правда, но именно подобная угроза дала Мак-Куллуму шанс выжить. Впрочем, в начале перехода все говорило за то, что он долго не протянет. Между тем, он все еще был жив 8 марта, когда на горизонте показался Родос. В связи с этим Айсенбайс предположил, что пуля не осталась в грудной клетке, а застряла в мускулах спины. Существовал шанс, что ее удастся извлечь, проведя операцию, когда корабль будет стоять на якоре в закрытой бухте. Вечером 8-го такие условия появились — «Атропа» встала на якорь в бухте Мармарис.

Леди Барбара Лейтон, с гравюры Томаса Райта по портрету сэра Томаса Лоуренса, члена Королевской академии, написанного в 1810 г.

Операция была настолько успешной, что удалось извлечь пулю вместе с обрывками одежды, которые она увлекла за собой. Однако сомнения в том, останется ли раненый в живых, по-прежнему оставались, но Хорнблауэр надеялся, что Мак-Куллум сможет, по крайней мере, давать необходимые рекомендации. Он приказал, чтобы лодки протралили район и установили точное место затонувшего судна. От местного мудира (местный турецкий начальник и капитан порта) Хорнблауэр получил разрешение наполнить бочки пресной водой и купить свежих продуктов — удобная причина для того, чтобы подольше оставаться в бухте, пока овощи и другие припасы подвезут на продажу из ближайших деревень. Корпус затонувшего судна был найден без особых трудностей в точке, где он и затонул, и три ныряльщика под руководством Мак-Куллума, который не вставал со своего ложа, смогли точно обозначить его место буями. Корабль лежал на дне килем кверху, и было возможно проникнуть внутрь, проделав пролом в его кормовой части. Деньги хранились в помещении лазарета, позади бизань-мачты и, по-видимому, по-прежнему находились там. Для того, чтобы добраться до них, необходимо было пробить проход в корпусе при помощи взрывчатки — пробить отверстие и при этом не разнести все судно на куски. Поместить бочонок с порохом в необходимом месте было сравнительно легко. Труднее было с запалом. Проблемы могли быть разрешены двумя способами: при помощи длинного кожаного огнепроводного шнура или при помощи «летающего запальника» — отрезка зажженного фитиля, непосредственно присоединенного к заряду. Первый (и наиболее безопасный) способ провалился, вероятнее всего потому, что на нижнем участке, под давлением воды произошло нарушение герметичности кожаной оболочки. Альтернативный способ был весьма рискованным, но иного пути теперь не было. Был сделан бочонок с двойным дном, во внутреннем отсеке которого был аккуратно уложен фитиль, рассчитанный на горение в течение часа. Весь бочонок снаружи был заранее обшит парусиной, а единственное отверстие, после того как подожгли фитиль, было забито затычкой и засмолено. Затем ныряльщики, работая по очереди, должны были установить этот бочонок в нужной точке корпуса затонувшего корабля. Затем, прежде чем раздастся взрыв, шлюпка должна была успеть отойти на безопасное расстояние. Промедление было подобно смерти. А торопливость могла привести к тому, что запал зальет водой и придется повторять всю операцию заново, с другим бочонком. Поскольку Мак-Куллум по-прежнему лежал в койке, Хорнблауэру пришлось лично руководить работами. В отличие от остальных, он понимал, что в тесном замкнутом пространстве бочонка фитиль может гореть быстрее. Взрыв грянул прежде, чем шлюпка успела вернуться к кораблю. Затем ныряльщики вновь спустились на дно и обнаружили серебро. Через некоторое время подъемные работы начались, а эксперт Мак-Куллум уже достаточно хорошо себя чувствовал, чтобы руководить ими лично.

Было трудно надеяться на то, что все происходящее ускользнет от внимания турок. Мудир все просил Хорнблауэра оставаться в бухте подольше, якобы для того, чтобы защитить местное население от пиратов, однако это был только повод для того, чтобы выиграть время и породить у британцев фальшивое ощущение полной безопасности. Наблюдая с берега за спасательными операциями и сделав правильные выводы, мудир сообщил обо всем вышестоящим властям. В результате турецкий флаг появился над фортом, который господствовал над полуостровом Ада и, таким образом, своим огнем перекрывал вход в бухту. Другой флаг появился над фортом на острове Пэссидж, указывая на то, что и здесь батареи готовы открыть огонь. Не успели британцы заметить все эти приготовления, как у входа в бухту появился старый, но двухпалубный корабль под турецким флагом, который подошел и встал на якорь в четверти мили от «Атропы». Ловушка захлопнулась, а мудир прибыл, чтобы сообщить условия. После того, как он рассказал, что вали(губернатор) прибыл с армией, а корабль — это «Меджидие» (56 пушек), с экипажем в тысячу человек, турок передал предложение вали. Если Хорнблауэр выдаст все сокровища, которые ему удалось поднять, ему будет позволено оставить себе все деньги, которые он еще сможет поднять.

Поскольку к тому времени две трети золота и почти все серебро уже были подняты на борт «Атропы», а поднять остальное было почти невозможно, это предложение не представлялось особенно интересным. К сожалению, единственной альтернативой представлялось сражение против превосходящего противника и (вне зависимости от его результата) официальный выговор за инициирование международного конфликта. Хорнблауэр и «Атропа» попали в худшее положение, которое только можно было придумать. По случайному совпадению это было в мартовские Иды — 15 марта.

Возможным выходом из создавшегося положения были: ночной бриз, поднимавшийся сразу после полуночи, блеклый свет восходящей Луны и тщательное изучение карты. Если «Атропа» неожиданно вступит под паруса и пройдет к выходу между мысом Сари и скалой Кайя, то у нее появится шанс улизнуть. Все это время шлюп будет находиться под огнем береговых батарей, но предпринимаемый маневр станет настолько неожиданным, что может сбить артиллеристов с толку, так как этот проход в нормальных условиях считается слишком узким и непроходимым для любых судов. Хорнблауэр негромко отдавал приказы, и их передавали дальше шепотом, команда тихо разбежалась по своим местам, одни — к талям и кабестану, другие — к шкотам и брасам. По сигналу якорный канат был перерублен, а паруса — подняты. На все это ушли считанные секунды. «Атропа» успела набрать скорость прежде, чем на «Меджидие» подняли тревогу. Британский шлюп вышел за пределы огня, прежде чем турки приготовились к стрельбе. Оставались еще береговые батареи и одного пушечного выстрела с «Меджидие» было достаточно, чтобы поднять их по тревоге. Чтобы увеличить дистанцию до острова Пэссидж, Хорнблауэр подвел «Атропу» под самый мыс Сари. Это само по себе было подвигом, на который немногие моряки решились бы и при свете дня. Проделать же подобное ночью, да еще и под обстрелом, казалось настоящим самоубийством, но все обошлось, а растерявшиеся турецкие пушкари не смогли попасть в цель ни одним ядром. Деньги (200 000 фунтов стерлингов золотом и серебром) были благополучно выгружены в Гибралтаре 8 апреля 1806 года, а после были доставлены в Англию. «Атропа» же перешла в распоряжение адмирала порта, которому шлюп был необходим для выполнения специального задания.

Во время войн с Францией, когда Испания обычно сражалась на ее стороне, британский Средиземноморский флот весьма зависел от поставок снабжения из Берберийских стран — пиратских королевств Северной Африки — Марокко, Алжира, Туниса и Триполи. Арабские корсары вели в Средиземном море непрекращающуюся войну против малых христианских государств, захватывая суда и грабя побережье Генуи, Сардинии, Неаполя, Сицилии и Ионических островов. Всех захваченных пленных продавали в рабство и европейские филантропы в ответ на британские предложения о запрете торговли африканскими невольниками, были склонны спрашивать, почему англичане не столь сильно озабочены судьбой белыхрабов? Фактом было и то, что пираты не нападали на британские суда. Это давало британским купцам значительные преимущества по сравнению с остальными грузоперевозчиками. Они могли предложить большую безопасность, меньшие выплаты по страховке и более низкие фрахтовые ставки. Что же касается крепости Гибралтара и здешней базы флота, то они не могли бы существовать без регулярных поставок припасов из таких портов как Оран и Тетуан. Хорнблауэр сам был послан в Оран за грузом живого скота в 1796 году и хорошо знал про этот маршрут, связывающий Гибралтар с Берберийским побережьем. В отношениях с этими арабскими государствами, британцы чередовали угрозы с подкупом, всегда стараясь избежать возможного конфликта. Ситуация несколько изменилась после того, как Британия оккупировала Мальту, так как мальтийцы, некоторые из которых до этого попали в рабство, теперь должны были считаться британскими гражданами. Побережье Мальты, усеянное фортами и похожими на форты укрепленными поместьями, в прошлом часто подвергалось нападениям, которые, однако, прекратились с тех пор, как над островом был поднят британский флаг. Однако это не помогло мальтийским пленникам в Тунисе и Алжире, поэтому их родственники продолжали оказывать давление на губернатора Мальты. Поскольку он не мог принять решение самостоятельно, он, в свою очередь, написал об этом губернатору Гибралтара. Теперь же приказы Хорнблауэру вручил адмирал порта, а губернатор объяснил капитану, в чем суть дела. По большей части пленниками арабов становились мальтийские рыбаки, однако несколько более состоятельных граждан острова были захвачены на бриге в проливе между Валеттой и Палермо. Этот приз попал в руки тунисского корсара в 1796 году. Когда остров еще находился под властью рыцарей-иоаннитов. Могущество же этого рыцарского ордена к тому времени упало столь сильно, что они немногое могли сделать для того, чтобы защитить своих граждан или, хотя бы заплатить за них выкуп. После оккупации острова французами, а затем — англичанами, дало мальтийцам новые темы для размышления. Лишь к 1805 году они начали считать британское владычество (возможно) постоянным и только к 1806 году они пришли к пониманию, что мальтийские пленники в Берберии теперь могут считаться английскими гражданами. До заключения окончательного мирного договора, юридическая сторона вопроса была по-прежнему открыта для обсуждения. Тем не менее, аргументы мальтийцев были весомы, и адмирал Болл хотел сделать для жителей острова все возможное, для людей, которых он здесь встретил и полюбил. Некоторые из них попали в рабство еще десять лет назад, однако приходили новости о том, что они все еще живы, причем некоторые жили в самом Тунисе. Вероятно, за них можно было внести выкуп, однако Болл был против этого, так как не хотел создавать неудобный прецедент. Он полагал, что могут быть предприняты переговоры, подкрепленные некоторой военной силой, в ходе которых могла бы быть предложена некоторая оговоренная скромная плата. Соглашаясь с его мнением, адмирал порта выбрал для выполнения самого задания Хорнблауэра. Каждый должен был отметить, что спасение им сокровищ со дна бухты Мармара было отличным примером сочетания смекалки и хорошей морской практики. Если кто-то и мог освободить пленников, так это был именно он.