Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра, знаменитого героя морских романов С.С. Форестера
Шрифт:
«Отчаянный» (18 пушек), был построен в Шоргаме в 1785 году, по проекту мистера Эдварда Ханта. Его водоизмещение составляло 410 тонн, что в самый раз подходило для установки на корабле девятифунтовых орудий, в то время как обычно шлюпы вооружали шестифунтовками. Вооружение дополняли 12-фунтовые карронады, шесть на шканцах и две на баке. Помимо командира — капитан-лейтенанта, на шлюпе полагалось иметь двух лейтенантов, штурмана и двух штурманских помощников. Команда состояла из 121 человека, в большинстве своем — опытных моряков, рекрутированных еще перед началом войны. Хорнблауэр был еще слишком молод для того, чтобы рассчитывать на командование одним из наиболее современных шлюпов, строительство которых началось в 1793 году, а прототипом послужил французский «Амазон», тем не менее, корабль ему достался необычайно хорошо вооруженный и отлично укомплектованный. Он обеспечил своему старому другу Бушу должность первого лейтенанта, а мистер Проус исполнял обязанности штурмана. Несмотря на то, что раньше Буш был старше Хорнблауэра по стажу, он на долгие годы признал лидерство Хорнблауэра. При всей ограниченности своего мышления и воображения, Буш, тем не менее, был прекрасным моряком, бесспорно, смелым и преданным. Хорнблауэру повезло также выиграть в вист сорок пять фунтов — в самый раз для того, чтобы обеспечить свою каюту минимально необходимой мебелью, приобрести столовое серебро и выкупить из ломбарда свою наградную шпагу. 4 апреля, после десяти дней лихорадочной подготовки,
Незадолго перед выходом в море, 2 апреля, Хорнблауэр женился на Марии Мэйсон. Брак был заключен в церкви Св. Фомы Беккета, в Портсмуте, а свадебное торжество прошло «У Георга» и сам Корнуоллис провозгласил тост за молодоженов. В жизни Хорнблауэра немало тайн, но ни одна из них не является столь загадочной, как его женитьба на Марии Мэйсон.
Как известно, он был человеком значительных амбиций, но при этом не обладал влиятельными родственниками, прирожденный лидер, но по происхождению принадлежал едва ли к среднему классу. Хорнблауэр начал приобретать хорошую репутацию, однако ему не везло с призовыми деньгами. Стать капитан-лейтенантом, не достигнув двадцати семи лет — для человека, не обладающего поддержкой, это было стремительным продвижением по службе. Теперь ему надо было постараться выгодно жениться на дочери какого-либо старшего офицера, получив допуск в заветный круг высшего общества. Даже если бы ему не удалось сватовство к дочери адмирала, он мог бы попытать счастья с племянницей капитана или, на худой конец, с двоюродной сестрой адмиралтейского чиновника. И вдруг вместо этого — Мария Мэйсон! Или, будет точнее сказать, что это обе госпожи Мэйсон, мать и дочь, избрали его? Что касается самой Марии, то она была влюблена без памяти — обожала Хорнблауэра с самого начала. Со стороны миссис Мэйсон, то это, скорее всего, был холодный расчет — с того момента, как Хорнблауэр начал вообще рассматриваться в качестве возможного кандидата в мужья. Что же касается Хорнблауэра, то он стал жертвой чувства благодарности и жалости. Он хорошо запомнил, что Мария была с ним, когда он был нищим и безработным. Поэтому он и хотел спасти ее от той серой, однообразной жизни, к которой бы она иначе была бы приговорена. Кроме этого, он был особо уязвим, так как не обладал богатым опытом общения с женщинами. Когда он впервые вышел в море, во всем мире не было буквально не единой живой души, которая побеспокоилась бы о том, жив он или умер. После 1799 года ему некому было даже написать письмо. Покидая Марию через два дня после свадьбы, он впервые чувствовал, что теперь кто-то будет беспокоиться за него и хоть кому-то будет его не хватать. Пожалуй, это все, что можно сказать по этому поводу. Привлекательность Марии состояла лишь в ее молодости, и была почти полностью утрачена ею во время первой беременности. Ее развитием и образованием пренебрегали, а ее манеры не резали глаз разве что на Хайбери-стрит. Все, что она могла предложить мужу — это свою преданность и это все, чем ее муж должен был довольствоваться.
Хорнблауэру было приказано вести наблюдение за портом Брест, учитывая при этом, что официально Британия находится с Францией в состоянии мира. Он обнаружил, что его французским визави был фрегат «Луара» (40 пушек), специально выделенная для того, чтобы наблюдать за «Отчаянным». Опасность состояла в том, что французы, вероятнее всего, раньше его получили бы известие о начале войны. Хорнблауэр убедился, что на рейде Бреста стоят четырнадцать линейных кораблей, неготовых к выходу в море, при шести фрегатах, только на трех из которых были установлены стеньги. Таким образом, пока не было причин тревожиться из-за вражеских приготовлений. Корнуоллис еще не вышел в море, и Хорнблауэру оставалось лишь вести наблюдение и докладывать. Кризис наступил 21 мая, когда «Луара», к присутствию которой в бухте уже все привыкли, вдруг попыталась сблизиться с «Отчаянным». Предполагая, что война началась, Хорнлауэр приготовил корабль к бою и занял позицию в четырех милях на ветре от француза. В это время дул штормовой ветер и вскоре выяснилось, что французский фрегат имеет большую скорость и, к тому же, может идти круче к ветру. Некоторое время Хорнблауэру удавалось сохранять безопасную дистанцию благодаря хорошей морской практике, но в конце — концов «Отчаянный» оказался в пределах досягаемости вражеских пушек. Смелый маневр — маленький шедевр — закончился тем, что «Луара» потеряла ход и привелась к ветру с обстененными парусами, что дало «Очаянному» возможность пересечь ее курс и выпустить по беспомощной цели один бортовой залп. Хотя его девятифунтовки даже на дистанции пистолетного выстрела не могли нанести противнику значительных повреждений, моральный эффект этого залпа был огромен, особенно для поднятия духа команды «Отчаянного», поверившей в свои силы. Не позволяя выманить себя дальше в море за Уэссан, «Луара» вернулась в Брест со всеми признаками понесенного поражения, а Хорнблауэр и дальше сохранял свою позицию у входа в порт и был все еще там, когда подошел Флот Канала. Через несколько дней подошел «Тоннан» (84 пушки), командир которого, сэр Эдвард Пеллью, как старший из офицеров, возглавил Прибрежную эскадру.
Вновь Хорнблауэр служил под командой Пеллью, своего прежнего капитана с «Аретьюзы» и «Неустанного», человека, которого он безмерно уважал. Позиция «Отчаянного», на самом входе в неприятельский порт, однако за пределами дальности огня береговых батарей, была опасной, но помимо него здесь теперь находились фрегаты, за ними — Прибрежная эскадра, а за ней, мористее (невидимые с берега) были остальные корабли Флота Канала с адмиралом Корнуоллисом, державшим свой флаг на «Дредноуте» (98 пушек). Поддерживаемый такой силой, Хорнблауэр наблюдал за перемещениями каботажных судов, которые пользовались прибрежными фарватерами, чтобы проскользнуть в Брест или выскользнуть из него. Накопив соответствующую информацию, он предложил Пеллью свой план перехвата каботажников, который и был осуществлен 18 мая. «Отчаянный» перехватил каботажные суденышки в опасном проходе Тулиг и превратил в развалины около десятка из них. Этот удар не принес призовых денег, однако был весьма чувствительным для французов, так как с одной стороны он лишил их части столь необходимых припасов, а с другой — отбил у каботажников охоту использовать этот маршрут среди скал и отмелей.
Информация об этой атаке, равно как и о всех остальных происшествиях в Бресте, оперативно передавалась в Париж посредством телеграфа — то есть при помощи семафорных сигналов, репетуемых со специальных башен, крайняя из которых стояла на северном берегу Гуле. Именно при помощи этого приспособления «Луара» получила предупреждение о начале войны.
Хорнблауэр предложил разрушить ближнюю телеграфную станцию и береговую батарею, под защитой которой она находилась. Пеллью одобрил этот план, подкрепив «Отчаянный» отрядом морской пехоты. Хорнблауэр лично возглавил ночную атаку, а его заместителем был лейтенант Котар с «Мальборо», уроженец острова Гернси, выбранный за свое знание французского языка. Была достигнута полная внезапность, ранено было всего несколько человек, телеграфная башня была полностью уничтожена, равно как и батарея на Пти Мину. Отчет об этой операции стал первым рапортом за подписью Хорнблауэра, который появился в «Газет» и по этой же причине он был приведен в ней полностью. Написанный 17 июля, он стал последним рапортом, который Хорнблауэр вручил непосредственно Пеллью, который в это самое время был произведен
Само по себе разрушение телеграфной станции не было особенно важным, поскольку все оборудование могло быть восстановлено за какие-нибудь десять дней, однако подобные нападения, вошедшие в постоянную практику, заставляли французов распылять пушки и войска для защиты любого мало-мальски пригодного для высадки участка побережья. А заодно способствовали у британских моряков росту чувства превосходства над врагом. Британцы стояли у самых вражеских дверей и буквально стучали в них ногами. Таким образом, вопрос о том, кто владеет инициативой, даже не стоял. Единственным, кто был огорчен подобным развитием событий, был Буш — если бы ему удалось возглавить десантный отряд, он мог бы заслужить повышение в чине. К сожалению, сложилось так, что он был младше Котара стажем, который, в свою очередь, был необходим для того, чтобы ответить на первый оклик неприятельских часовых с подобающим французским произношением. Котар же не мог командовать отрядом, состоящим не из матросов его корабля. Пеллью решил, что Хорнблауэр лично возглавит рейд и, таким образом, Буш остался командовать «Отчаянным» в его отсутствие. Такое решение было лучшим из возможных, Буш вынужден был с этим согласиться, а он был слишком порядочным человеком, чтобы долго сожалеть об упущенных возможностях.
У кораблей, несущих службу по блокаде Бреста под командованием Корнуоллиса, не было шансов вернуться в порт. Припасы и воду им высылали прямо на позицию, и, таким образом, они могли продолжать блокаду практически непрерывно. Серия штормов в октябре 1803 года прервала регулярное снабжение и принудила флот отойти на новую позицию, в семидесяти милях мористее. Это распоряжение не коснулось фрегатов и «Отчаянного», но и они в конце концов были направлены в бухту Тор из-за недостатка провианта. «Отчаянный» же оказался там по большей части из-за нехватки воды. Мария к этому времени была уже на седьмом месяце беременности, и неожиданное возвращение в Англию предоставило Хорнблауэру возможность ее увидеть. Она как раз приехала в Бриксгэм, но ряд обстоятельств — штормовая погода, другие обязанности, приглашение к главнокомандующему — помешали Хорнблауэру сойти на берег. В тот самый момент, когда в подзорную трубу уже была видна Мария, стоявшая на Бриксгэмском молу, он получил приказ вернуться на позицию, как только его корабль будет снабжен всем необходимым и задует попутный ветер. Мария вернулась в квартиру, которую наняла на аллее Возчиков в Плимуте, где к ней позже присоединилась миссис Мэйсон. Здесь же, первого января 1804 года родился ее первый ребенок, мальчик, который был крещен под именем Горацио, в честь отца.
В то время, когда появился на свет его сын, Хорнблауэр сражался под Брестом. Он смог доложить контр-адмиралу Паркеру (преемнику Пеллью) о том, что четыре французских корабля разоружены и могут быть использованы как военные транспорты для перевозки значительного количества войск и их последующей высадки, например, в Ирландии. Получив эту информацию, Паркер направил «Отчаянный» в Гуле, подкрепив его фрегатами «Наяда» (38 пушек) и «Дорис» (32 пушки). Ночной бой закончился удачно, был захвачен французский эскортный фрегат «Клоринда» (40 пушек). Задачей же «Отчаянного» было загнать на мель и рифы четыре транспорта, что и было в точности выполнено, однако «Клоринда» была захвачена «Наядой» за сорок минут и «Отчаянный» не получил доли в призовых деньгах. Хорнлауэр же заработал себе лишь репутацию и привилегию — отвести «Отчаянный» в Плимут под аварийным такелажем. Пока повреждения исправляли в доке, Хорнблауэр жил с женой и ребенком, а также (к сожалению) с тещей. Он был рад, когда окончание ремонта позволило ему вновь выйти в море.
«Отчаянный» вышел в море 17 февраля и вскоре присоединился к небольшой эскадре к северо-западу от Уэссана. В то время французы собирали в Булони мелкие суда для высадки войск в Англии, и британский флот пытался перехватить их, пока они крались вдоль побережья.
В результате одной из неудачных операций, «Отчаянный» подошел слишком близко к берегу и получил попадание гаубичной бомбы. Она упала рядом с Хорнблауэром, который молниеносно погасил фитиль, добавив себе славы в принятии быстрых решений. В результате он спас корабль и жизнь всех людей на борту. Но мгновения пережитой опасности было достаточно, чтобы ему в голову пришла очередная идея. Деревянные парусные корабли тех дней обычно обстреливали ядрами, иногда — раскаленными ядрами с береговых батарей, но с обстрелом из гаубиц они сталкивались редко. И это было хорошо, так как одного-единственного удачного попадания разрывного снаряда было бы достаточно, чтобы тяжело повредить любой из них. Возникший после взрыва пожар довершил бы разрушение, так как вспыхнувшие паруса были не менее опасны, чем разошедшиеся от жара палубные швы. На флоте были бомбардирские кечи, которые использовались против береговых целей, но ни один из обычных боевых кораблей не использовал подобных снарядов. И это было правильно с точки зрения безопасности, частично из-за риска, что основной заряд бомбы может взорваться в момент выстрела, частью из-за того, что крутая траектория снаряда (что было неизбежно) должна была бы проходить сквозь корабельный такелаж. Гаубичные бомбы, которые долгое время были известны как эффективное оружие для осады крепостей, были почти неизвестны на море. Хорнблауэр задумался о том, как изменить эту практику. Когда «Отчаянный» вернулся к блокадной службе под Брестом, он подал Корнуоллису, через Паркера, свой план уничтожения французского флота при помощи бомб. Он датирован 22 марта и имел своим следствием рейд, проведенный 11 апреля 1804 года, который принес лишь незначительный успех, достаточный, однако для того, чтобы закрепить за Хорнблауэром репутацию инициативного и дерзкого офицера.
Для того, чтобы уяснить план Хорнблауэра и то, как его воспринял Корнуоллис, следует вспомнить, что все старшие офицеры 1793–1815 годов приобрели опыт во время американских войн за независимость, войн, в которых по обе стороны сражались исключительно джентльмены. Например, когда началась война, адмирал Родни жил во Франции. Адмирал Хоу полагал достаточным просто победить французов, он не говорил о том, что врагов необходимо уничтожить. Даже у Пеллью были друзья среди французов. Он, как и остальные, сохранял некие благородные понятия. Так, линейный корабль даже во время битвы не стрелял по вражескому фрегату, если только тот не открывал огня первым. Игра велась по определенным правилам, эти правила могли нарушаться, но все же существовали. Французская революция изменила саму атмосферу борьбы — на французской стороне осталось лишь несколько рыцарственных противников. Сама идея честной игры еще оставалась, но Наполеон сам понизил моральную планку, направляя свои усилия именно на уничтожение противника. Некоторые офицеры королевского флота стали столь же безжалостны, и Нельсон был самым известным среди них. А за ними шли уже более молодые люди, и Хорнблауэр в их числе, которые выросли уже на этой войне, войне против первого диктатора современности. Другая, более рыцарственная борьба, была им неизвестна. Они едва помнили мирные времена, когда сами они еще учились в школе. Более того, среди них были и такие, как Кокрейн, находящиеся под влиянием идей индустриальной революции. Изобретательные умы обращались ко все более новым и более жутким орудиям убийства. Хорнблауэр также принадлежал к этой группе, будучи внуком инженера, сыном химика и племянником двух изобретателей. С его талантами математика и навигатора, он был очень чуток к любым новым идеям и технологиям. Мальчик, изучавший фортификацию, превратился в мужчину, который увидел возможность использования разрывных снарядов на флоте. У него зародилась интересная идея.