Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра, знаменитого героя морских романов С.С. Форестера

Паркинсон Сирил Норткот

Приготовленная таким образом к встрече любой опасности, «Лидия» вошла в бухту с начинающимся приливом и бросила якорь на глубине семи саженей. Первая фаза операции была закончена.

Исполнение второй фазы, как скоро стало ясно Хорнблауэру, было связано с куда большими сложностями. Дон Хулиан Альворадо был все еще жив и по-прежнему возглавлял восстание. Ему даже удалось установить эффективный контроль над районом к югу от Ла Либертад. Проблемой было то, что приобретенная таким образом власть буквально свела его с ума, и он провозгласил свое божественное происхождение под именем «Эль Супремо». Тем не менее, союз с этим маньяком был просто жизненно важным, поскольку «Лидии» необходимо было обеспечить запасами по крайне мере, на восемь месяцев — чтобы хватило на обратный путь в Англию. К счастью, у Хорнлауэра было оружие и боеприпасы, в обмен на которые ему удалось выторговать у людей «Эль Супремо» (помимо воды) достаточное количество рогатого скота, свиней, хлеба, сахара, кофе, табака и даже… рома. Он все еще выгружал оружие и загружал припасы, когда прибыл гонец с известием, что с поста наблюдения расположенного в горах, заметили «Нативидад». Хорнблауэр рассчитал, что испанский корабль может войти в бухту к полуночи. Вместо того, чтобы выйти в море, как это сделали бы многие капитаны на его месте, Хорнблауэр перевел «Лидию» к новому месту стоянки, в укрытое от посторонних глаз место за островом Меангуэрра. Когда «Нативидад» подходила в лунном свете, «Лидия» неожиданно появилась, словно из ниоткуда, подскочила к борту испанца, и дала всего один бортовой залп. Вслед за картечью последовала волна атакующих, которые в несколько минут очистили верхнюю палубу, в то время, как нижнюю палубу очистил десант со шлюпок фрегата, атаковавших «Нативидад» с другого борта.

Как

позднее рассказал Хорнблауэру один из испанских офицеров, за свои двадцать лет службы на Тихоокеанском побережье «Нативидад» всегда отделяли от возможного противника, как минимум, четыре тысячи морских миль. Таким образом, испанский корабль был захвачен на удивление легко. Грустным следствием из этого было то, что «Эль Супремо» тут же потребовал передать «Нативидад» ему в качестве ядра будущего флота, который он хотел направить против Ла Либертад. Хорнблауэру оставалось лишь согласиться и оказать содействие в осуществлении операции, которая закончилась с полным успехом и стала прелюдией к последующей атаке «Эль Супремо» на Сан-Сальвадор. Оставив «Эль Супремо» с его новой игрушкой, Хорнблауэр повел свой фрегат в Панамский залив — частично выполняя диверсию в пользу «Эль Супремо», частично для того, чтобы нарушить испанское торговое судоходство в этом районе. Прежде, чем «Лидии» удалось кого-нибудь перехватить, она сама была перехвачена испанским люггером под белым парламентерским флагом. Испанский офицер с люггера сообщил Хорнблауэру, что Британия и Испания теперь находятся в состоянии мира. Более того, теперь они — союзники! Наполеон захватил короля Фердинанда, заменив его на испанском троне своим собственным братом Жозефом. Остатки испанского правительства заключили союз с Георгом III, в результате чего для фрегата Его Величества «Лидия» теперь были открыты все порты Южной Америки. Хорнблауэр еще надеялся, что все эти сведения — фальшивка, но люггер доставил ему также депеши: одну — от английского адмирала с базы на Подветренных островах, пересланную по суше через Порто-Белло, а другую — от вице-короля Перу. Эти документы, без сомнения подлинные, полностью проясняли ситуацию. Между делом выяснилось, что вице-королю не было известно ни о захвате «Нативидад», ни про успешную кампанию «Эль Супремо» в Генеральном Капитанате Гватемала. Это было ужасно! Строго исполняя полученные приказы, Хорнблауэр своими действиями привел к созданию исключительно сложной проблемы, способствуя местной революции против одного из союзников Британии. Его не могли отдать под трибунал за точное исполнение полученных приказов, но зато легко могли вышвырнуть со службы — просто для того, чтобы умиротворить вице-короля. Он оказался в тяжелой ситуации, а третье письмо, полученное вместе с двумя первыми, вовсе ее не облегчало. В нем было сказано следующее:

«Цитадель Панамы

20 июля 1808 г.

Леди Барбара Уэлсли направляет свои поздравления командиру английского фрегата. Она надеется также, что он будет столь добр, чтобы доставить ее вместе с горничной в Европу, поскольку леди Барбара полагает, что в результате вспышки желтой лихорадки в Испанском Мэйне, она не сможет возвратиться домой более желательным для нее образом».

Имя «Уэлсли» произвело моментальный эффект, но другие проблемы, навалившиеся на Хорнблауэра, давили его настолько сильно, что он почувствовал лишь преходящее раздражение подобной вызывающей и, по сути, просто невыполнимой просьбой. Испанский офицер выразил свое облегчение, так как смог передать свои известия до того, как «Лидия» встретилась с «Нативидад». Лучшим ответом на это замечание стал приказ Хорнблауэра вывести пленных из канатного ящика — сцена, которая привела в смущение всех присутствующих. И только теперь он узнал самое плохое: знаменитый манильский галеон с сокровищами отходит из Акапулько в следующем месяце, а «Нативидад» под флагом восставших будет поджидать его. Захват груза этого галеона, стоимостью в миллион или даже больше, будет чувствительным ударом для правительства и укрепит дух восставших, для борьбы с которыми у Испании в этом районе не было ни кораблей, ни людей. К тому времени как «Лидия» бросила якорь в Панаме, Хорнблауэр уже понял, что ему придется еще раз вступить в схватку с «Нативидад», но на сей раз не обладая преимуществом неожиданности. Он все еще размышлял над этим, когда ему пришлось непосредственно столкнуться с леди Барбарой, которая прибыла на борт — со своей цветной служанкой и багажом — преспокойно считая, что ее просьба не можетне быть удовлетворена. Хорнблауэр был настроен отослать ее на берег, однако нашел, по крайней мере, три причины, по которым этого делать не следовало.

Во-первых, леди Барбара попала в Панаму из-за случайностей войны. Она ездила в Вест-Индию, и пакетбот, на котором она плыла, был перехвачен испанским приватиром и приведен в Порто-Белло. Здесь она оставалась в качестве пленной, пока не началась эпидемия желтой лихорадки, во избежание которой она переехала в Панаму. Во-вторых, более чем вероятно, эпидемия все же достигнет Панамы. И, наконец, в-третьих, она носила фамилию Уэлсли и, следовательно, привыкла всегда поступать по-своему. Для пост-кэптена без влиятельных связей заиметь себе врагов среди членов семьи Уэлсли было равнозначно профессиональному самоубийству. Хорнблауэр вынужден был пригласить леди Барбару на борт, хотя можно предположить, что он проделал это несколько неуклюже. Присутствие леди на борту боевого фрегата должно было доставить массу неудобств, и уступка ей капитанской каюты было лишь одним из них. Более того, кораблю предстояло вступить в бой, а после этого (в случае удачного исхода схватки) — еще и обогнуть мыс Горн, что, возможно, было еще опаснее. А что, если «Лидия» будет захвачена и леди Барбара попадет в руки фанатиков «Эль Супремо»? Опасности подстерегали ее со всех сторон, и можно было простить ей, что желтую лихорадку она полагала наиболее реальной угрозой.

Мы можем сомневаться, слышал ли вообще Хорнблауэр до этого случая о существовании леди Барбары и наверняка он не мог воспользоваться источниками, чтобы почерпнуть о ней более подробную информацию. Фактом, однако, является, что она была наименее значительным членом весьма известной семьи. Гаррет Уэлсли, первый граф Морнингтон (1735–1781), женившись на Анне Хилл, имел от нее несколько детей — начиная с Ричарда (р. 1760 г.) и далее: Артур (умер в младенчестве), Уильям, Френсис (также умерший), Анна, еще один Артур, Джеральд, Генри, Мери-Элизабет и (последняя) — Барбара, родившаяся в 1781 году. Ричард, второй граф и первый маркиз, был обречен сделать блестящую карьеру в политике, Генри играл значительную роль в дипломатии и стал первым бароном Коули, а второй Артур (р. 1769 г.) позднее стал лучшим воином своих дней. Барбара была гораздо моложе своих знаменитых братьев, она родилась перед самой смертью отца, в тот период, когда их, скорее бедная, семья вынуждена была перебраться из Ирландии (с их родины) в Найтсбридж. Барбара не унаследовала состояния, но когда блестящий Ричард в 1797 г. уехал в Индию, чтобы занять там пост генерал-губернатора, он взял с собой и младшую сестру. В ту пору ей было восемнадцать лет, она была привлекательной и очень живой девушкой, а значит, могла рассчитывать выйти замуж за лучшего мужчину, какого только можно было найти в Индии. Тем не менее, она вернулась из Индии в 1799–1800 году, так и не выйдя замуж, в сопровождении своего брата Генри, который был личным секретарем Ричарда. В наследство от одного из кузенов ей досталось небольшое имение в Ирландии, куда она и выехала, чтобы ознакомиться со своими новыми владениями. Леди Барбара пробыла в Ирландии несколько лет, проводя большую часть времени у родственников в Дублине, а затем (в 1806 г.) получила еще одно наследство — на сей раз небольшую плантацию на Ямайке. Заядлая путешественница, она решила поехать туда лично. Захват судна, на котором она путешествовала, положил конец этой попытке, и теперь ей хотелось просто вернуться домой. Вот почему леди Барбара оказалась на борту «Лидии».

Мы не располагаем описанием Барбары Уэлсли в именно этот момент ее жизни. Тем не менее, так случилось, что именно она упомянута в письме леди Бессборо к лорду Гренвилю, написанном годом ранее:

Брокет-хаус

Суббота, 18 июня 1808 г.

…Самая большая новость, которую я могу тебе рассказать, и которая сейчас более всего занимает наше общество, состоит в том, что Палермо, лошадь Дона, вопреки всем ставкам выиграла на скачках в Аскоте (Доном называли лорда Борингтона). Лорд Джерси купил ее, и все мы ожидаем, в ужасном напряжении, подробностей, о которых мы, наверное, услышим в ближайшие два месяца. Я приехала сюда сегодня в надежде, что перемена общества

поможет мне немного от депрессии, которой я страдаю в последнее время. Прекрасная погода несколько развлекла меня, однако я не могу сказать того же о визите находящейся здесь же леди Барбары У., которая, похоже, должна была выйти замуж за старшего сына лорда Брендона. К сожалению, лорд Брендон написал ее старшему брату в таком стиле, поблагодарив за честь, которую тот оказал ему подобным предложением, что обидел всю семью, в результате чего предложение было сходу отвергнуто. Я не встречалась с леди Б.У. ранее и должна признать, что не испытывала к ней поначалу симпатии, за исключением легкого удивления тем, что она еще до сих пор не замужем. Она несколько выше среднего роста, с темными волосами, прекрасной кожей, серо-голубыми глазами. Правда, ее лицо представляется несколько длинноватым, а нос — несколько слишком властным, как на чей-либо вкус. Она была в Индии со своими братьями, и все полагали, что вернется оттуда замужней дамой. Однако этого не случилось, хотя предложения вряд ли были нежелательны — поговаривали, что она была слишком самоуверенной и недостаточно хорошенькой. Вначале я была склонна поверить, что все это так и есть, однако позже, после более близкого знакомства, нашла, что она может быть настоящей красавицей, если ее немного расшевелить, и что она более застенчива, чем это кажется. Насколько мне известно, в ее юные годы ее семья была бедна, и им было трудно жить на уровне, соответствующем унаследованным ими титулами. К тому же их семья весьма многочисленна и она, как самая младшая, скорее всего, пропустила несколько возможностей в погоне за состоянием. Все мы ее полюбили и все надеемся, что ей удастся составить удачную партию, прежде, чем она станет слишком похожей на старую деву (полагаю, что ей уже порядочно за 25).

Вчера я обедала у Салли — были ее муж, лорд Эрскин, лорд Ярмут, принц, лорд Лаудердейл и некоторые другие знакомые. Принц Уэльский был совершенно не в настроении, он смог сказать буквально три слова и ничего не ел. Мы же, оставшиеся, не могли найти более важных тем для разговоров, кроме как о дуэлях и выборах в Йоркшире…» (Письма лорда Гренвиля, 1781–1821 гг., Том II, стр.253)

Существует также одно или два упоминания о Барбаре в книгах, написанных о двух ее более знаменитых братьях, однако все они бросают лишь немного света на ее характер. Да и «Б.У.» из «Писем лорда Гренвиля» с тем же успехом могут быть инициалами другой женщины — например, Беатрис Уиллоуби. Можно не сомневаться, что Хорнблауэр просто не понял Барбару при первой встрече, полагая ее слишком самоуверенной и властной. В его воображении она была женщиной, вращающейся в самом изысканном обществе, с детских лет привыкшей к моментальному исполнению всех своих капризов. Он не мог знать, что перед своей кончиной ее отец был практически банкротом, и что ко времени ее рождения все англо-ирландские Уэлсли могли рассчитывать в жизни только на собственные силы. Ее скорее надменные манеры происходили не от большого богатства, а от титулованной бедности, доказательством чего была одна-единственная цветная горничная, с которой она путешествовала. Настоящая леди имела бы с собой свиту, по крайней мере, из дюжины служанок и никогда бы не удовлетворилась капитанской каютой, которую (неохотно) уступил ей Хорнблауэр. Конечно, он не мог отказать леди в ее просьбе, полагая ее более влиятельной, чем это было на самом деле, но с неуклюжей грацией сообщил ей при этом, что по пути в Англию кораблю придется вступить в бой, а поход вокруг мыса Горн может быть тяжелым. Тем не менее, леди Барбара осталась на борту и присутствовала при том, как «Лидии» пришлось сражаться с «Нативидад» во второй раз.

Хорнблауэр вышел из Панамы 24 июня, оставляя вице-королю планирование операции по реконкисте Панамы (в которой испанцам сопутствовал успех, так как им удалось разгромить «Эль Супремо» в Сан-Сальвадоре, а позже повесить этого сумасшедшего в Панаме), и направился к северу, в точку, где «Нативидад» мог рассчитывать на перехват манильского галеона. С несколькими пленными испанцами-навигаторами, командой, составленной из головорезов «Эль Супремо» во главе с «вице-адмиралом доном Кристобалем ди Креспо», которого они до смерти боялись, «Нативидад» отнюдь не казался простым противником в предстоящей схватке. Хорнблауэр тщетно искал корабль мятежников в заливе Фонсека, попробовал его обнаружить в заливах Эль-Либертад и Чамперико и, наконец, 20 июля 1808 г. увидел «Нативидад» в заливе Тегуантепек. Был сильный шторм, как это часто случается в здешних водах, и Хорнблауэр считал это преимуществом, так как полагал, что на «Нативидад» не смогут открыть пушечные порты на нижней палубе. В начале маневрирования более верткий британский корабль имел преимущества, но в результате обмена бортовыми залпами «Лидия» лишилась бизань-мачты. Дважды фрегат разворачивало кормой под продольный огонь противника, но матросам Хорнблауэра, приложив сверхчеловеческие усилия, все же удалось обрубить остатки упавших снастей и восстановить контроль над управлением. При следующем обмене залпами «Нативидад» потерял фок-мачту. Теперь оба корабля лежали в дрейфе вне зоны досягаемости пушек, и победа должна была достаться тому из них, кто первый сможет восстановить готовность к схватке.

На борту «Лидии» царил настоящий ад: шторм был в самом разгаре, корабль набирал воду через пробоины, полученные у ватерлинии, по главной палубе перекатывались разбитые пушки, пятьдесят человек были убиты или ранены и со всем этим надо было разобраться, прежде чем корабль вновь сможет маневрировать. Мало-помалу все проблемы были более или менее разрешены, для заделки пробоин под днищем фрегата был подведен пластырь из парусины, пушки закреплены, такелаж исправлен, четырнадцать убитых — похоронены за бортом и, наконец, с огромным трудом в шпор на кильсоне была установлена временная бизань-мачта. До захода солнца «Лидия» была готова возобновить схватку, но этому помешала смена погоды. Хорнблауэр остался на палубе и провел ночь на установленном тут же стуле, зная, что с рассветом «Нативидад» может быть уже вне зоны видимости. Ночью ветер несколько стих, так что можно было поставить паруса. Теперь все зависело от того, насколько точно Хорнблауэр сможет разгадать, что задумал Креспо.

Он угадал правильно и с первыми лучами солнца 21 июля увидел своего противника на расстоянии десяти миль, под неуклюже установленным временным такелажем. К сожалению, вскоре после этого ветер совсем стих и Хорнблауэру для того, чтобы сократить дистанцию не оставалось ничего лучшего, чем буксировать «Лидию» шлюпками. Это был выматывающий душу труд, который еще дополнительно осложнялся тем, что «Лидия» вошла в зону действия 18-фунтовых кормовых пушек «Нативидада» за час или около того, прежде чем смогла ответить ему из собственных 9-фунтовок. Только к концу дня этот страшный путь был, наконец, пройден, и Хорнблауэр подал команду открыть огонь. Дистанция при этом составляла около четырех сотен ярдов, а стрельба продолжалась последующие полтора часа. К вечеру поднялся легкий ветер, который отнес в сторону пороховой дым, открывая глазам англичан «Нативидад» совершенно разбитым, с одиноко торчащей бизань-мачтой — единственной уцелевшей. Поскольку уже начало смеркаться, Хорнблауэр установил «Лидию» перед носом «Нативидад», обстреливая противника продольным огнем, при котором каждое ядро попадало в цель с убийственно короткой дистанции. После захода солнца был момент, когда оба корабля на мгновение соприкоснулись, но вскоре они вновь разошлись. К этому времени все пушки повстанцев уже замолчали и Хорнблауэр, видя, что противник уже весь охвачен пламенем, призвал Креспо сдаваться. «Никогда!» — таков был ответ, и «Нативидад» действительно затонул, прежде чем его пожрал огонь. Лишь восемь человек из его команды уцелели, а «Лидия» теперь была одна во всем океане — полуразбитый корабль с почти уничтоженным такелажем и порванными парусами, который с трудом поддерживали на воде непрерывно работающие помпы. Пришлось похоронить в море еще двадцать четыре тела, что увеличило список потерь до тридцати восьми человек. Еще четверо во время боя были сброшены за борт и утонули, а семьдесят пять были ранены. Когда Хорнблауэр спустился, чтобы навестить импровизированный лазарет, то с удивлением отметил, что по-настоящему здесь распоряжалась леди Барбара. Корабельный хирург умер в начале плавания, а его обязанности были переданы стюарду корабельного казначея. Эта задача (что неудивительно) далеко превосходила его способности, и несчастный стюард едва справлялся с оказанием первой помощи. Не обладая большими познаниями в лекарском ремесле, леди Барбара, тем не менее, видела, что нужно было делать, и делала это. Конечно, это не могло спасти многих раненных от смерти из-за гангрены — среди них был и мичман Гэлбрейт — и в последующие десять дней было еще много похорон. Когда 19 августа «Лидия» достигла Панамы, между Хорнблауэром и леди Барбарой установилось некоторое подобие дружбы. Ничего подобного, напротив, Хорнблаэру не удалось установить с вице-королем Перу. После потопления «Нативидада», испанцы на тихоокеанском побережье больше не нуждались в британских союзниках. Они были явно разочарованы тем, что «Лидия» все еще находится в испанских водах, а их единственный военный корабль потоплен, а не отбит у восставших.