Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра, знаменитого героя морских романов С.С. Форестера
Шрифт:
Наконец, лодка разбилась в одном из водопадов. В полной темноте беглецам все же удалось разглядеть далеко впереди огонек, и они двинулись к нему, готовые сдаться. Вместо этого английские моряки стали гостями графа де Грасай, надежно спрятанные в его замке до тех пор, пока ажиотаж, поднятый их бегством, несколько не улегся. Найдя остатки лодки и одеяла, в которые был завернут Буш, жандармы вскоре пришли к выводу, что беглецы утонули. Их донесение было получено в Париже, опубликовано в «Мониторе» и достигло Англии, где со временем об этом узнали (и поверили) Мария, леди Барбара, а также родственники Буша и Брауна.
Замок, в котором они скрывались, расположен, а точнее — былрасположен в верхнем течении Луары, между городами Невер и Бриар. (Он был разобран во время работ по расширению дороги в 1965 году, и к настоящему времени от него остались лишь конюшни, переделанные в гараж).
Сам граф эмигрировал в Англию во время революции, но затем вернулся во Францию, приняв амнистию Бонапарта, ставшего первым консулом. Все трое его сыновей служили в наполеоновской
Путешествие вниз по Луаре началось 17 апреля 1811 года, причем три путешественника должны были изображать рыболовов. Погода была хорошей, навигационные условия — несложными, и никто даже не заинтересовался, кто они и откуда. «Рыболовы» прошли Сюлли и Жарго, Орлеан и Блуа, после чего, наконец, вечером 3 мая прибыли в Нант. Здесь они переоделись в мундиры таможенной службы и готовились продолжить свое путешествие к морю никем не узнанные и незаподозренные, присматриваясь к рыбачьим лодкам, одну из которых собирались украсть в сумерках.
Однако беглецам повезло еще больше, чем они на то рассчитывали: у причала они заметили десятипушечный тендер, в котором Буш сразу узнал «Эндорскую Волшебницу», корабль британского флота, захваченный в прошлом году при Нуармутье. Тендер был в хорошем состоянии и готов к плаванию, но французский флаг все еще развевался поверх английского. Рядом, у того же причала стояли два американских судна, которые разгружали каторжники под охраной караула: скованные общей цепью дезертиры и уголовники. Якорная вахта на борту тендера состояла из шкиперского помощника и двух матросов. Поднявшись на борт, Хорнблауэр без особого труда обезвредил их, а затем на тендер удалось заманить лоцмана, который сошел с другого, только что прибывшего, американского судна. Когда все они вчетвером беспомощно лежали в каюте связанными, Хорнблауэр приказал сержанту загнать на борт закованных каторжников. После того как сержант также был обезврежен, десятку этих оборванцев была обещана свобода в Англии, после чего они были освобождены от оков. Затем тендер отдал швартовы, бывшие каторжники подняли грот и кливер. Плавание началось при лунном свете, с использованием отливного течения. Лоцмана вытащили на палубу и привязали у нактоуза; ему была обещана смерть, если днище тендера только коснется песчаной банки. Удачно управляемый, тендер на рассвете уже прошел Нуармутье, но здесь потерял ветер и был перехвачен тремя гребными канонерскими лодками. Эта атака стала следствием сообщения о тревоге, переданного по телеграфу.
Засадив бывших каторжников на весла, Хорнблауэр добился, чтобы тендер развил ход, достаточный для удержания на нужном курсе, а сам открыл по французским лодкам огонь из шестифунтовой пушки. Две шлюпки преследователей были потоплены, а третья бросилась наутек. Плавание продолжалось и той же ночью, пользуясь легким бризом, тендер вышел в открытое море, где и встретился с линейным кораблем «Триумф», под командованием сэра Томаса Гарди, из Флота Канала, возглавляемого адмиралом лордом Гамбиром, который держал свой флаг на «Виктори». Хорнблауэр представил свой рапорт адмиралу. «Грустный Джимми» — таково было прозвище этого главнокомандующего — был заметно потрясен. Он решил, что рапорт Хорнблауэра, датированный 5 мая, с адмиральским сопроводительным письмом, будет доставлен в Англию на «Эндорской Волшебнице» под командой Буша, который был назначен исполняющим обязанности капитан-лейтенанта. Тендером такого типа обычно командовал офицер в чине не выше лейтенанта, и именно в таком качестве корабль снова вошел в состав британского флота, но производство Буша, маловажное само по себе, было в то же время знаком официального одобрения действиям Хорнблауэра. Почти одновременно Хорнблауэр впервые услышал, что контр-адмирал Лейтон скончался от ран в Гибралтаре и был похоронен в соборе Св. Павла. Чуть позже в тот же день секретарь адмирала сообщил Хорнблауэру, что его жена Мария умерла в Саутси родами, дав жизнь сыну, который родился 7 февраля 1811 года. Ребенок выжил, а Марию в вырезке «Морнинг Кроникл» называли «вдовой капитана Горацио Хорнблауэра, злодейски умерщвленного Бонапартом».
У нас нет сведений, что почувствовал Хорнблауэр, узнав об этой трагедии, причиной которой он косвенно стал. Могла ли она все же выжить, если бы только знала, что ее мужу удалось спастись? Не был ли он сам с Мари де Грасай (и вполне вероятно — в ее объятиях) в тот самый день, когда Мария умирала? Мог ли он относиться добрее к своей жене? Довершением всех его несчастий стало известие, что через две недели «Виктори» отправится
Когда 6 июня Хорнблауэр сошел на сушу в Портсмуте, он вдруг с удивлением ощутил, что стал знаменит. Другого военно-морского героя на то время не было, а публику захватила история его героического сражения, пленения и бегства из-под стражи, о его якобы смерти, а потом — неожиданном возвращении на борту отбитого у французов приза. На текущий момент Хорнблауэр стал кумиром толпы и прессы. Среди писем и посылок, ожидающих его, одна содержала шпагу, стоимостью в сто гиней, которую он перед уходом в море заложил своим призовым агентам — необходимая мера, без которой капитан «Сатерленда» не смог бы оплатить расходы на покупку капитанских запасов. Сейчас шпага вернулась к нему как знак восхищения, вместе с кучей писем, а также сообщением, что «Эндорская Волшебница» была куплена Военно-морским флотом за 4000 фунтов стерлингов, две трети из которых принадлежало ему и не менее 400 фунтов — Брауну, как единственному представителю нижней палубы. Весьма теплое письмо он также получил от леди Барбары Лейтон, отправленное из дома 129 по Бонд-стрит и датированное 3-м июня. Она сообщила, что взяла под свою опеку ребенка Марии, полагая, что он остался сиротой, и мальчика окрестили Ричардом Артуром Горацио в честь ее братьев, лордов Уэлсли и Веллингтона как крестных отцов.
Письмо нежно заканчивалось словами: «Вас будут очень рады видеть, когда вы прибудете, чтобы повидаться со своим сыном, который растет и умнеет с каждым днем. Это доставит удовольствие не только Ричарду, но и вашему верному другу — Барбаре Лейтон». В этот момент Хорнблауэру пришлось проанализировать свои чувства. Ему пришлось вновь напомнить себе, что он должен предстать перед трибуналом. Трибунал, конечно же, состоялся (14 июня) и председательсвующий на нем адмирал выступил с речью, в которой подчеркнул, что Хорнблауэр «сделал все возможное во славу страны, что трибунал настоящим и подтверждает».
Проблема сигнала, поданного Лейтоном также обсуждалась, но в конце концов была признана несущественной, так как перед трибуналом предстал не Лейтон, а Хорнблауэр. Офицер, выступавший в роли его защитника, доказал, а суд согласился с ним, что Хорнблауэр действовал правильно, исполняя сигнал, но его действия были бы правильны и в том случае, если бы этого сигнала вообще не существовало. Решение трибунала было встречено бурным одобрением всего флота, и когда Хорнблауэр покидал «Виктори», где проходило заседание трибунала, команда была выстроена на реях в спонтанной демонстрации. Но что должно быть признано замечательным совпадением: Хорнблауэр был приговорен к смерти заочно (in absentia) французским трибуналом еще 10 июня, но это решение было утверждено императором Наполеоном в тот же самый день, когда было оглашен вердикт трибунала в Портсмуте. Сам же Хорнблауэр ничего не знал об этом в то время и вряд ли бы был бы сильно обеспокоен, если бы ему стало об этом известно. Ему было достаточно почетной реабилитации и высокого мнения о своих заслугах, которое он действительно заслужил у старших офицеров и товарищей по службе. Еще больше приветствий досталось ему на пристани, а затем, к своему удивлению, Хорнблауэр обнаружил себя в почтовой карете, спешащей в Лондон. Они достигли столицы в сумерках и мистер Хукхэм Фрир, который был выслан навстречу Хорнблауэру, благополучно сопроводил его в дом номер 10 по Даунинг-стрит, в Военное министерство, а к десяти вечера доставил капитана в Калтон-Хауз. Прежде чем Хорнблауэр понял, что происходит, принц-регент произвел его в рыцари, наложил на него знаки Достопочтенного ордена Бани и к тому же объявил о его производстве в полковники морской пехоты — синекура, которая должна была принести Хорнблауэру дополнительных 1200 фунтов стерлингов в год. Хорнблауэр завершил этот бурный день в специально снятом для него номере гостиницы «Золотой крест»: он приобрел и славу, и состояние.
Сэр Горацио Хорнблауэр, Рыцарь ордена Бани посетил леди Барбару в ее городской резиденции 15 июня и был столь удачлив, что застал ее милость дома. Здесь же он впервые встретил Ричарда, своего единственного сына, который в свои четыре месяца был просто воплощением живости и здоровья. Более сентиментальный исследователь предположил бы, что Горацио и Барбара тут же бросились друг другу в объятия со слезами счастья на глазах, оттого что все препятствия к их счастью отныне исчезли. На самом деле, с этим было не так уж просто. Во-первых, оба они были в трауре, и ни о какой свадьбе не могло быть и речи до тех пор, пока со дня смерти Лейтона не пройдет двенадцать месяцев. Во всяком случае, ближайшей возможной датой мог стать один из дней в начале октября, причем и речи идти не могло об обручении раньше 12 сентября. Пока же следовало соблюдать некоторые условности, но мы можем быть уверены, что они отлично поняли друг друга, а окончательное воссоединение любящих сердец было предопределено еще и тем, что ребенок остался с леди Барбарой. Тем не менее, чтобы избежать скандала, сэр Горацио покинул город, полагая своей первой задачей обзавестись поместьем. Было бы несовместимо с достоинством Барбары и его собственным, если бы им пришлось провести свой медовый месяц в бывшей резиденции Лейтона. Он должен был приобрести свой собственный дом и дом этот должен был находиться в графстве Кент. Мысли Хорнблауэра инстинктивно обратились к Смоллбридж-Мэнор. Он написал 18 июня мистеру Ходжу и получил радостно удививший его ответ, что старый мистер Бернет скончался в 1809 году, так что если Хорнблауэр все еще интересуется этим поместьем, то пусть приезжает как можно быстрее. Проклиная человеческую глупость, Хорнблауэр сразу же отправился в Мэйдстон, куда и прибыл 25 июня. Самое раннее из его сохранившихся писем к Барбаре написано как раз оттуда и датировано 27 числом того же месяца.