Жизнь и время Гертруды Стайн
Шрифт:
Выступления следовали одно за другим, город сменялся городом, восточное побережье — западным. Свыше трех десятков университетов принимали у себя ставшую знаменитой Гертруду Стайн.
Путешествие по восточному побережью принесло много интересных встреч.
Рождественские праздники гостьи провели в Балтиморе — в самом дорогом для Стайн месте. Там еще проживали родственники отца и матери. Особую привязанность она испытывала к кузену Джулиану и его жене Роуз Эллен. Джулиан следил за финансами сестры и перечислял ей деньги в Париж, а Роуз, знавшая шрифт Брайля, переводила Автобиографиюна язык для слепых. У них в доме, в пригороде Пайксвиль женщины и остановились. То ли болезнь Джулиана тому виной, то ли многочисленные посещения родни, особенно материнской, но гостьи не увиделись с бывшей, преданной
62
Всю свою коллекцию живописи сестры Коун передали Музею искусств в Балтиморе.
В 1924 году Гертруда предложила Этте купить за 1000 долларов рукопись сборника Три жизни,ссылаясь на возможную сентиментальную привязанность подруги — ведь она же ее печатала! Этта отказалась и частенько пересказывала это предложение, ставя в укор Гертруде попытку продать ей рукопись, ею же напечатанную.
К 1933 году все было кончено. Когда Этта с родственниками оказались на юге Франции, Этта отклонила приглашения свидеться. Причина неизвестна. Небольшой намек можно уловить в ее письме к Гертруде после прочтения Автобиографии(в ней Этта обозначена как ‘дальняя родственница’): «Я была польщена, увидев в Автобиографии,что ты запомнила мое, однажды высказанное замечание о моей способности простить, но не забыть. С тех пор я не изменилась», — ядовито заключила Этта. Что уж там приключилось, остается догадываться.
По словам Хиршланд, внучатой племянницы Этты, последняя в знак примирения предложила свое поместье и гостеприимство старым друзьям по Парижу. Гертруда с таким явным пренебрежением отказалась, что изумленная и расстроенная вконец Этта уехала на время визита из города, оставив свой билет на лекцию упомянутой племяннице. Скорее всего, однако, то была ‘заслуга’ второго члена команды — часовой Элис Б. Токлас твердо стоял на страже своих интересов. Не удостоилась внимания и давняя подруга по Парижу Мейбл Викс. Придя на лекцию в Колумбийский университет, Мейбл подсела к Токлас: «Разве я не встречусь с Гертрудой?» [63] . «Простите, но я не знаю», — уклонилась от ответа Элис. Достаточно вежливый отказ по сравнению с ответом Этте Коун.
63
Токлас в воспоминаниях характеризует тон вопроса наречием ‘очень собственнически’, что в контексте происшедшего означает, будто бы Мейбл Викс имела какие-то права на Гертруду. И добавляет, что Гертруда не собиралась встречаться с Мейбл.
И третьей подруге, Мейбл Додж, столь много сделавшей для Гертруды в начале ее карьеры, было решительно отказано. Додж написала несколько писем с просьбой о встрече. В одном из последних она советовала «… зарыть топор войны (если это топор) и нанести визит». Мейбл попыталась напрямую поговорить с Гертрудой и позвонила, когда пара остановилась в отеле в Калифорнии. Токлас повела себя непреклонно. Знала ли Гертруда о разговоре, делалось ли это с ее ведома и согласия, неизвестно.
Странным образом, и сам город Балтимор, включая университет Джонса Гопкинса, как-то не привечал свою бывшую жительницу — прежнюю студентку и нынешнюю знаменитость. Ни от властей города, ни от руководства университета никаких приглашений не последовало.
Но своего любимца Фитцджеральда Стайн не обошла. Скотт с женой Зельдой тогда жили в Болтон Хилле, предместье Балтимора. Скотт послал ей формально-шутливое приглашение: «У меня небольшое, но толково функционирующее заведение, и я буду более чем счастлив устроить для вас ленч — только для вас, обед только для вас, ленч для вас совместно с группой выбранных вами людей, и обед для вас с группой выбранных вами людей». Родственница Стайн, развозившая гостей по городу и его окрестностям, вспоминала, что в маленькой гостиной стояла елка, а на полу возилась дочурка Скотти. Гертруда извинилась, что не приготовила рождественского подарка, поскольку не ожидала встречи. Скотти не растерялась и попросила на память карандаш.
Гости поболтали некоторое время, вспоминая былые времена. К вечеру появилась Зельда, жена Фитцджеральда, которую отпустили из больницы на несколько дней. Дело ограничилось вечерним чаем. Скотт попросил Зельду показать Гертруде свои живописные работы. И, не советуясь с женой, предложил ей выбрать несколько на память. Гертруда выбрала две, но оказалось, что они уже были обещаны лечащему врачу. Настойчивые уверения Скотта, что картины, находясь в Париже, сделают Зельду знаменитой, успеха не принесли, и Гертруде пришлось довольствоваться двумя другими. Кузина Стайн, Эллен, вспоминала: «Когда мы уходили, Фитцджеральд вышел с нами помочь [Гертруде] пробраться через сугробы к машине. Закрывая дверь машины, он с чувством произнес: ‘Спасибо. Ваше появление у меня было равносильно приходу в мой дом Иисуса Христа’».
Днями позже Фитцджеральд послал благодарственное письмо за визит: «Он многое значил для Зельды, придал вполне ощутимый импульс смыслу ее собственного существования; как и то, что Вам понравились картины настолько, что Вы захотели их иметь. Каждый ощутил, что Сочельник в компании с Вашей замечательной личностью удался на славу».
А что же Хемингуэй? Во время тура Эрнест проживал на острове Кий Уэст, у южной оконечности Флориды. Гертруде встречаться с ним после недавней публикации Автобиографиибыло не с руки, да и контакта между ними не было.
Из Балтимора путь лежал в Вашингтон. Там их ожидало приглашение на чай в Белый дом и прием с женой Президента, госпожой Элеонор Рузвельт. Прием оказался, по мнению Гертруды, пресноватым и неинтересным.
В Америке Гертруда дважды (чаще, несмотря на все попытки, встретиться не удалось из-за несовпадения расписания) встречалась с Андерсоном — в Миннесоте и Нью-Орлеане. Особенно запомнилась встреча в Орлеане: «Он [Андерсон] принес двадцать пять апельсинов за двадцать пять центов. Они были сладкие, мы вместе ели их, и это доставило нам большое удовольствие». Шервуд повозил их на своем автомобиле, показал город, старый квартал, местный базар. Практически все время в Нью-Орлеане они провели с Андерсоном.
Лекции в университете Лос-Анджелеса свели Гертруду с Чарли Чаплиным. Одна из приятельниц Карла Ван Вехтена, Лилиан Мэй Эрман, устроила обед в Голливуде. «Скольких людей и кого вы предпочитаете встретить?» — поинтересовалась она у Гертруды. «Не более восьми, включая Чаплина и Дешила Хэммета», — последовал ответ. В ту пору Гертруда почитала Хэммета больше, чем его супругу Лилиан Хеллман. С Чаплиным Гертруда нашла общий язык: оба пришли к заключению, что немые фильмы интереснее озвученных. Великий артист сумел оценить и юмор писательницы. Во время ужина Чаплин неосторожным движением опрокинул чашку с кофе на великолепную бельгийскую кружевную скатерть хозяйки. Артист несколько смутился, но Гертруда, сидевшая от пролитого кофе поодаль, с серьезным видом прокомментировала: «Не волнуйтесь, до меня оно не добралось». Разговор же с Хэмметом касался некоторых аспектов создания детективных историй, которыми он был известен. Стайн польстила ему, сказав, что он — единственный писатель в Америке, кто пишет о женщинах.
Родные места всегда влекут к себе, особенно, если не был в них три десятка лет. По настоянию Элис Гертруда арендовала автомобиль, и они отправились на свидание с детством и юностью. К удивлению Элис, очаровательная деревушка Монтерей, где она некогда проводила время, превратилась в город с автомобильным движением и дорожными знаками, которые Гертруда не очень-то соблюдала. Найти старый глинобитный домик мадам Бонифацио, как и розовый куст Шермана, не удалось — исчезли вместе с молодостью Элис. Дом, где жила Гертруда, сохранился, но не вызвал у нее сентиментальных чувств — прошлое не взволновало, его там не было. Гертруда прокомментировала увиденное фразой в своей манере: «There is nothing there there» — Нет там, того что было. И эта фраза добавилась к словарю популярных афоризмов Стайн. Домик на 2300 Калифорния-стрит, где Элис жила с отцом и братом в 1895–1899 годах, сохранился, но они его не нашли.