Жизнь как год
Шрифт:
— Никса! — кричу я.
— Гав! — отвечает Никса из комнаты.
— Что с тобой сегодня? Это весна на тебя так подействовала?
— Гав! Гав! — Как четко различается в собачьем лае радость.
Нужно немного прогулять собаку. Я снимаю наконец плащ и протягиваю руку за поводком.
— Гав! — говорит собака.
— Да что с тобой, Никса?!
Я вхожу в комнату.
На стуле у окна сидит девушка и гладит по спине мою собаку. Не так-то просто это сделать — Никса вертится как вьюн.
— Здравствуйте, —
Девушка поднимает голову:
— Здравствуйте.
А вот в ней нет никакой растерянности, словно она каждый день сидит у этого окна.
— Я уже ходила с Никсой на улицу... Это ничего, что я здесь? — спрашивает она.
— Ничего... — Я прихожу, кажется, в себя. — Это хорошо, это просто здорово!
Но вот только как она могла попасть в мою квартиру?
— У меня был ключ, — поясняет она.
Фу ты, черт! Конечно же, у нее просто-напросто был ключ. Что тут голову ломать, все ясно.
— У вас хорошая собака. Мы с ней немного поиграли...
«Ну кто же она?» — думаю я. Это так здорово, что она здесь. И хорошо, что ключ у нее оказался. А то ведь могла постоять у дверей и уйти, не дождавшись меня.
Солнце золотит ее волосы, но я так и не могу понять, какого они цвета. На таком солнце все из золота. Она сидит спокойно и гладит собаку. А Никса положила ей голову на колени и жмурится от удовольствия. На девушке летнее, короткое и без рукавов, платье, цветное и яркое. И вообще вся она какая-то весенняя. Другого определения я не могу подобрать.
Я возвращаюсь в прихожую, снимаю пиджак, вешаю его на крючок, сегодня он мне уже не понадобится. Рубашка прилипла к спине. Нет, пора переходить на летнюю одежду.
Я снова вхожу в комнату и сажусь на стул. Никса подбегает ко мне, смотрит своими человеческими глазами и чуть наклоняет голову вбок. Все в ней сейчас вопросительно и выжидающе.
— Хорошо ведь, Никса, что она пришла к нам?
— Гав! — отвечает Никса.
Девушка встает и подходит ко мне. Встаю и я. Она ниже меня ростом и поэтому смотрит вверх, внимательно, словно ожидая чего-то, и в глазах прозрачная зелень и бездонность.
— Давайте говорить друг другу «ты»? — предлагает она.
— Давайте... то есть, конечно, давай.
Она протягивает мне руку. Ладонь прохладная, маленькая, пальцы крепко сжимают мои, не хочется выпускать их. Спросить ее, откуда она взялась такая? Я боюсь. Спрошу, а она исчезнет или скажет, что ошиблась номером квартиры, и уйдет. Нет уж, ничего я не буду спрашивать. Пусть останется маленькая тайна. Если тайну сохранить, то он а продлится... Вдруг она, эта тайна, продлится еще!
— Так будет лучше, — кивает она. Словно мысли мои прочитала! — А вообще-то я появилась у вас в городе только сегодня.
— Понятно, — говорю я, хотя ни черта мне сейчас не понятно!
— У меня здесь много дел. Я сейчас уйду. А вернусь
Я согласен.
— Никсу я возьму с собой. Мы побродим по лесу. А вечером ты покажешь мне город.
Не хочется мне ее отпускать.
— Это очень нужно?
— Очень, очень.
Никса нетерпеливо повизгивает, чувствуя, что ее поведут в лес.
Девушка высвобождает руку и проводит ею по моей щеке. Щека горит.
— У нас с тобой все будет хорошо, — говорит она.
— Это навсегда? — спрашиваю я и понимаю, что спрашивать было нельзя.
Она смеется, мотает головой из стороны в сторону. А я так и не могу рассмотреть, какого цвета у нее волосы. И смех ее больно застревает в сердце.
— Так мы пойдем?
Никса уже вся — нетерпение! Ах ты, собака! Ведь я твой хозяин!
Солнце рвется через открытое окно и балконную дверь, с улицы доносится запах молодой листвы.
Я выхожу на балкон и не слышу даже, как хлопает дверь. Я вижу их уже внизу. Никса идет без поводка, рядом. Это тоже очень странно. И еще... Березки-то перед домом уже распустились и зеленеют вовсю. И там, где только что шли они, деревья тоже распустились, а что делается дальше, я не могу рассмотреть.
Я варю суп из брикета, пью холодное вчерашнее молоко, переодеваюсь. Я как бы принял окончательно переход от зимы к весне.
В институте я заканчиваю генераторный датчик для измерения переменных электрических полей, кладу на свой рабочий стол два метровых листа меди с зазором между ними в несколько сантиметров, создавая тем самым конденсатор, и начинаю градуировать свой датчик. Я гоняю его на разных частотах и при разных напряженностях поля, составляю градуировочную таблицу, а потом вычерчиваю график.
Шеф смотрит на меня несколько оторопело: такого темпа в работе я ему еще не показывал. Из студенческих девятиэтажек доносится музыка. А у меня в голове и без того музыка, трепетная и неожиданная.
— Странно, — говорит шеф, — во дворе института еще ни один листочек не распустился.
— Так ведь только первый день тепла, — возражает ему кто-то.
— Да, первый. Однако вот на Красноармейской, на западной ее стороне, уже все тополя распустились.
— Почему только на западной?
— Потому что на западную сторону солнце светит только с утра, — поясняет шеф, — а на восточную — после обеда. К вечеру распустятся.
Да, я заметил, когда шел с обеда, что тополя выпустили листья. А на другую сторону улицы даже и не взглянул, в голову такое не пришло. Постойте... По этой стороне улицы шла она с моей собакой! Здесь был самый короткий путь в лес. И шеф, и я проходили здесь после обеда. Я мало что заметил, а вот шеф — многое. Ну, на то он и шеф, чтобы все замечать и знать. Я немного успокаиваюсь.