Жизнь Ленро Авельца
Шрифт:
Его просторечный, якобы «близкий к народу» говор меня всегда раздражал. Он подцепил его на улицах Мадрида, где на заре карьеры агитировал за выход из Соглашения о Европейской безъядерной зоне. Вскоре он сменил свои взгляды, из евроскептика обернулся глобалистом и сделался послушным инструментом в руках своего патрона – генсека Мирхоффа.
Провались затея с Армией Земли, Мирхофф бы отдал Торре на растерзание. Но если у кого и был шанс воплотить голубую мечту Организации, то лишь у Торре, плюющего на принципы и готового лечь под любого захудалого президента в Генассамблее. Мирхофф не ошибся – Торре обладал чутьём, иначе не поручил бы невыполнимую задачу единственному
В кабинете – угловой каморке, которую я делил со своим референтом и для которой мне пришлось купить шторы, чтобы закрыть стеклянную дверь без функции затемнения, – я разложил документы и отправился спасать Чёрный континент.
Керро Торре рассматривал военную кампанию как пробный камень: сумей силы Альянса и ЧВК навести там порядок, мы бы представили это как настоящий триумф, победу сил объединённого человечества над всемирным террористическим злом. Свободные люди всей Земли вместе сражаются за свободу и права человека на другом конце света! Такая трактовка могла пробить щиты консерваторов.
Но потерпи Организация поражение… затягивание конфликта и превращение его в современный Вьетнам уже рождали новых пацифистов.
Бюрократическая неспособность наладить эффективное взаимодействие между военными могла обернуться крахом самой идеи Армии Земли. Если самая мощная армия в истории не может навести порядок в четырёх-пяти странах третьего мира, то как она собирается обеспечивать безопасность всего человечества? Правы националисты, нужны «суверенитет» и «границы», колючая проволока, выездные визы и берлинские стены!
Поражение в Африке нанесло бы удар по сути Организации, провозгласившей своей окончательной целью единство Земли. Начался бы раскол, которого мы все так опасались: богатый Север, защищённый ракетным щитом, орбитальными станциями и спутниками, навсегда бы обогнал разорённый, раздираемый войнами и беспорядками, нищетой и изменением климата Юг.
Оглядываясь назад, я смеюсь над нашими страхами.
Мы предвидели будущее – и страдали, а нужно было радоваться. Мы почему-то решили, что река времени течёт в одном направлении и миражи нацизма, изоляции, мировых войн и средневекового упадка навсегда в прошлом. Народы Земли преподали нам урок разочарования. И война в Южной Африке, которую я тогда приостановил, стала лишь началом грядущих кровавых событий. Но значит ли это, что и пробовать не стоило?..
Сам я никогда не воевал. Я презираю оружие и последний раз стрелял из пистолета в Аббертоне. Танки и ракеты внушают мне отвращение, а мысль о том, чтобы подчиняться какому-то идиоту из-за цвета его погон, кажется мне преступной.
Но если бы не я, вполне возможно, ваши дети, а то и вы сами отправились бы воевать в радиоактивные котлы Замбии и до сих пор оттуда возвращались бы даже не трупы, а только списки, списки и списки.
Первым делом я провёл войне ребрендинг.
Я придумал отказаться от трусливой вывески «операция по восстановлению мира» и назвать вещи своими именами – и если в вашем школьном учебнике параграф называется «война в Южной Африке», то спасибо мне.
Наша информационная политика не выдерживала критики: каждый аналитический центр или сетевой ресурс работали сами по себе.
Организация пыталась транслировать умолчание, но безрезультатно. Неудивительно, ведь ядерные грибы, заметные чуть ли не из Осло, заставляют тревожиться. Я настоял на смене паттерна: отныне нашей повесткой стала максимальная гласность о войне, разрушениях и потерях.
Люди должны знать – потому что знание рождает страх. Нет,
Я культивировал страх, чтобы вырастить надежду, – и мой план одобрили. С помощью Торре, знавшего тайный ход в резиденцию Мирхоффа, мне дали провести через Совбез и Генассамблею несколько деклараций. Смысла в них не было никакого, полная тревоги бессмыслица, но инфоповод получился, и общественное мнение снова озаботилось Южной Африкой и увязало войну с проблемой Армии Земли.
Оставалась сущая мелочь, маленькая незначительная подробность – войну выиграть.
Нет, у нас были варианты и на случай поражения, и на случай вывода войск, и на случай разгрома – при всех исходах я бы смог объяснить, почему действия армии следует считать успешными. Вину за поражение я планировал возложить как раз на отсутствие централизованного руководства и внятной правовой основы; но доверие – исчерпаемый ресурс.
Для реализации моих планов мне нужно было много, много доверия, величайшие его залежи, – и чтобы их обнаружить, мне нужна была война, выигранная на деле, а не в пресс-релизе.
Так что я презрел субординацию и вмешался в разборки командования.
И страшно за это поплатился.
Главными бедами наших сил в Южной Африке я считал раздробленность, недопонимание задач и нулевое взаимодействие с местными военными и ЧВК. Я сочинил доклад для Керро Торре, где написал, что требуется консолидировать политические позиции Альянса и Организации, создать единый войсковой штаб и встроить страны региона в вертикаль командования. С террористами, ведущими партизанскую войну, бороться можно столетиями – значит, нужно сменить приоритеты и сперва закрепить и защитить лояльные и дееспособные режимы региона.
Торре со всем согласился, внимательно меня выслушал и приказал вылетать в Кейптаун.
Такого предательства я от него не ожидал. Читать отчёты за чашкой кофе на Гран-плас, ругаться в коридорах Ньюарка, отдавать приказы из бездарного, но всё-таки чистого кабинета на набережной Сенны – это одно, но лететь в Африку самому?.. смотреть в глаза людям? вдыхать пепел разорённых городов, при виде воды хвататься за счётчик Гейгера?
Той ночью я всерьёз обдумывал увольнение.
Через два дня я приземлился на военной базе недалеко от Кейптауна. Шёл дождь, небо застилали мрачные тучи, много военных на улицах, боевая техника, беспорядки и выстрелы, которые ночью мешали спать. Фронта не было, война шла везде, ты нигде не был в безопасности. Мои полномочия так никто и не определил, военные не смогли оценить ценность моей персоны и выделили всего одного телохранителя, который к тому же плохо говорил по-английски.
Несколько недель я перемещался между военными базами в ЮАР и бился, как об стену, о мозги военных: они не хотели давать мне информацию, не рассказывали о ситуации, отсылали к начальству или подчинённым, ни у кого не было на меня времени; и если так вели себя военные Альянса, то вы легко представите, какой приём я встретил у местных.
Торре из Брюсселя приказал мне провести переговоры с правительствами, ещё сохранившими остатки адекватности и влияния. Но до них нужно было добраться, а я не мог вылезти с территорий военных баз, потому что у меня не было транспорта, и я не мог отправиться ни на север, в самое пекло, ни на запад, ни на восток, где бои шли не с террористами, а с местными президентами.