Жизнь Людовика XIV
Шрифт:
Он нежности вам напевает,
Но вашей пылкой красоты
Ведь то не удовлетворяет -
Вам мало детские мечты.
Любовью третьей стала м-ль Эдекур. Об этом пишет Лоре, «Историческая муза» которого описывала подряд все события от изобретения городской почты до отроческой страсти короля. Несколько ранее, по возвращении короля из армии, одна угодливая наставница — впрочем, если верить молве — взяла на себя труд дополнить воспитание короля практикой. Этой наставницей была г-жа Бове, камер-фрау королевы, которая по словам Сен-Симона, «несмотря на то, что была „стара и крива“, имела доказательства ранней возмужалости короля более положительные, чем те, за которые впал в немилость Лапорт». Однако вскоре все
Когда эта девушка вместе с другими племянницами кардинала приехала ко двору и маршал Вильруа предсказывал их судьбу, что, отчасти, и сбылось — одна вышла замуж за принца Конти, другая за герцога Меркера, тогда никто не предполагал будущей красоты Олимпии — худой, с длинным лицом, большим ртом, тонкими руками и очень смуглой. Но, как пишет г-жа Моттвиль, восемнадцатилетний возраст произвел над ней свое действо — она пополнела, и эта неожиданная полнота, освежив цвет ее кожи и округлив лицо, образовала на щечках ее очаровательные ямочки: рот Олимпии стал меньше, а большие сицилийские глаза бросали молнии. В короткое время страсть короля к Олимпии Манчини сделала такие успехи, что кое-кто с беспокойством начал говорить об этом с Анной Австрийской, но королева отвечала лишь недоверчивой улыбкой.
Однако, на сей раз Луи XIV предался любви со всей страстностью своего возраста, и в отсутствие принцессы де Монпансье, все еще изгнанной, и герцогини де Лонгвиль, жившей все еще в уединении, Олимпия заняла место королевы двора и пользовалась всеми возможностями, которые может доставить благоволение короля. Несмотря на уважение к герцогине Меркер, в соответствии с ее положением при дворе, Луи большей частью танцевал именно с Олимпией, хотя бал открывал обыкновенно танцем с герцогиней Меркер. Впрочем, король так привык оказывать почести племянницам кардинала, что однажды, когда королева давала бал и пригласила в свой небольшой семейный круг английскую королеву с дочерью, которая уже выходила из детского возраста, король при первом же звуке оркестра, не обращая внимания на обеих принцесс, подошел к герцогине Меркер, взял ее за руку и занял место во главе танцующих. Анна Австрийская, как строгая ревнительница этикета, встала к, подойдя к ним, изъяла руку герцогини Меркер и шепотом приказала королю пригласить принцессу Генриетту. Досада Анны Австрийской не укрылась от английской королевы, которая подошла к ней с фразой, что у дочери ее болит нога и она танцевать не будет, но французская королева ответила, что ежели принцесса танцевать не может, то и король танцевать не будет. Английская королева, чтобы избежать развития недоразумения, позволила дочери принять запоздалое приглашение, и этим вечером король смог танцевать с Олимпией только третий танец.
После бала, наедине, королева сделала юному королю строгий выговор, но тот весьма решительно отвечал, что ему уже пора заниматься большими девицами, а не маленькими. Впрочем, эта маленькая девица была той самой, в которую он спустя шесть лет влюбился так, что только м-ль де Лавальер смогла его от этой любви вылечить, притом любви непозволительной.
При таких обстоятельствах, когда Луи XIV считал себя уже взрослым мужчиной и пытался стать настоящим королем, парламент напоминал, что он еще существует. Фуке, щедрой рукой сыпавший деньги для удовлетворения потребностей Луи XIV и корыстолюбия первого министра, потребовал, чтобы парламент утвердил внесением в свой реестр некоторые указы. Король сам явился в парламент и одним своим присутствием сделал это внесение излишним, но как только он вышел, члены парламента порешили настаивать на внесении указов в роспись и, следовательно, на обсуждении. Приверженцы Конде, друзья кардинала Реца, все старые фрондеры, которых было немало, тяготились наложенным на них со времени приезда короля молчанием и подняли ропот. Прошло несколько дней, в продолжение которых ропот усилился до такой степени, что король услышал его в Венсенне, где со времени бегства кардинала Реца проживал летом.
Луи XIV послал парламенту повеление собраться на другой день, что, по мнению придворных, расстраивало назначенную охоту. Поэтому юному королю пришлось выслушать множество возражений, которые не имели, разумеется, в себе ничего парламентского. Но Луи XIV успокоил свое окружение, утверждая, что его присутствие в парламенте вовсе не помешает охоте. В самом деле, 10 апреля в 10 утра парламентские депутаты, посланные королю навстречу, увидели его в охотничьем наряде, то есть в красном кафтане, в серой шляпе и больших сапогах, сопровождаемого двором, одетым соответственно. «В этом необыкновенном
Кардинал Рец, будучи вынужден вследствие раны оставить идею идти на Париж, удалился, как мы сказали, в Машкуль к своему брату, а оттуда в Бель-Иль. Преследуемый маршалом ла Мейльере, кардинал сел на корабль, высадился в Испании и далее отправился в Рим к самым похоронам Иннокентия X, своего покровителя. Итак, с этой стороны французскому двору не приходилось опасаться ничего особенного, кроме отдельных интриг, но эти интриги могли ограничиться лишь препятствиями Мазарини назначить архиепископом Парижским кого-либо из своих приверженцев. Мазарини утешился в этой неудаче, выдав свою племянницу Лауру Мартиноцци, сестру принцессы Конти, замуж за старшего сына герцога Моденского.
Маршал Тюренн одержал решительную победу, заставив Ландреси капитулировать, и король решил принять участие в кампании. Король прибыл в армию, чтобы вместе с ней вступить на неприятельскую землю. Войска двинулись вдоль течения Самбры до Тюэна и перешли Шельду навстречу испанской армии; потом началась осада города Конде, взятого за три дня. Правда, принц Конде, со своей стороны, не дремал, напав на фуражиров под командой графа Бюсси-Рабютена, того самого, который стал впоследствии так известен своей ссорой с г-жой де Севинье и своей «Любовной историей галлов». В этой стычке Бюсси был разбит и оставил в руках испанцев знамя, украшенное лилиями, которое было представлено принцу Конде и которое тот из вежливости отослал Луи XIV. Однако Луи, будучи слишком горд, чтобы принимать подобные подарки от неприятеля, в особенности от бунтовщика, отослал знамя назад, приказав передать принцу, что подобные трофеи слишком редки в Испании и потому он не желает, чтобы она его лишилась. В ответ, спустя 11 дней, король взял Сен-Гилен и возвратился в Париж, оставив при войске своих генералов для защиты взятых четырех городов.
Новые праздники и новые балеты ожидали молодого героя в его столице. Никогда еще в Париже не совершалось в одно и то же время столько браков: Лаура Мартиноцци вышла замуж за герцога Моденского; маркиз Тианж женился на м-ль де Мортемар; Ломени Бриенн, сын министра, сочетался с одной из дочерей де Шавиньи. Мы назвали только три брака, но один из тогдашних писателей насчитал 1100 в течение одного года. Что касается Олимпии Манчи-ни, то она продолжала царить на всех празднествах, а Лоре записывал в своей «Исторической музе» все, чем Луи XIV ей угождал. Вот его стихи:
Любимый всеми наш король
Манчини-инфантину вел,
Умнейшую из грациозных,
Бесценный перл среди девиц ученых.
Нет нужды говорить, что слово precieuse тогда еще понималось положительно, поскольку Мольер еще не написал своих «Presieuses ridicules». Заметим, что в честь Олимпии Манчини король устроил свою первую «карусель». «Король, — пишет г-жа Моттвиль, — продолжая любить м-ль Манчини, вздумал устроить знаменитую карусель, имевшую сходство с древними рыцарскими турнирами». Впоследствии этого он набрал из двора три труппы по 8 рыцарей; главой первой он назначил себя, второй — герцога де Кандаля; соответственно, цветами короля были алый и белый, герцога де Гиза — голубой и белый, де Кандаля — зеленый и белый.
Рыцари были одеты по-римски, с позолоченными касками на головах со множеством перьев. Лошади также были украшены множеством лент, и рыцари выезжали тремя группами под балконами Пале Рояля, переполненными придворными дамами.
Первым ехал король, предводимый 14 пажами в расшитых серебром одеждах с копьями и девизами рыцарей; за ними следовали 6 трубачей и шталмейстер короля; далее — 12 богато одетых пажей короля в перьях и лентах; два последних пажа несли копье короля и щит с девизом «Ни больший, ни равный»; за ними ехал обер-маршал и, наконец, сам монарх во главе 8 рыцарей, «которых, — как пишет г-жа Моттвиль, — король превосходил столько же своей прекрасной наружностью, своим обаянием и ловкостью, сколько превосходил всех как государь».