Жизнь Людовика XIV
Шрифт:
— Мое мнение, — отвечал Гито, — состоит в том, что этого плута Брусселя надо отдать живого или мертвого.
— Г-н коадъютор, — продолжал Мазарини, — а вы что скажете о предложении г-на Гито?
— Я думаю, г-н кардинал, — пошел в атаку Гонди, — что во мнении капитан есть и хорошая и худая стороны. Я думаю, нужно возвратить Брусселя, но живым, а не мертвым!
— Возвратить! — воскликнула королева. — Возвратить Брусселя этим канальям, которые его требуют? Нет, я лучше соглашусь задушить его собственными руками и не только его, прибавила она, протянув руки к коадъютору, — но и тех, кто…
При этой выходке кардинал наклонился к уху королевы, и она опустила руки, слегка улыбнувшись.
— Как это глупо, — сказала она, — что
В это время вошел гражданский губернатор Парижа г-н Дре д’Обре с такой смертной бледностью на лице, что, как говорил потом коадъютор, в итальянском театре не представляют страх так хорошо и наивно, и стал рассказывать о том, что с ним произошло по дороге от его дома до Пале Рояля — об угрозах мятежников и о том, что, по его мнению, этот день не пройдет без всеобщего восстания в городе. Страх заразителен, ужас губернатора, выражавшийся в его бледности, телодвижениях и дрожащем голосе, овладел присутствующими. Мятежная толпа представилась грозным зрелищем уже не только кардиналу, но и королеве. Тут все пришли к выводу, что дело требует серьезного рассмотрения, составили наскоро Совет, в котором каждому было предложено высказать свое мнение.
Коадъютор, маршалы Вильруа и ла Мейльере поддержали предложение Гито освободить Брусселя; к ним присоединился и Мазарини, но прибавил, что вернуть советника ранее завтрашнего утра нельзя, поскольку он находится уже достаточно далеко от Парижа. Понятно, что этим кардинал
Хотел выиграть время — если народ не перестанет бунтовать, ему отдадут Брусселя, но ежели он рассеется, можно будет, конечно, принять более крутые меры к обузданию его и одновременно забыть об обещании. Кроме того, Мазарини предложил коадъютору самому сообщить народу это доброе известие, поскольку от него народ примет это лучше, как от своего некоторым образом депутата. Коадъютор, однако, ясно видел расставляемые ему сети и потребовал письменного обещания, хотя такое было с его стороны дерзостью. Тогда ла Мейльере увел коадъютора под утверждения царедворцев, что слово королевы стоит больше всех письменных обещаний.
Однако не таково было мнение коадъютора, который понимал, что ему грозит потерять народную любовь, ибо он может стать орудием обмана. Он хотел было даже воротиться, но королева уже вышла, а Гастон Орлеанский, тихонько подталкивая его обеими руками, говорил самым ласковым голосом:
— Ступайте, г-н коадъютор, ступайте спасать государство!
Солдаты королевской гвардии подхватили коадъютора на руки и снесли до самых ворот Пале Рояля, приговаривая:
— Идите, идите!
Коадъютор вышел на улицу и был окружен толпой, через которую старался пробраться, благословляя народ, но не того от него ждали, и послышались крики: «Брусселя! Брусселя! Верните Брусселя!» Коадъютор решил ничего не обещать, ибо понимал, что обещания скорее всего не будут исполнены и потому только продолжал благославлять народ, однако в это время маршал ла Мейльере во главе отряда легкой гвардейской кавалерии подъехал к толпе с обнаженной шпагой и закричал:
— Да здравствует король! Свободу Брусселю!
Но так как мятежники увидели обнаженную шпагу, а в шуме не расслышали его последних слов, то жест и выкрики не только не успокоили, но еще более воспламенили толпу. Послышался крик: «К оружию!», а один из толпы даже бросился с саблей на маршала, который убил его выстрелом из пистолета. Крики перешли в рев и все бросились к оружию.
Народ, проводивший коадъютора до самого Пале Рояля и ожидавший у ворот его выхода, шел с ним или, лучше сказать, нес его до самого Трагуарского перекрестка, где он увидел маршала ла Мейльере, вступившего в бой с многочисленной толпой, которая перегородила дорогу и на огонь его кавалерии отвечала сильной ружейной пальбой. Тогда коадъютор, надеясь, что противники уважат его достоинство в пастырской одежде, бросился между ними, рассчитывая остановить кровопролитие, Действительно,
— Ах ты, несчастный! Если бы это увидел твой отец!
Молодой человек не понял смысла обращенных к нему слов и думая, что собрался ненароком убить одного из знакомых своего отца, посмотрел на жертву внимательно и вдруг заметил священническое облачение.
— Боже мой! — воскликнул он. — Уж не коадъютор ли вы?
— Именно так, — отвечал прелат, — и ты хотел убить друга, думая, что убиваешь врага!
Мятежник, осознав свою ошибку, помог коадъютору подняться на ноги и громко закричал:
— Да здравствует коадъютор!
Все ответили тем же дружным криком и засуетились вокруг коадъютора. Между тем маршал, воспользовавшись суматохой, выбрался из толпы и устремился во дворец.
Коадъютор, увлекая за собой народ, отправился на Торговую площадь, где, как он говорит, нашел всех торговцев вооруженными. Однако надобно было объясниться, так как мятежники видели вход и выход коадъютора из дворца и желали знать ответ королевы. Коадъютор, не будучи уверен в истинности обещания королевы, объявил, что решительного ответа еще не получал и пойдет в Пале Рояль во второй раз. Предложение было принято с радостными восклицаниями, и он тем же путем отправился во дворец, сопровождаемый более чем 40 000 человек.
У заставы Сержантов он повстречался с маршалом ла Мейльере, который в благодарность за освобождение из рук мятежников бросился к нему на шею и крепко обнял, говоря:
— Я, дурак и безумец, чуть было не погубил отечество, а вы.., вы его спасли! Пойдем, поговорим откровенно с королевой о положении дел и сделаем представление, чтобы при совершеннолетии короля эта зараза государства, эти бессовестные льстецы, которые заставляют королеву верить, что происходящее не имеет никакой важности, были повешены! — И сойдя с лошади, маршал взял коадъютора за руку, а придя во дворец, он подвел коадъютора к королеве и, показывая на него, сказал ее величеству:
— Вот, государыня, тот, кому я обязан жизнью и которого вы, ваше величество, должны поблагодарить за спасение вашей гвардии! И, быть может, вашего дворца!
Королева улыбнулась так, что коадъютор не мог не заметить насмешки, но не показывая вида, что оскорбился, прервал маршала и, почтительно поклонившись, сказал:
— Государыня, речь идет не обо мне, а об обезоруженном и покорном Париже, который готов повергнуться к стопам вашего величества!
— Париж очень виноват и непокорен! — отвечала Анна Австрийская с краской гнева на лице. — Но, с другой стороны, если как меня уверяли, он был столь мятежным, каким образом он в такое короткое время мог успокоиться?
Маршал ла Мейльере понял мысль королевы и заметил:
— Видя, как вас обманывают, государыня, благомысленный человек обязан сказать правду. И я скажу ее — если вы, ваше величество, не прикажете сегодня же освободить Брусселя, то завтра камня на камне не останется в Париже, поверьте мне!
Коадъютор хотел подтвердить эти слова, но королева прервала их презрительным смехом и отрезала:
— Идите отдыхать, г-н коадъютор, вы сегодня столько трудились, что, думаю, немало устали и вам не грех отдохнуть.