Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***
Шрифт:
— Мадемуазель, решайте сами. Я поистине виноват, и мне нечего сказать,— таков был его ответ.
— Однако же надо подумать, что я должна говорить,— возразила я прямодушно и настойчиво.
Но он молчал, и я не вырвала у него более ни одного слова.
Мадемуазель Вартон между тем отошла от дам и направилась к нашей беседке.
— Сударь,— сказала я ему,— вы оставляете меня в неизвестности относительно ваших пожеланий; в таком случае мне остается одно: быть как можно молчаливей и осмотрительней; и если я погрешу против вашей воли, то не по своей
Он все еще хранил молчание, и я собиралась уже выйти из беседки, когда на пороге появилась мадемуазель Вартон. Она сделала вид, будто не ожидала застать нас здесь и смущена тем, что помешала.
— Прошу извинить меня,— сказала она, отступая,— я не знала, что вы еще здесь; мне казалось, вы в саду.
— Войдите, мадемуазель,— отвечала я.— Разговор наш окончен; впрочем, вы вполне могли принять в нем участие. Господин Вальвиль засвидетельствует, что здесь не было сказано ни одного неблагоприятного для вас слова.
— Неблагоприятного для меня? — удивленно сказала она.— Право, мадемуазель, я в этом и не сомневалась. Какое отношение могут иметь ко мне ваши секреты?
Я ничего не ответила и вышла из беседки, чтобы присоединиться к дамам; они уже направлялись к нам: таким образом, влюбленные могли остаться наедине лишь на короткое мгновение.
Не знаю о чем именно был их разговор, но они шли следом за мной, и, напрягши слух, я расслышала, что мадемуазель Вартон что-то говорила Вальвилю вполголоса.
Что до меня, я была взволнована своим объяснением с Вальвилем, но взволнована приятно: я высказала великодушие и посеяла в душе изменника стыд и сознание вины, он был поражен моим благородным поведением; все преимущества остались на моей стороне. Я доказала своё духовное превосходство над ним — и притом превосходство трогательное, а не грубое, полное кротости, а не высокомерия. И теперь я испытывала приятное и лестное чувство душевного удовлетворения; я держалась так достойно, что он не мог не пожалеть об утрате.
Отныне для моей соперницы все кончено. Теперь Вальвиль не сможет любить мадемуазель Вартон от всей души — в этом я была уверена, я встала между ними, он уже не забудет меня и не достигнет согласия с самим собою. К тому же я решила более не встречаться с ним — вот еще одно наказание ему за измену, так что если вдуматься, я почти считала, что он более достоин жалости, чем я, с той лишь разницей, что он сам во всем виноват: зачем было изменять?
Вот какие мысли занимали меня, пока я шла навстречу госпоже де Миран, и не могу выразить, как они были приятны и успокоительны.
Для оскорбленного сердца нет ничего слаще мести! Ему нужна месть, ибо она одна может дать облегчение; одни мстят жестоко, другие казнят великодушием; как видите, я относилась к числу последних; можно ли назвать это жестокостью: наказать обидчика одними лишь сожалениями!
Я уже упомянула, что он и мадемуазель Вартон следовали за мной и вскоре присоединились к остальному обществу.
Вдруг подул довольно холодный ветерок. Госпожа де Миран предложила вернуться, и мы все пошли к дому.
Между тем госпожа Дорсен, искренне расположенная ко мне, видимо, что-то заподозрила; я заметила, что она внимательно наблюдает за нами; она то и дело бросала проницательные взоры на Вальвиля, а тот старался спрятать от нее глаза. На его лице еще не стерлись следы волнения.
Даже ни о чем не подозревавшая госпожа де Миран обратила внимание на его расстроенный вид; подойдя ко мне, она тихонько спросила:
— Вальвиль грустен и задумчив, дочка. Что между вами произошло? Ты ему что-нибудь сказала?
— Ничего такого, что было бы для него неприятно, матушка,— ответила я.
И это была чистая правда: он не мог на меня пожаловаться.
— Решено: сейчас я его развеселю,— промолвила госпожа де Миран, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.
Мы перешли в гостиную.
Когда все расселись, госпожа де Миран сказала, обращаясь ко мне:
— Дитя мое, мадемуазель Вартон относится к числу друзей; думаю, в ее присутствии я могу говорить о вашем браке с моим сыном; надеюсь даже, что она окажет нам честь принять участие в свадебной церемонии. Поэтому я не считаю неудобным говорить при ней об этом деле.
Мадемуазель Вартон покраснела; она уже предчувствовала, что разговор может привести к объяснению, в результате которого она предстанет в далеко не выгодном свете, тем не менее она слегка наклонила голову, благодаря за оказанное ей доверие.
— Сын мой,— продолжала госпожа де Миран,— ваши мысли заняты хлопотами о должности; прежде я считала, что вам лучше жениться после того, как вы ее получите. Мне и в голову не приходило, что это сопряжено с такими проволочками; но возникают все новые препятствия, и неизвестно, когда они кончатся; все это омрачает вашу жизнь, а раз так, то не следует ли отказаться от первоначальных планов и заключить этот брак, позаботясь лишь о том, чтобы некоторое время сохранять его в тайне? Я уже сделала кое-какие приготовления, не оповестив вас об этом; через три-четыре дня все будет готово. Мы сегодня же вечером уедем и ночевать будем в загородном доме. Госпожа Дорсен не откажется быть нашей свидетельницей. Надеюсь, что мадемуазель (это относилось к моей сопернице) тоже согласится сопровождать нас, и завтра вы будете обвенчаны.
Таким образом, Вальвиль опять попал в безвыходное положение, как в недавнем разговоре со мной. Мадемуазель Вартон краснела и бледнела, не зная, на что решиться. Я же сидела с видом скорее унылым, чем довольным, и молчала без всякого умысла; просто нежность и уважение, которое я испытывала к госпоже де Миран, а может статься, и любовь к Вальвилю лишили меня дара речи, сковали мой язык.
Наступила короткая пауза; ни Вальвиль, ни я не проронили больше ни слова.
Наконец он первый собрался с духом и заговорил; но это не был вразумительный ответ, а, скорее, несколько бессвязных слов, но надо было прервать странное молчание и хоть что-нибудь сказать. Никакого готового ответа у него не было, он сам не знал, что будет говорить.